Клима представила себя, своих соратников, предложила гостье сесть в специально приготовленное для нее кресло и отведать отвара ромашки.
Сударыня Тея долго и суетливо устраивалась в кресле, расправляя юбки и успевая следить, чтобы Гера налил ей в чашку ровно столько отвара, сколько она хочет выпить. Наконец, перестала крутиться, сдула с рукава в кулачок несуществующую пылинку и позвала:
– Заринька, поди сюда. Где мой ларчик?
Зарин шагнул к креслу и подал старушке увесистую на вид шкатулку, обитую зелеными от времени медными пластинами. Тея пристроила «ларчик» на коленях, извлекла откуда-то из складок одежды маленький ключик и, ловко щелкнув замком, отворила крышку. Снова пристально глянула на обду, и достала желтый от времени лист бумаги, удовлетворенно произнеся:
– Похожа. Да. Совсем похожа!
Она развернула лист лицевой стороной к остальным. Это был портрет молодой девушки, примерно Климиного возраста. Цветной и удивительно точный: художник поставил себе задачу запечатлеть самые мельчайшие черточки, от легкого румянца на щеках до темного волоса, выбившегося из косы.
Эта девушка была моложе, когда Клима видела ее во сне.
– Да, – неуверенно отметил Зарин, сличая лицо обды с портретом. – Вроде что-то есть…
– Совсем не похожа, – заявил Гера.
– Вылитая! – потрясенно ахнул Тенька. – Да вы не на лицо, на глаза посмотрите! И представьте, что они не светло-светло-золотистые, а черные.
– Это обда? – спросил Зарин.
– Не просто обда, – поправила сударыня Тея, – а Обда! Та, которая первой приняла бремя дара высших сил. Этот портрет, нарисованный при ее жизни и сохраненный колдовством от тления – наша самая драгоценная семейная реликвия. А наш род – потомки Обды.
Клима усмехнулась своим мыслям.
– Ты ведь ради этого позволила уговорить себя на дальнюю дорогу, сударыня Тея. Как многие на ведской стороне, ты не верила, что я – истинная обда, и проехала через всю страну, чтобы узнать наверняка.
– Твоя правда, – не стала отпираться Тея, бережно пряча портрет обратно и щелкая замочком.
Она передала шкатулку Зарину, снова поправила все свои юбки, маленькими глоточками в один присест выпила полчашки отвара.
– Зачем меня, старуху, понесло к обде, мы разобрались. А вот каков интерес обды до старой Теи?
– У меня, как ни странно, тоже портрет, – не стала лукавить Клима и протянула старушке медальон. – Есть три таких портрета. Один был у орденского убийцы, подосланного ко мне. Другой у орденской разведчицы. Третий принадлежит Эдамору Карею. Его жена, Налина Делей, сказала, что владельцем оригинала был твой отец. Ты знаешь, кто здесь изображен?
Сударыня Тея едва глянула на портрет.
– Как не знать, – пожала она плечами. – Ветреная была девчонка. Вышла за сильфа и – фьють! Только и видели ее в Принамкском крае, – тут старушка хитро улыбнулась. – Но ты, обда, конечно, спрашиваешь не об этом. Да. Я все могу тебе рассказать. Но история долгая, путаная-перепутанная, как и все в общем-то истории, где замешаны родственные связи и высшие силы.
– Время у меня есть, – заявила Клима, подавшись вперед. – Говори.
– Тогда слушай, – торжественно произнесла Тея, прикрыла сморщенные веки и начала рассказ.
Давным-давно, когда сильфы еще висели далеко на севере, цепляясь ушами за кедры, а крокозябр били топором промеж глазных отростков, в Принамкском крае жили люди. Волосы их были темны, как стволы деревьев, а глаза желтые, как молодой янтарь. Жили они в устьях Принамки и Сильфуки (которую так, понятно, никто еще не называл), и более всего на свете почитали землю да воду.
Но в какой-то год с Кавьего моря явились другие люди, точно перевернутые отражения местных жителей. Волосы их были желтые, точно пшеница по осени, а глаза чернее земли, на которой она растет. Лихо ли, благо ли привело тех людей на Принамкские берега, уже и не узнать. Они захватили земли в устьях Принамки и Сильфуки, а прежних жителей оттеснили к горам. Много тогда было пролито крови, много построено и разрушено крепостей. Новые жители Принамкского края не захотели перенять традицию поклонения высшим силам, и даже не задумывались, откуда пошел обычай предавать мертвых земле и воде.
Мало кто знает, но с высоты северных пиков гор хорошо видно, что Сильфийские Холмы стоят на побережье кислых морей, за которыми начинается пустыня сплошного льда. Над теми краями властвуют Небеса. И сильфы, в отличие от людей, всегда помнили своих покровителей.
Постепенно дети Небес посваливались со своих кедров и начали расселяться по Принамкскому краю. Холмы их тогда вовсе не интересовали – какой интерес к пустыне может быть у того, кто хочет досыта есть и пить? И вот, уже второй народ людей гнали от берегов Принамки и Сильфуки. Куда им было идти? В горы путь заказан, и тогда многие люди двинулись за Принамку, где их приняла под сень Голубая Пуща.
Но были и те, кто остался воевать. Страшные битвы видали в те времена западные берега Сильфуки, уже имевшей это свое название. Сильфы строили крепости Фирондо, Редим, Компиталь и Вириорта. Люди брали эти крепости, разрушая и отстраивая вновь. Потом их одолевали сильфы, и все повторялось заново.
А тут с Доронского моря пришла иная напасть: могучие яростные существа на кораблях под клетчатыми парусами. Они поклонялись огню и тоже были не прочь поселиться в Принамкском крае, прогнав с лакомых земель всех остальных. Но там уже было слишком тесно.
Первыми врагами доронцев стали сильфы, жившие на острове Аталихане, а потом и люди. Война была повсюду, народы и племена делили равнину и никак не могли поделить. Лишь в закрытой от мира Голубой Пуще было спокойно, а городок Мавин-Тэлэй служил для торговли с внешним миром. Ни о каких обдах, понятное дело, тогда не знали. А между тем их время приближалось.
Глядя, как сильфы просят о милости Небеса, а доронцы жертвуют многое огню, люди равнины тоже стали искать себе покровителей. Но крокозябры и духи лесные лишь забирали кровавые жертвы, ничего не давая взамен.
Однажды один купец с равнины, достаточно помотавшись по свету, задался вопросами несправедливости бытия. Неужели людям не досталось никакой высшей защиты, которая могла бы ниспослать им чудо и спасти от истребления? Эти вопросы привели купца в горы, где он узнал о культе высших сил. Обрадованный, он привез на равнину это знание, а заодно молодую горскую жену, выстроил капище и воззвал. Но высшие силы молчали.
Купец не сдавался. Он оставил все дела, поселился на капище, а умирая от старости, завещал пятерым детям докричаться до покровителей людей.
Постепенно вокруг капища выросло небольшое поселение. Его жители от имени равнины взывали к высшим силам, моля услышать и послать чудо, которое спасет род людской в Принамкском крае. Постепенно высшие силы стали откликаться. Тогда были открыты первые проявления колдовства, касавшиеся в основном изменения воды и глины. Попутно поселяне лепили чудесные горшки и продавали их в ближайшем городе.
Но потом в поселение нагрянули служители культа крокозябры и вырезали всех жителей до единого. Чудом выжила лишь девочка по имени Обда, правнучка того купца, горянка по виду. Она смогла воззвать к высшим силам так, и сказать им такое, что те заговорили с ней. И заключили сделку. Если людям равнины, чужакам в Принамкском крае, и впрямь нужно покровительство высших сил, то пусть. Обде будет послан невероятный дар. Каждое ее слово станет услышано. Второй дар проявится в том, что ее желания, изреченные вслух, начнут сбываться. Обда велит людям объединиться, пойти за ней, и так будет. А чтобы Обда по неопытности не натворила глупостей, ей дадут третий дар – небывалую интуицию.
Обде удалось совершить невозможное. Она объединила разрозненные племена равнин, установила временный мир с горцами, отбросила сильфов на Холмы и разбила доронских захватчиков. В центре Принамкского края, на пересечении всех дорог и путей была воздвигнута крепость Обды, получившая название Гарлей, что на языке пришельцев с Кавьего моря означало “единство”. Гарлей стал новой столицей Принамкского края.
