По зимнему времени на главной площади залили каток, гладкий, как лучшее сильфийское стекло. Пришлые колдуны сделали лед прочнее стали, а по периметру развесили немеркнущие светляки. И круглыми сутками на катке не утихали смех, гомон и звон коньков о ледяную корку.

…Эти двое зачастили на каток недавно – не больше пары недель тому назад. Они всегда приходили, держась за руки, и даже за сотню шагов производили впечатление счастливой влюбленной пары.

Высокий парень с вытянутым лицом и заиндевевшими на морозе бровями со смехом помогал своей спутнице привязывать к сапожкам блестящие полозья и выводил на лед. Девушка, еще молодая, длинноносая и черноглазая, поджимала тонкие губы и опасливо хмурилась, называя все это глупой затеей. А потом неожиданно заскользила ловко и проворно, оставив кавалера далеко позади, хлопать в изумлении глазами.

- Клима! – прокричал он. – Ты же говорила, что никогда прежде не каталась на коньках!

- Подумаешь, коньки! – задрала длинный нос девица. – Всего-то и надо, что держать равновесие. Я девять лет училась этому на доске!

Они катались до упаду и в изнеможении валились в снег, не прекращая смеяться и целовать друг друга. А потом снимали полозья и шли бродить по городу, изредка заходя куда-нибудь погреться, выпить горячее, поесть сладкого или сытного, смотря чего им в данный момент хотелось.

- Мне это снится, – однажды сказала Клима, когда Хавес показывал ей, как ловить снежинки ртом. – Хотя, нет. Даже во сне не бывает так хорошо.

- Дурочка, – Хавес притянул ее к себе, обнял, закутанную в десять платков. – Моя любимая дурочка!

Клима фыркнула.

- Мне больше нравится, когда ты зовешь меня обдой!

- Моя обда! – тут же исправился Хавес. – Моя личная обда! И ничья больше!

Клима обняла его так крепко, как только могла.

- Веска, – прошептала она сладко. – Как же я хочу, чтобы эта зима никогда не заканчивалась! Я желаю, чтобы мы вечно вот так ходили на каток, а потом шли в тот подвальчик на углу за укропником и леденцами. И чтобы ты все время был рядом, и целовал меня. Я с тобой себя не помню, Веска!

Он подхватил ее на руки, раскрутил над головой, бросил в пушистый сугроб и прыгнул сверху.

- Климка! Холодно, а у тебя щеки горячие!

- Я с тобой, как огонек, – призналась она. – Кажется, лед пальцами топить могу.

- Только не вздумай делать это на катке! – захохотал Хавес. – Лучше растопи меня, как ты умеешь.

- Тогда пойдем в нашу комнату на том уютном чердачке. Возьмем вина, хлеба и будем не спать всю ночь.

- Опять не вернемся в Институт?

Клима недовольно прикусила губу.

- Не смей говорить мне об Институте, слышишь! Я хочу быть здесь, с тобой! Достаточно, что они еще помнят меня в лицо!

Хавес поднялся, отряхивая снег.

- Мы ходим по Кивитэ как привязанные уже несколько дней подряд. И в Институте я все время с тобой торчу.

- Мне мало! – заявила Клима, вставая рядом с ним. – Разве ты не хочешь обнимать меня?

- Хочу, конечно, – Хавес почесал подбородок. – Но у тебя ж там эти были… дела.

- Мне плевать на все дела, когда есть ты! – Клима яростно тряхнула челкой. – Я узнала, что такое любить, и не хочу больше жить по-старому!

- Я тоже тебя люблю, но это ж не значит… словом, у меня тоже есть дела.

- Какие у тебя могут быть дела, кроме меня?

- Я мужчина, – напомнил Хавес. – У меня много дел. Я могу прямо сейчас развернуться и уйти!

- Нет! – моляще выкрикнула Клима. – Не уходи! Пусть еще эту ночь мы будем вдвоем, а потом вернемся в Институт.

- Ты меня просишь, моя обда?

- Да. Пожалуйста.

- Ну, хорошо, – смягчился Хавес. – Иди ко мне, моя влюбленная дурочка, и не думай больше ни о чем. Сегодня друг у друга есть только мы.

И Клима приникла к нему, к самому родному и уютному. Ей теперь было все равно, как Хавес ее называет. Главное, что он остался рядом и никуда больше не стремится уйти.

Снежным утром двадцатого декабря Юрген Эр снова переступил порог Института, стряхивая с доски толстую корку наледи. Лететь пришлось через снеговые тучи, но сильф больше не сбивался с пути, как это было летом. Он выучил небесные дороги в Принамкский край наизусть и знал в лицо все местные ветры.

Институт показался Юргену вымершим. Не было больше того суматошного оживления, которое он застал осенью. Возможно, дело объяснялось холодной погодой и ранним часом. Или Клима милостиво разрешила подданным отдохнуть. Хотя, в такое, зная обду, верилось с трудом. Чтобы Клима, и не нашла поручений для праздной общественности?..

Размышляя, Юрген оставил доску на подставке, обратив внимание, что по соседству стоит еще несколько досок, странно непохожих на те, к которым он привык. Это были непозволительно широкие доски, без единой капли лака на гладко отполированном дереве. Они не могли быть сильфийскими, и Юрген задался вопросом, где Клима их раздобыла. И с какой целью. Но, чтобы узнать ответы, требовалось сперва разыскать саму Климу.

Из классных комнат, мимо которых шел сильф, доносилось мерное бормотание – велись занятия. Это несколько успокоило Юргена. Он даже решил, что дурные предчувствия объясняются не агентским чутьем, а переутомлением и непростой дорогой. И в таком состоянии с Климой лучше не связываться: уболтает на что-нибудь не выгодное Холмам, а потом начальство с него голову снимет. Лучше просто поприветствовать обду, убедиться, что все действительно в порядке, и пойти спать, благо, постоянная комната в Институте за Юргеном давно числится и всегда приготовлена для высокого гостя.

У входа на этаж, где располагались комнаты директора и наставников, Юрген нос к носу столкнулся с Ристинкой. Сударыня посол даже дома не отказалась от привычки носить дорогие платья и затейливые прически, но, несмотря на это, пребывала в скверном расположении духа.

- Прилетел, – ядовито констатировала она вместо приветствия. – Привез для меня весточку от Амадима? Да не мнись, я знаю про ваш заговор продать меня этому воробушку как мешок яблок.

- Отчего так резко? – удивился Юрген. – Владыка и правда любит тебя. Он будет рад взаимности с твоей стороны, но никоим образом не хочет тебя неволить. Мне поручено передать тебе письмо.

Ристя мрачно протянула руку. Сильф порылся в дорожной сумке и положил на раскрытую ладонь девушки небольшой конверт с гербовыми завитками.

- На словах он просил тебя прочесть письмо и не оставлять без ответа.

- Вот жалость-то, – скривилась Ристинка. – А я надеялась бросить эту макулатуру в камин.

Юрген мысленно посочувствовал своему правителю, которого угораздило плениться эдакой злюкой, и твердо решил не отвечать на подобные недипломатичные выпады.

- Клима сейчас у себя?

Ристинка резко изменилась в лице, и сильфу даже показалось, что ее взгляд стал сочувственным. С чего бы это?..

- Нет. И в Институте ты ее не найдешь. Но в кабинет директора все равно зайди. Там сейчас Валейка. Вы коллеги в некотором смысле, так что столкуетесь о деталях купли-продажи.

- Но я не намерен ничего обсуждать с каким-то Валейкой! Мне нужна Клима.

Ристя отмахнулась.

- Всем нужна! Но ее больше никто не видит. Так что ступай к Валейке, а там разберетесь.

- В смысле – никто не видит?! – опешил Юрген, но вредная девица молча отпихнула его плечом и прошла мимо, цокая каблучками по холодным мраморным полам.

Дверь в Климин кабинет была не заперта. Юрген стукнул пару раз, не дождался ответа и заглянул.

За Климиным столом сидел какой-то юноша, почти мальчик, судя по алой форме – воспитанник политического отделения, и по-хозяйски перебирал бумаги. Вид у него был усталый и занятой, в точности, как у Климы. Разве что поспокойнее, не сверкали в сосредоточенно опущенных глазах искры дара и силы, позволявшей обде брать города и править толпой.

- Позже, я занят, – повелительно сказал юноша, даже не посмотрев на вошедшего.

- Нет, Валейка, мы поговорим сейчас, – Юрген решительно прикрыл за собой дверь. – Где обда Климэн, почему ты сидишь на ее месте и что, смерчи подери, у вас происходит?!