Над головой шелестели, смыкаясь, густые камыши. От этого непрерывного шелеста, отзывавшегося в голове болью, Гера очнулся. А может, еще от сырости и другой боли – в плече.

Первой мыслью было: «Это невозможно!»

Второй: «Это плен!»

Камыши почти скрывали небо, но Гера ясно видел, что уже светает. Наверняка и солнце успело выглянуть из-за горизонта. Тихо плескала вода. Квакали лягушки.

– О, очухался, – радостно сказал знакомый голос, и Геру для верности осторожно похлопали по щеке.

– Тенька… – шепнул он непослушными еще губами, – мы где?

– Где-то на берегу в камышах, – философски изрек Тенька таким тоном, словно это его совершенно не заботило. – Ты как себя чувствуешь?

– Как смерчем пожеванный. Нас… в плен взяли?

– Кто ж им даст! – решительно опроверг колдун. – У нас тут самая что ни на есть свобода. Правда, далекая от цивилизации.

Он пересел так, чтобы Гера мог его видеть. Тенька выглядел потрепанным, но вполне живым и здоровым.

В ушибленную голову назойливо стучались тысячи вопросов. Гера титаническим усилием упростил их до пары слов:

– Что случилось?

– Мы шлепнулись в воду, – Тенька непроизвольно потер спину. – Хорошо шлепнулись, чуть не потонули. Орденцы так и подумали. Им и в голову не могло прийти, что моя доска, оказывается, умеет держаться на воде! Мало того, она плавает не хуже, чем летает по небу. В общем, мы булькнули, по нам выпустили финальную порцию стрел и успокоились. Я под водой смог уцепиться за доску и направить ее куда подальше. Потом выплываю, гляжу – ты в обмороке. Но живой. В общем, плыли мы, плыли, и приплыли в эти камыши. Тебя стрелой зацепило, но не сильно, навылет. Я не сударыня Налина, но, чем мог, замотал. Еще шишка на лбу, но с ней ничего не поделаешь.

Гера пошевелил плечом и поморщился.

– Почему ты не позвал помощь? Мы далеко от лагеря?

Тенька потупился.

– Тут так интересненько получилось… Я ж не понял сразу, куда плыву. Словом, мы на орденском берегу. Зато отсюда видно, как корабли причаливают к пристани. Очень красивое зрелище, с рассвета любуюсь.

Гера вполголоса выругался.

– Ты-то сам как? Не ранен?

Тенька дернул себя за воротник.

– Чего мне сделается? Я ж в полосатой рубашке! Только лодыжку вывихнул, пока нас в воздухе мотало. И об воду спиной треснулся. Но это ерунда!

Они провели в камышах весь день, дожидаясь сумерек и заодно наблюдая за пристанью. Пробовали считать корабли, но их было так много, что друзья всякий раз сбивались.

– Наверное, весь речной флот сюда пригнали, – предположил Гера. – Нам в Институте рассказывали, что между Кавьим и Доронским морем по Принамке плавают вот такие корабли, возя людей и грузы. По течению только на парусах, против течения – на веслах. Но их основные пристани у морей, особенно на острове Аталихане. Должно быть, именно там корабли вооружили метательными орудиями. Это мы с плотов стрелять не можем, а они с корабля – запросто, их отдачей не потопит! Теперь нечего и думать, чтобы соваться на реку, как я хотел. Только людей погубим. Надо изобретать новую стратегию.

– Может, корабли у них спереть? – внес предложение Тенька, жуя камышинку.

– Как? К ним даже подобраться нельзя!

– А мы на моих досках, под водой. Оденем всех воинов в полосатые рубашки, чтобы удачу приманить, и вперед, за обду и отечество!

– Сколько у тебя досок?

– Мало, – вздохнул Тенька. – Десятка два.

– Нужно хотя бы несколько сотен.

– Это к зиме. Припрягу учеников и, если соображать будут, штук пятьсот сделаем.

– А еще нужно время, чтобы переучить летчиков, – напомнил Гера. – Да и вода хоть зимой не замерзает, но такая холодная, что не поныряешь. Значит, если в ставке ничего не придумают, с наступлением придется повременить до весны.

– Клима ужасно расстроится, – предрек Тенька. Ему на колено прыгнула зеленая лягушка, квакнула и скрылась в камышах.

– Не только она…

Ближе к середине дня стала известна еще одна неприятная новость. Среди орденских триколоров глазастый Тенька разглядел другие знамена: темно-синее дерево на светло-зеленом фоне. Это был флаг Голубой Пущи.

– Клима опасалась, что наиблагороднейший сумеет с ними договориться, – покривился Гера. – Когда Выля была в Ордене, она доносила, что переговоры всякий раз заходят в тупик. Жители Голубой Пущи никогда не любили вмешиваться в войны. А сейчас, видимо, наиблагороднейший нашел, чем их убедить. И как бы не без помощи сильфов…

Вечер тянулся особенно долго, темнота наступала нехотя, а ночь выдалась не по-осеннему ясной: каждую звездочку на небе видно и лунная дорожка на полреки.

Но выбирать не приходилось.

Гера и Тенька сумели добраться до Института только к вечеру следующего дня – пропахшие лягушками, в тине пополам с грязью, голодные и уставшие. В таком виде и отправились сдаваться Климе в директорский кабинет, из-за чего Гера чувствовал себя провинившимся воспитанником.

Обда долго созерцала их тяжелым взглядом исподлобья, очень выразительно и с чувством комкая в кулаке какую-то бумажку. Когда провинившимся воспитанником почувствовал себя и Тенька, а от мокрых ног «разведчиков» начала расползаться грязная лужа, Клима с силой швырнула измятую бумажку в мусорное ведро и, наконец, изрекла:

– Думаете, орать буду, смерчи вас дери? Не дождетесь. В другой раз либо докладывать перед авантюрой, а не после, либо можете не возвращаться.

Она выдержала паузу, чтобы нерадивые соратники до конца осмыслили сказанное, а потом деловым тоном спросила, что они смогли узнать.

Во время доклада Клима мрачнела все больше и больше, крепко переплетала пальцы и докрасна терла этим двойным кулаком переносицу. Услышав о подкреплении из Голубой Пущи, она зло скрипнула зубами, а в ответ на предположение Геры бросила:

– Конечно, сильфы! Больше некому. И не просто «сильфы», а вполне конкретный Костэн Лэй, чтоб у него доска треснула и укроп погнил! Юра однажды проговорился, как здорово его обожаемый начальник умеет копаться в архивах и находить нужное. Наверняка Костэн Лэй и в этот раз нашел сведения или аргументы, которыми наиблагороднейший смог убедить Пущу!

Клима поворошила на столе бумаги, еще раз смерила подданных неодобрительным взглядом.

– Завтра в девять утра я назначу совет ставки. Будьте там оба. Тенька, приходи на советы и впредь. Всем до смерча надоело слушать, как старший колдун ничего не умеет.

– Но опыты!..

– А опыты ставь в свободное от советов время!

Тенька недовольно сморщил нос, но возражать дальше не стал. Климу не переспоришь.

В дверь кабинета постучали, и вошел Зарин – такой же мокрый и уставший, лишь грязи поменьше. При виде Климы его изможденное лицо просияло, словно само существование обды придавало Зарину сил.

– Мы вернулись! – воскликнул он. – И привезли ее!

Клима настолько обрадовалась, что перестала хмуриться и разжала кулак. Она встала из-за стола, подошла к Зарину, и тот неожиданно сгреб ее в охапку, чуть приподняв над полом. Клима, помедлив, прикоснулась щекой к его щеке и мягко сказала:

– Ну, хватит. Поставь меня на место.

Зарин смутился и разжал руки. Клима одернула платье, заправила за ухо локон из прически.

– Какова из себя моя гостья?

Зарин усмехнулся, вспоминая.

– Судя по виду, она застала еще первых обд. Но держится бодро, ее даже не пришлось уговаривать на путешествие, и часть дороги мы летели на досках. Говорит, ей очень интересно на тебя посмотреть и составить свое мнение. Привезла с собой шкатулку с какими-то реликвиями, но никому их не показывает. Сегодня она устала с дороги, а завтра утром рассчитывает повидаться.

– В таком случае, я перенесу совет на полдень, – решила Клима. – А в девять жду ее здесь. Тенька, Гера, вам тоже разрешаю прийти.

– А мне? – спросил Зарин, не сводя с нее глаз.

Клима ответила на его взгляд и кивнула.

Загадочная дочь человека, который одарил отца Налины Делей портретом прабабки Костэна Лэя, оказалась седой сгорбленной старушкой, в которой морщин и бородавок было больше, чем росту. Она назвалась сударыней Теей, и с порога уставилась на обду во все глаза, подслеповато щурясь.