Я просто стану матерью убийцы, и в моей душе будет зияющая рана, и сердце будет спрашивать: получается, что все, что ты делала для своего сына, было для того, чтобы он пошел убивать? Все эти тридцать лет для этого?

Сыночек, неужели это так?…

Почему, когда у тебя есть крыша над головой (Господи, сколько ночей я не могла уснуть, переживая, что у тебя нет своего угла); деньги на то, чтобы заниматься тем, что ты хочешь; здоровье; красивое тело; ум; талант; любящая семья – все это надо похоронить ради чужой войны? Там ты не будешь защитником. Я, твоя бабушка, твой дядя, тетя, двоюродные братья и сестра не живут в той стране. Можно защищать тех, кого любишь, своих родных, близких. Почему тебе вдруг стала близка сторона, которую мы все считаем чужбиной?

На войну идут с родительским благословением, а с чем пойдешь ты? С нашим горем?

Почему ты хочешь все бросить и либо умереть постыдной смертью, либо вернуться домой в чужой крови? Это не будет героическим поступком или смертью героя. Рано или поздно, но военных преступников будут судить. Кто-то должен ответить за гибель мирных людей.

Если это была шутка, то мне не смешно. То, что я сейчас переживаю, я даже словами не смогу передать. Для описания страданий души слов нет, только слезы скорби. И за сегодняшний вечер я выплакала их немало, да и завтра уже не будет счастливым для меня. В очередной раз рушится мой мир, и от моих желаний и радости остается только пепел. Что за жизнь у меня такая нелегкая? Неужели нет мне ни счастья, ни радости, ни покоя в этом мире?

Подумай обо всем, отнесись ко всему серьезно. Дороги обратно не будет ни для кого. Наш мир и так очень хрупок, сейчас всем нужно спокойно делать свое дело, каждому – свое и на своем месте. Нас и внутри страны лихорадит, не до резких движений сейчас. Всем нужно успокоиться и сесть за стол переговоров. Зима на носу.

Я тебя очень люблю. Твоя мама».

Дети вырастают. Им кажется, что они уже понимают жизнь и по многим вопросам могут принять серьезные взвешенные решения. Но у них ещё нет опыта последствий судьбоносных ошибок. Они ещё не выли от боли при осознании невозможности вернуться во вчерашний день. В моем поколении многие с этой болью начали жить слишком рано.

Надо было с нами разговаривать. Надо было не бояться называть вещи своими именами. Но…

Недавно подруга рассказала мне историю своей бывшей начальницы, владелицы здания, в котором раньше располагался крупный универмаг, а она была его директором. Внучка втихаря от бабушки стащила документы, подделала подписи и продала черным риелторам половину этого здания. Когда бабушка обо всем узнала и стала читать внучке нравоучения, та ей ответила: «А что ты хочешь? Я ведь дочь бандита». У этой женщины был единственный сын, и он, действительно, был известным на весь город бандитом, который «помогал» приватизировать этот универмаг. Жил он недолго, сложил голову в бандитских разборках, дочь росла, как сорная трава, поэтому нет у нее уважения ни к отцу и его деятельности, ни к бабушке и ее имуществу. Обычная история, даже обыденная.

У моей сотрудницы, воспитывающей с мужем (водителем электропоезда) двух девочек-близняшек, в тот год погиб брат, который был на два года её старше. Мать на похоронах сына сказала ей: «Лучше бы ты, чем он». Вот так! Лучше смерть молодой женщины, умной, образованной, жены и матери, чем смерть сына-бандита, который сам выбрал такую судьбу. Лет через десять у её матери помутился рассудок – она умерла в психиатрической клинике.

Через год был убит брат Иры. Его нашли в лесу. Его даже не убили, а забили – рубашка намертво впечаталась в изодранную кожу.

Вот истинная цена той радости, которую испытывала мать, когда сын приносил дорогие продукты и деньги. В этом, действительно, заключается гордость отца? Сколько таких матерей и отцов по стране, делавших вид, что ничего не происходит, а потом рыдавших на могилах сыновей? И нет здесь никакого «тлетворного влияния Запада». Мы еще толком про Запад даже не знали, ни наши родители, ни мы, их дети, воспитанные в СССР.

Так, может, перестанем врать нашим детям, что там, в Советском Союзе, было хорошо! Может, мы перестанем учить их уму-разуму, если сами не знаем, как правильно? Мы все сплоховали, два поколения подряд. И нам страшно об этом говорить. Как мы можем научить наших детей строить будущее? Ведь мы до сих пор боимся рассказать им всю правду о себе, о бабушках и дедушках. Нам страшно, что наши дети могут от нас отвернуться…

А тогда, в лихие девяностые, мы все-таки открыли ночной клуб-ресторан! И мой муж захотел стать… бандитом.

Как у Розенбаума: «Гулять – так гулять, стрелять – так стрелять!»

ЭТА ГЛАВА целиком посвящена моему мужу, хотя она не про любовь…

Ему быстро наскучило работать у меня водителем и помогать в бизнесе, но деньги, которые я зарабатывала, его по-прежнему интересовали.

Государство в тот год решило в очередной раз «осчастливить» свой народ и объявило программу: «До двухтысячного года каждой семье – отдельную квартиру». Администрации поселков Подмосковья, земельный фонд которых значительно расширился за счет бесхозных территорий бывших государственных и профсоюзных дач, начали предлагать тем, кто стоял в очереди на улучшение жилищных условий, участки под строительство частных домов. Для муниципальных властей это было легким решением. Мол, квартиру мы вам построить не сможем, а вот участок выделим, и вы уж сами как-то с этим разбирайтесь. Муж решил, что нам нужен дом. Мы стояли в очереди, поэтому быстро получили участок под строительство – пятнадцать соток, сосны, белочки. Но хочу сказать – даже если бы и не стояли, то получили бы. Пришлось бы немножко заплатить, как Кире. Она тоже решила построить себе дом, но участок ей не полагался, так как прописка у нее была в другом административном округе и в жилье, по государственным нормам, она не нуждалась. Я не хотела строить дом. По многим причинам. Во-первых, я городской житель и не люблю жить в доме за трехметровым забором. Во-вторых, уверена, что дом – это денежный насос, который будет выкачивать все средства семьи. В-третьих, меня напрягала мысль: кто будет убирать в этих хоромах? Обычная история: приходят гости, все едят и пьют, а потом ты наводишь порядок. Я, конечно, предпочла бы купить трехкомнатную квартиру, но рынка жилья в те времена еще не было. Поддавшись на уговоры мужа, опять совершила очередную ошибку. Строительство дома принесло мне много личного горя. Муж решил строить самостоятельно, без меня, моих желаний и моего мнения. Он ведь в семье главный, а значит и решать будет он. Но беда в том, что строил он на семейные деньги, а девяносто восемь процентов из них зарабатывала я. И он с самого начала стал косячить…

Мне кажется, когда муж дурит на свои кровно заработанные, это жена еще как-то может перенести (хотя все равно будет возмущаться). Но когда косячат, а ты оплачиваешь этот банкет, работая по восемнадцать часов в сутки, – это начинает вызывать внутренний протест. Я была самостоятельна, знала, как «делать дело», у меня был успешный бизнес – значит (рассуждала я) мое мнение имеет ценность. Но муж все то время, пока шло строительство, говорил, что это не моя задача и что мое мнение его не интересует. Со временем мне вообще стало неинтересно про этот дом. Про дом, в котором я всегда буду гостьей. Но этого было мало. Мужу понравилась криминальная вольница. За примерами далеко ходить было не надо. Мы жили в одних домах, рядом друг с другом, ставили машины на одних стоянках, сообща отмечали праздники. Мужу, видимо, импонировало, как в других, отличной от нашей, семьях, устроен быт и налажено общение. Там жены не могли и носа сунуть в доходы, а главное, в расходы мужей-бандитов. Вот и он захотел бесконтрольной жизни и шальных денег. Мои уговоры, призывы к морали, здравому смыслу не очень помогали. Мне пришлось пустить в ход тяжелую артиллерию. Я выставила мужу ультиматум. Во-первых, я пригрозила обратиться к его отцу. Его отец обладал достаточными связями, чтобы скрутить сыночка в бараний рог. Во-вторых, я напомнила, что муж не сможет сохранить связь с авиацией. Не получится сходить в отпуск, поиграть в бандиты и вернуться обратно, как ни в чем не бывало. В-третьих, мы сразу же разводимся, так что пусть определяется, с кем он. В первый же рабочий день в «новой должности» он будет холост и совершенно свободен.