…На пороге камеры стояла молодая женщина в дорогом белом платье, кое-где испачканном сажей. Прямая осанка, уложенные светлые волосы. Явно не товарка по несчастью – открыла дверь ключом. Но тогда кто она, и что забыла здесь?

- Ты-ы-ы, – глухо протянула неизвестная, вперившись в Наргелису таким колючим взглядом, что захотелось спрятаться.

- Мы знакомы?

- Не узнаешь? – она скривилась, и тут Наргелису словно молнией шарахнуло.

Точно так же на нее смотрели и кривили губы в похожем подвале ровно три года назад…

Все заготовленные фразы сгинули в небытие. Эта безупречная женщина, стройная, ухоженная, властная, с тяжелым кулоном на шее, с хитрыми морщинками в уголках глаз – ребенок, которого она знала когда-то?! Сутулая недалекая наушница, лгунья, злобное мелочное существо?! Немыслимо. Невозможно.

- Клима?

Обда шагнула в камеру и прикрыла за собой дверь.

- Как видишь, госпожа наставница дипломатических искусств. Сегодня мы поменялись ролями. Ты будешь унижаться и молить о пощаде, а я буду запугивать и повелевать. Так ведь все было три года назад?

- Я не хочу унижаться и повелевать, – тихо сказала Наргелиса и встала на ноги, прислонившись спиной к холодной каменной стене. – Клима… Обда Климэн…

- Я желаю знать, – резко перебила она, – чей скелет был замурован в подвале Института. И где его допросные листы, которые ты читала?

- Уж явно не скелет предыдущей обды, – Наргелиса была слегка обескуражена вопросом, но тайны в нем не видела. – Это был колдун, пойманный недалеко от границы. Он умер, когда я еще училась в Институте, лет пятнадцать назад. Была версия, что он присутствовал при рождении новой обды, здесь, на орденских землях. Но на допросах перестарались, колдун сошел с ума и стал бесполезен. Не знаю, где сейчас те листы, и целы ли, но в конце осени, перед поездкой в Мятезуч, я отнесла их в архив тремя этажами выше. Можешь поискать там. Ничего содержательного в листах нет, иначе бы разведка Ордена давно тебя нашла…

Обда прищурилась, на миг став похожей на себя прежнюю.

- Помнишь, госпожа наставница, наше пари в институтском подвале?

- Помню, – вздохнула Наргелиса. – Климэн, я была не права. Ты сильно изменилась, и я бы хотела…

- Ты сказала, – звенящим голосом процедила девушка, – что спустя десять лет я буду молить о пощаде и выложу все, лишь бы мои страдания прекратились, лишь бы кто-нибудь выдрал, пусть и с мясом, вросшие в запястья кандалы, лишь бы мои глаза увидели хоть лучик солнечного света...

Наргелиса подивилась ее памяти. Сама она уже давно не помнила дословно, в каких выражениях припугивала строптивую девчонку.

- …А я ответила, – продолжала обда, – что пройдет пять лет, и я публично казню тебя на главной площади Мавин-Тэлэя. Отрублю руку, язык, а если сумеешь меня умолить – и голову. Помнишь, наставница?

- Смутно, – призналась Наргелиса. – Важно ли теперь…

- Так вот, я выигрываю пари досрочно, – она улыбнулась, и от этой улыбки стало холодно. – Завтра утром ты будешь казнена.

Обда развернулась и вышла, с мстительным наслаждением захлопнув за собой дверь.

Утро выдалось прохладное, пасмурное. Словно природа на середине второй недели без войны решила, что с людей хватит праздника, и разразилась неприятным моросящим дождиком. Пыль и пепел прибило к земле, на руинах устремилась ввысь молодая сорняковая поросль. Впрочем, здесь не Гарлей, и ей не дадут долго благоденствовать.

В час пополудни Тенька легко взбежал вверх по винтовой лестнице бывшего дома благородного господина Тарения Са и выбрался на площадку перед запертой дверью.

На колдуна с надеждой уставились четыре пары встревоженных глаз. Служанка еле слышно всхлипывала и кусала губы, Гера и Зарин переминались с ноги на ногу. Валейка стоял неподвижно, но с таким окаменевшим лицом, что поневоле начнешь думать нехорошее.

- Чего у вас на этот раз стряслось? – осведомился Тенька.

Гера кивнул на дверь.

- Вот. Клима заперлась, не открывает и шлет всех прочь, даже служанку.

- Мы хотели ломать, – подхватил Валейка, – но я вспомнил о тебе. Если она кому и откроет...

- То есть, по-вашему, я здесь главный признанный специалист по дрессировке обд, – фыркнул колдун. – Ну, захотелось человеку побыть в одиночестве, чего вы насели?

- Она два совещания пропустила!

- Мда? Интересненько это получается... Ладно, сейчас чего-нибудь сообразим, – он подошел к двери и громко постучал. – Эй! Наша злокозненная обда! Ты там?

- Уходите, – глухо донеслось с той стороны. – Все прочь!

- Я бы ушёл, – терпеливо объяснил Тенька, – но наши деятели собираются снести дверь к крокозябрам, так что лучше бы открыла хоть кому-то, чтобы народ успокоился.

В недрах комнаты долго молчали.

- Останься ты. А остальные пусть уходят!

- Слыхали? – обернулся Тенька к переживающим подданным. – Ступайте, я тут разберусь.

- Мы будем внизу, – сказал Гера и первым шагнул на ступеньки.

Вскоре площадка опустела и Тенька вновь забарабанил в дверь.

- Эй, слышишь, здесь все ушли! Открывай и выкладывай, чего стряслось.

- Точно ушли? – переспросила Клима, и в ее голосе Теньке послышался... страх? Или отчаяние?

- Да чтоб мне лопнуть!

Задвижка щелкнула, будто нехотя, и в узкую щель Тенька увидел свою обду.

У Климы были сухие, припухшие глаза, волосы растрепаны, до босых пяток струилась длинная ‌ночнушка.

Колдун встревожился всерьез.

- Что случилось?

Клима закатала рукава и показала в кровь изрезанные руки. Одни порезы были еле заметны, другие поглубже. Но все изображали один и тот же знак: три вертикальных черты пересекает горизонтальная.

И этот знак никуда не исчезал.

- Я больше не обда, – сказала Клима, и ее голос сорвался.

====== Глава 15. Истоки ======

Кровь моя – секунда в этом бое.

Кровь моя, пролейся в свет зари.

Мать моя, открой лицо родное.

Мать моя, молю, заговори.

К. Бальмонт

...Клима заставила себя выйти из комнаты спустя сутки после рокового утра, и даже Тенька затруднялся прочесть по глазам, чего ей это стоило. На первое совещание обда шла, словно на казнь: ей страшно было взглянуть на людей. Казалось, они тут же обо всем догадаются.

Но потом внутри поднялось что-то прежнее, стальное, не имевшее отношения к дару высших сил.

«Не догадаются».

«Подчинятся, как и прежде».

«Разве я – никто и ничто?»

«Разве мой голос, взгляд, ум и память – это бирюльки, которые можно забрать в любой момент?»

Годы борьбы за власть не прошли даром: обда прекрасно помнила, на что способен каждый из подданных, и как они выглядят, если недоговаривают или пытаются склонить ее решения в свою пользу. И какой тон в речи нужно взять, чтобы подобного не случалось. Клима обнаружила, что в самом деле не стала глупее или недальновиднее, да и вообще кроме светящейся крови внутри нее мало что изменилось.

В разгар совещания вышла заминка: один из ответственных за снабжение задал сложный вопрос, отвечать на которые прежде помогала интуиция. Клима открыла рот – но подходящих слов не было. Она молчала несколько бесконечно долгих секунд, а потом в ней снова ожило то, стальное:

«Разве без дара я, одолевшая стольких врагов, не способна выкрутиться?»

Клима сделала широкий жест в сторону присутствующих.

- Вопрос крайне важный. Что вы думаете по этому поводу, судари? Я желаю вас услышать.

И предложения посыпались, как из дырявого мешка. А уж распознать среди сотни слов нужные Клима была способна в любом состоянии. Ей показалось, подданные рады высказаться, услужить обде советом и получить за него похвалу. Климе даже стало жаль, что она раньше не додумалась провернуть такое, принимая большую часть решений единолично.

К концу дня Клима умудрилась позабыть о своей утрате, столько навалилось привычных дел. И лишь когда к ней подошел начальник наскоро сформированной тюремной стражи и спросил, когда сударыня обда собирается принимать клятвы у раскаявшихся благородных господ, Климу снова кольнуло мерзкое чувство страха и ледяной пустоты внутри.