В представлении нашей директрисы «прилично» – это гладко зачесать волосы и сделать «гульку». Помните этот классический образ учительницы в старых кинофильмах, с волосами, стянутыми в скрученный, аккуратно закрепленный шпильками, пучок? К сожалению, я не могла себе позволить хлопнуть дверью и уйти домой – это уже была не сельская школа, здесь могли наказать. Поэтому в туалете я старательно расчесала волосы, но сделала ещё хуже – причёска превратилась в копну. Взглянув на себя в зеркало, я поняла, что превратилась в подобие Анджелы Дэвис (только волосы у меня были раза в два длиннее). Со слезами я побрела в кабинет директрисы, нарвалась на новый скандал и была отправлена теперь уже домой. В спину мне летели слова про то, «как мне не стыдно», «а ещё перспективный молодой завуч», про воспитательную работу и чуждые советскому человеку новомодные западные веяния.
В общем, завучем в школе я проработала недолго. Не подошла по идейным соображениям. Воспитательная часть – дело ответственное; чтобы все правила были соблюдены, нужно вступить в партию, коммунистическую, одну на всех (в то время у нас в стране была однопартийная система). Если человек стремился к карьерному росту, без членства в партии было не обойтись. Меня пригласили в ГОРОНО и провели воспитательную беседу. Тут такая оказия: им нужны молодые кадры, а у меня маячит перспектива быстрой карьеры. Предполагалось, что я побегу писать заявление о вступлении в кандидаты. Коммунистом, как оказалось, стать не так-то просто, нужно было заслужить честь попасть в ряды передовых членов общества. Ну а я отказалась, решила, что рановато мне быть идейной. Коммунист, как и монах, должен быть без грешков и подавать всем пример. Мне же хотелось просто хорошо работать, а после работы носить короткие юбки и джинсы в облипку. После моего отказа вступить в партийные ряды меня мягко и спокойно «убрали» с должности завуча и перевели в другую школу учителем математики.
Там у меня тоже произошел казус. Был субботник, и я пришла в водолазке, через которую – о, боже! – слегка просвечивал бюстгальтер. Мне папа привез парочку таких водолазок из тонкой лайкры. Он же поделился наблюдением, что за границей вещи из тонкого трикотажа носят без нижнего белья. Но я на такое не решилась… Впрочем, директор школы посчитал, что бюстгальтер ситуацию не спасает – меня с позором отправили домой со школьного субботника за неподобающий внешний вид. Сейчас смешно об этом говорить, а ведь прошло с того времени всего каких-то двадцать лет…
Молодая учительница на работе должна была выглядеть, как Старуха Шапокляк: строгий костюм, блузка простого покроя, туфли на среднем каблуке, гладкая неприметная прическа и минимум макияжа. Так же, как ко внешнему виду, в школе относились и к современным веяниям. Все живое, современное, оригинальное давилось на корню.
Помню, как-то раз меня «разбирали» на педсовете. Был один класс из разряда «трудных»: собралась критическая масса хулиганов, они срывали уроки, отравляя жизнь и молодым специалистам, и опытным педагогам. Не раз и не два учителя прибегали в учительскую в слезах и истерике. У меня же – тишь да благодать на уроках. Это вызывало подозрение моих коллег и руководства, мне стали предъявлять претензии: «Почему у вас они уроки не срывают? Может, вы им потакаете? Не берёте ли вы „четверки“ и „пятерки“ с потолка?» Они не могли понять, что я еще жива, у меня огонь в груди горит. Я к урокам по три часа готовлюсь: карточки, викторины, специальные упражнения. Все заняты, все пыхтят. Все просто: дай двоечнику задачу в таком виде, чтобы он обязательно ее решил, да еще у доски ответил и хорошую оценку получил у всех на глазах – он себя зауважает и следующую сам примется решать. А отличнику дай задачку из умного математического журнала – ему ведь вызов нужен. Пусть корпит над решением, пока мы с троечниками у доски поработаем. И хулиганистых всех – на первые парты, поближе к себе, чтоб тихонечко подсказать, если что, да и на виду пусть будут, не помешает.
Мое личное убеждение, что школьная программа была составлена так, чтобы все могли учиться на «4». Но для учителя это предполагало вдумчивую работу и индивидуальный подход. А кому это нужно? Легче орать на уроках и истерики закатывать в учительской. Я хочу сказать: не срывают уроки учителям, с которыми детям интересно. Даже если тема нудная, все равно можно что-то придумать, чтоб у ребят глазки загорелись. И у моих подруг, которых я уважала, как профессионалов, уроки не срывали. Они с нами, эти детки, хоть в огонь, хоть в воду лезли. А моя подруга Ирина, тоже математик, учеников привечала даже у себя дома. Я очень этому удивлялась. Как ни зайдешь, толпа – и бывшие, и нынешние – одни уходят, другие приходят. Думаете, кто-то из этих учителей, которых так любили дети, сейчас работает в школе? Нет. Кто-то из них был обласкан педсоветом? Как же! Выговор на выговоре. Самые сложные классы, самые плохие кабинеты. И вопросы на педсоветах:
– За что они вас любят?
– Вы им потакаете?
– Вы им даете списывать?
– Вы хорошие отметки просто так им рисуете?
– Нет! Мы просто их уважаем и хотим быть хорошими учителями!
Нас не очень любили коллеги и руководство. Увы, на нашем уровне им не всегда было комфортно.
Ну вот, я вам вкратце рассказала, почему мне не было жаль расставаться со школой. Но скучала я по этой работе очень долго. Вернуться в школу не представлялось возможным: учительская зарплата стала мизерной, в школе оставались те, кому было страшно уходить в неизвестность, или те, кто приспособился оставлять учеников после уроков за дополнительное вознаграждение. Когда я работала в школе, с детьми занимались после уроков бесплатно: если ребенок болел и его надо было подтянуть; если он не понял на уроке; если не справился с контрольной. Честно-честно, оставались после уроков и занимались. Если ребенок болел, приходили домой к ученику раз в неделю. Бесплатно. Это негласное правило входило в должностные обязанности учителя, это было нормально.
Есть вопросы, которые меня, как бывшего педагога, беспокоят. Например, раньше (по медицинским нормам) ребенку не положено было тратить на домашнюю работу в совокупности больше трёх часов в день. Готовясь к урокам, я должна была сама прорешать все, что задам на дом, и посчитать – на домашку выделялось не больше сорока пяти минут. Столько же времени – на домашнее задание по русскому языку, на остальные предметы отводилось гораздо меньше минут. То же самое касалось и расписания уроков. Оно составлялось таким образом, чтобы ребенку хватало времени и на отдых, и на досуг, и на уроки три часа оставалось. Почему сейчас дети по шесть-восемь часов сидят над домашкой?! Гробится здоровье, большая часть знаний никому не нужна. В современном мире нужно учить детей думать, анализировать, принимать самостоятельные решения. А оказывается, в этом никто не заинтересован! Нам ещё придется отвечать на вопросы детей, но, боюсь, ответов у нас нет.
Как и говорила, после летних каникул я не вернулась в школу, на семейном совете приняв решение остаться работать продавцом в павильоне. Это был самый первый павильон около метро «Выхино», рядом с ним была только палатка «Ремонт ключей». Территория вокруг подземных переходов и входа в метро «Выхино» считалась бойким местом. Крупный продуктовый фермерский рынок. Автобусная станция с междугородними маршрутами. Железнодорожная станция с пригородными электричками. С утра до позднего вечера огромные массы людей проходили, ждали своих рейсов, приезжали, уезжали. Вот в таких людных местах в начале девяностых и начали разворачиваться организованные развлечения, в народе называемые «лохотрон».
Я вам расскажу про игру в «наперстки». Молодой мужчина предлагает идущему мимо человеку выиграть энную сумму денег. Прохожий, не желая рисковать, задерживается на пару минут – только посмотреть. На асфальте стоят три маленьких, размером чуть больше наперстка, перевернутых кверху дном три деревянных или металлических (главное – непрозрачных) стаканчика. Ведущий игры берет кубик (игральную кость), кладет на асфальт и накрывает кубик одним из стаканчиков. Затем очень быстро, двумя руками, меняет стаканчики местами. Надо угадать, под каким из них кубик.
