и можешь стать болтливой. Он не знает, что делать. А ты, выпучив глаза, пытаешься сообразить, то ли вы знакомы (тогда – где познакомились?), то ли вы не знакомы (а он сейчас примет это за знак высокомерия и вытащит свою пушку). Было непонятно, кто в какой момент вляпается в подобную ситуацию.

Длилось все не так чтобы долго. Пару месяцев. Государственные магазины начали превращаться в потребительские кооперативы, Дома быта переквалифицировались в частные ателье и парикмахерские. У криминальных структур стало очень много работы, нужны были новые кадры. А желающих было неожиданно много. На бандитов стал такой большой спрос, что брали всех, кто старше шестнадцати лет и готов стрелять в человека. Начался раздел территории. И начался он со своих.

Сначала «шестерки» одних групп стали на разборках стрелять в чужих «шестерок»…

Человек переступает внутреннюю черту не многократно в каждом отдельном случае, а только один раз. Самая первая любовь, самый первый секс, самый первая машина – мы все знаем, как первый раз отличается от всех остальных. Это правило работает и при спуске вниз. Самый страшный шаг в темноту – первый. Затем ты просто идешь. Так и с убийством. Человек договаривается сам с собой только один раз: почему ему надо это сделать; почему он не может этого избежать; почему его жизнь намного важнее жизни другого.

Бывало, убийца и жертва и в школе одной учились, и в одних соревнованиях участвовали, но сейчас, волею судеб, они в разных бригадах, и их главари конфликтуют. Простой случай – проститутку не поделили, устроили махач, результатами остались недовольны. Утром проспались, протрезвели – собирают свои бригады, чтобы объяснить друг другу, что у кого длиннее. Вот «шестерки» и едут на разборки, достают стволы… А в «их» мире, если ствол достал, то надо стрелять. Если не выстрелил, ты – последнее ссыкло, из бригады выставят с позором. А могут свои и насмерть забить, чтобы другим неповадно было. Пацан – значит пацан. «За базар надо отвечать», – это как раз про такую ситуацию. Про смерть.

Когда солдата убивают на поле боя, он имеет духовное и нравственное оправдание: война, противник с оружием, открытое противостояние. А вот глупому юнцу с пушкой в руках такого оправдания нет. Темной ночью он, достав ствол из кармана (может, от испуга), должен стрелять. И для него это – тот самый первый шаг. Он уже договорился с собой – его жизнь важнее чей-то чужой жизни. И он стреляет. Всё, теперь он убийца. Ему уже все равно, сколько будет этих трупов. Перед собой, перед Богом, в своем сердце он – убийца. Теперь море по колено. «Чем хуже, тем лучше». Выпивка, наркотики, проститутки, изнасилования, издевательства – ничто и никогда не заглушит правды о самом себе. Можно забыться, но нельзя забыть. Увы. Душа не позволит.

Даже сильного мужика с крепким стержнем вседозволенность развращает быстро. Что уж говорить о молодняке, который решил, что ему мешают старики. Паханы такие осторожные, такие медлительные, такие скупые и жутко строгие. Главари наказывали молодых ребят, как шкодливых котят, если «шестерки» вели себя развязно или по пьяни нарушали договоренности. И вот «шестерки» грохнули паханов. Всех. За одну ночь. «Твоя беда – моя радость». Начался быстрый карьерный рост, иногда чересчур стремительный. Сегодня на сходке назначают нового главного, а через пару дней его уже с почестями провожают в последний путь. Появились даже народные приметы. Если хоронят очень богато и бьют себя кулаком в грудь, обещая жестоко отомстить за смерть друга – точно, грохнули свои. По молодости лет к ним не приходило понимание, что дорогими гробами из красного дерева, шикарными поминками свои руки от крови друга, который еще вчера прикрывал тебе спину, не отмоешь. На воре и шапка горит. Чем больше памятник, тем ближе была дружба между убитым и убийцей.

Но мы еще были не при делах. Крыша решала свои внутренние вопросы. Как я сейчас понимаю, авторитеты осознавали, что нас трогать нельзя, молодняк за это наказывали серьезно. Зачем резать корову, которая дает молоко, сливки, масло, сыр и телят? Первой, второй, третьей волне руководителей было не до нас. Они толком даже не успели насладиться шальными деньгами, ведь многие из них вышли из «шестерок». Вечером ты еще ходишь в единственных спортивных штанах, а ночью, привезя руководителю долю и набравшись смелости, грохаешь его. Еще не успело взойти солнце, а весь мир уже у твоих ног. И баба босса, и тачка босса. Эти «жены» передавались у бандитов из рук в руки, как переходящее знамя. Красиво называлось – забота о вдове. А почему, собственно говоря, девушки должны были отличаться от юношей? Те хотят красиво и на халяву, и эти хотят на халяву. Теперь любой прыщавый качок-бычок, решив мочить всех, мог позволить себе красотку с шикарной фигурой, желаемым цветом волос и соответствующим уровнем интеллекта. Раньше он мог только смотреть на неё издали и пускать слюни, а теперь у него есть пистоль в кармане, и он король. Как говориться, «есть, чем потресть».

У мужчин, как показывает мой жизненный опыт, есть какой-то бзик на женщину более сильного самца. Вот хочет он чужое. Не другое, а именно чужое. Рядом будет стоять десяток таких же красивых, да еще свободных, как говориться, бери не хочу. Но нет, им подавай чужую. Лучше, чтобы это была женщина босса или друга, даже баба врага не так интересна. Надо у своего отнять… В общем, это не было редкостью, когда убитая горем молодая вдова на похоронах плакала на плече близкого друга почившего мужа. На следующий вечер глядишь – они уже вместе катаются в машине и веселятся. Все нужно было делать быстро: есть, пить, уходить в разгуляй. Не все доживали до рассвета. Слишком много «шестерок», слишком много стволов, а Москва не резиновая.

От моего первого дня в качестве товароведа до последнего спокойного счастливого летнего вечера прошёл примерно год. Наша «крыша» захотела со мной о чем-то поговорить и назначила встречу. Мы уже все спокойно приятельствовали друг с другом. В гости еще друг к другу не ходили, но члены семей знали друг друга по имени, и мы запросто болтали о своих делах: дети, сады-школы, машины.

Я помню этот вечер, было примерно часов пять, теплый такой, но с легким ветерком, ласковым, нежным. Хороший спокойный летний вечер. Ребята подъехали все вместе, вчетвером. Они поделились своими планами ближайшего развития. Мне они предложили, ни много ни мало, заняться ювелирной торговлей в центре Москвы. Им, за «хорошую работу» и регулярный вклад в общак (а этому способствовала наша с Кирой успешная деятельность), выделили крупный магазин на Тверской между станциями метро Охотный ряд и Пушкинская. Меня спросили, будет ли мне интересно этим заняться. Они очень хотели эту точку. Они были уверены, что я всё организую по высшему разряду, а значит, им выделят ещё больше помещений в самых крутых местах. Они просили меня подумать, все взвесить и назавтра дать ответ.

Я ехала домой, голова разрывалась в предвкушении возможностей. Уже видела огромные подсвеченные витрины с такими изделиями, каких Москва еще не носила. Я уже стала обдумывать вопросы: «Как мне выйти на настоящих ювелиров? Где мне найти художников, которые смогут создавать рисунки, из которых ювелиры сделают шедевры?» Мне не спалось всю ночь – какой тут сон?!

А ребята поехали в ресторан, где их уже ждали жены, – отмечать день рождения одного из них, его звали Денис. Он у них был самым уравновешенным, вдумчивым – ребята его уважали. Утром поселок гудел от новости, которая, даже по тем временам, была за гранью добра и зла. Ребята не пришли из ресторана домой, все четверо. Как рассказали жёны, они вышли покурить и не вернулись. Я думаю, что они вышли покурить травку, потому что обычные сигареты все курили в ресторанах, прямо за столами. Ужас был в том, что они вообще никогда не вернулись. Их тела так и не нашли. Их не смогли похоронить, им не поставили памятники. Нет для них места последнего пристанища. Эти четверо – молодые, веселые – были из последней волны приличных и видящих будущее «крыш» того времени – начала лихих девяностых. В период своего становления они еще застали живыми своих былых авторитетов, они еще успели с ними пообщаться.