Тем не менее основной акцент в документе был сделан на главную цель СтепВО, для которой он первоначьно и создавался, – освобождение Украины. Поэтому во второй его части Ставка потребовала немедлено приступить к подготовке войск именно к наступлению: «Войска, штабы и командиров соединений готовить главным образом к наступательному бою и операции к прорыву оборонительной полосы противника, а также производству мощных контрударов нашими войсками, к быстрому закреплению захваченных рубежей, к отражению контрударов противника, к противодействию массированным ударам танков и авиации и к ночным действиям. Особо тщательно отрабатывать вопросы управления войсками и взаимодействия родов войск на всех этапах боя и операции.
Серьезное внимание уделить обучению на двухсторонних учениях разведке противника, имеющей своей целью вскрытие системы обороны и его группировки. Требовать обязательного непосредственного участия в разведке противника ответственных представителей штабов всех степеней до армейского и фронтового включительно, особенно на важнейших направлениях.
Учения со штабами проводить, как правило, многодневные, непрерывные>, со средствами связи и разведки.
Учения с войсками от батальона и выше также проводить в течение нескольких дней, отрабатывая ряд связанных между собою тем, всемерно приближая условия учебы и быта войск к боевой действительности»[46].
Вторую половину резервов, учитывая требования И.В. Сталина надёжно прикрыть московское направление, было решено расположить за правым крылом Брянского фронта в районе Калуга – Тула – Ефремов.
По воспоминаниям высокопоставленных генералов, участников тех событий, уже в начале апреля и в Москве, и на фронтах не было больших сомнений в том, что в предстоящей кампании главные события развернутся в полосе Центрального и Воронежского фронтов. И с каждым днем эта уверенность только крепла. Тем не менее с началом разработки Курской оборонительной операции, особено после поездок в войска Рокоссовского и Ватутина, у Г.К. Жукова возникло убеждение в том, что немцы могут нанести мощный удар ещё и в стык Воронежского и Юго-Западного фронтов, примерно там, где началось их наступление летом 1942 г. Мнение маршала разделял и генерал-полковник Р.Я. Малиновский[47]. Эту точку зрения оба настойчиво отстаивали вплоть до начала Курской битвы. Поэтому в качестве страховочной меры за стыком этих фронтов, в районе г.Лиски, Ставка сосредоточит 5 гв. ТА и ещё ряд резервных соединений, а на крайнем левом крыле 7 гв. А Воронежского фронта, по требованию Г.К. Жукова, оборона будет построена в два эшелона, т.е. на второй армейской полосе полноценная стрелковая дивизия будет стоять «в затылок» такому же соединению, развёрнутому на главной полосе.
Это один из фактов, который наглядно свидетельствует, что в ходе планирования летней кампании не только Верховный Главнокомандующий помнил ошибки прошлого года, но и его заместитель, который, кроме того, ещё и стремился учесть трагический опыт лета 1942 г. Причём, вероятно, в силу высокой профессиональной интуиции, Г.К. Жуков точнее, чем И.В. Сталин, просчитывал замысел неприятеля. По его мнению, «изюмский выступ» хотя и трудно было сравнивать со столицей, однако войска Юго-Западного фронта, находившиеся в нём, были серьёзной угрозой для ГА «Юг», которая не могла не сковывать инициативу её командования. Следовательно, с большой долей вероятности оно будет пытаться ликвидировать этот плацдарм, что, в общем-то, и случится при подготовке к «Цитадели». Напомню, в оперативном приказе № б Гитлер отмечал, что при благоприятном развитии наступления на Курск (как и предполагал Г.К. Жуков) готов нанести удар на юго-восток (вариант плана «Пантера»). «Таким образом, уже в середине апреля Ставкой было принято предварительное решение о преднамеренной обороне, – писал Г.К. Жуков. – Правда, к этому вопросу мы возвращались неоднократно,, а окончательное решение о преднамеренной обороне было принято Ставкой в начале июня 1943 г. В то время уже фактически стало известно о намерении противника нанести по Воронежскому и Центральному фронтам мощный удар с привлечением крупной танковой группировки и использованием новых танков «тигр» и «пантера» и самоходных орудий «фердинанд»»[48].
Как свидетельствуют рассекреченные сегодня документы, Красная Армия была вполне готова первой перейти в наступление уже в мае, чего, кстати, немцы очень опасались. Однако Москва выбрала иной путь. Надо признать, что принятие этого решения требовало определённого мужества, т.к. за минувшие 20 месяцев войны в ходе стратегических операций советскому командованию ни разу не удавалось предотвратить прорыв своей полевой обороны танковыми клиньями вермахта. В лучшем случае противник блокировался в оперативной глубине, наспех сформированными новыми армиями и даже фронтами. При этом наши войска несли значительные потери, а враг получал под контроль большие территории. Повторение подобного Ставка уже допустить не могла. Курский выступ удерживали два фронта, имевшие в своём составе более одного миллиона человек, и разгром столь мощной группировки мог иметь катастрофические последствия. В 1999 г. в беседе со многой доктор исторических наук, полковник Ф.Д. Свердлов, которому в начале 1960 г. довелось слушать выступление К.К. Рокоссовского в Академии им. М.В. Фрунзе, вспоминал: «Маршал особо подчеркивал, что уже 28 апреля, во время обсуждения плана обороны фронта в Кремле, И. В. Сталин поставил перед его руководством задачу: ни в коем случае не допустить глубокого вклинения танковых группировок немцев в оборону, остановить не далее тактической полосы и обескровить их ударные соединения – танковые и моторизованные дивизии. Такую же задачу, но чуть раньше (25 апреля. – З.В.) в Кремле, получил от Верховного и Военный совет Воронежского фронта». Уже после событий под Курском, осенью 1943 г., И.В. Сталин в беседе с командующим 5 гв. ТА генерал-полковником П.А. Ротмистровым так изложил главные причины, которые заставили его принять решение о переходе к преднамеренной обороне, заведомо зная, что действующая армия по численности живой силы и количеству основных типов вооружения превосходила противника в разы: «Наша пехота с артиллерией очень сильна в обороне и нанесёт большое поражение наступательным силам гитлеровцев. В манёвренном же бою… пехота не так сильна. Наши танковые войска… вполне способны успешно вести бой… в маневренных условиях. Однако в ситуации, когда фашисты имели почти такое же количество танков, как и Красная Армия, но обладали численным превосходством в тяжёлых танках, риск был необоснованным»[49].
Напомню, что танковые и моторизованные дивизии вермахта являлись важнейшим средством не только наступления, но и обороны (для нанесения контрударов). Следовательно, главной задачей, которую Ставка ставила перед своим войсками в районе Курска на первом этапе битвы (как и командование ГА «Юг» при планировании «Цитадели»), являлось истребление или по крайне мере нанесение тяжелейших потерь немецким подвижным соединениям на заранее подготовленных армейских оборонительных полосах, т.е. лишить командование противника важнейшего инструмента для срыва предстоявшего наступления Красной Армии на Украину и Белоруссию.
Одним из важных и крайне запутанных вопросов в истории Курской битвы является деятельность советских разведорганов по определению замысла Берлина на стадии обсуждения плана «Цитадель», а также их вклад в освещение процесса подготовки германской армии к удару на Курск весной 1943 г. и определение его даты. Как известно, ни одна разведка не может выиграть битву или войну, но в зависимости от степени эфективности она, как правило, оказывает большую помощь в этом. Тем не менее в последнее время часто встречаются издания, в которых некоторые сотрудники отечественных спецслужб утверждают, что ключевая роль в победе под Курском принадлежала именно советской разведке. Потому что якобы вся колоссальная работа военно-политического руководства СССР и Красной Армии по разработке и подготовке Курской оборонительной операции началась только после того, как данные, полученные разведорганами весной 1943 г., были окончательно перепроверены и признаны верными. Например, генерал-лейтенант В.А. Кирпиченко пишет: «Дж. Кэрнкросс в конце апреля, за два с лишним месяца до начала Курской битвы, передал в Москву полную информацию о том, что немецкое наступление начнется в июле. Это была дешифровка телеграммы в Берлин немецкого генерала фон Вейхса, который готовил немецкое наступление на юге Курской дуги. …Информация перепроверялась десятки и десятки раз! …Когда же она многократно подтвердилась, была начата быстрая разработка плана преднамеренной обороны»[50]. Встречаются и ещё более спорные утвержения. Например, бывший начальник 4-го отдела НКГБ СССР П.А. Судоплатов писал, что наша разведка даже влияла на принятие решения о неоднократном переносе начала операции «Цитадель»[51]. А сотрудник внешней разведки полковник Ю. Модин подчеркивал, что «советская победа в великом танковом сражении на Курской дуге под Прохоровкой в июле 1943 г., когда 2000 танков намертво сцепились в кровавой битве, длившейся два дня и две ночи, могла быть отчасти отнесена на счёт Джона Кэрнкросса»[52]. Однако факты, приведённые упомянутыми авторами, к сожалению, не подтверждаются ни документами, ни событиями первой половины 1943 г.
