— И он простил вас? — вернул меня к телевизору вопрос ведущего.
— Как ни странно.
Я резко встала со своего стула, даже не дослушав до конца слова мамы, и вышла из каморки, а затем покинула библиотеку. Перед глазами все плыло, тошнота накатывала, но я продолжала идти, едва не переходя на бег, нередко сталкиваясь с прохожими и смутно слыша их негодования. Дышать стало тяжело, и я расстегнула ворот кофту. Я надеялась, что скоро это прекратиться, но нет. С каждой секундой дурнота лишь усиливалась.
Нет. Приступы должны были прекратиться. Я же должна быть здорова.
Когда не оставалось сил даже на то, чтобы сделать шаг, я остановилась и оперлась руками о заржавевший от времени фонарный столб. Трясущиеся руки стали будто ватными, но в то же время кончиками пальцев я ощущала каждую трещинку отколупывающейся краски. Голоса людей и редкие звуки проезжающих машин превратились в единый гул, раздражающий слух.
Кто-то подошел, поинтересовался все ли у меня в порядке и предложил помощь, но я лишь покачала головой и, с трудом произнося слова, отказалась от помощи. Дурнота накатывала каждую секунду, а я не останавливаясь твердила себе, что этого не может быть и не могла сосредоточится на чем-то другом.
На последнем обследовании около пяти лет назад нам сказали, что я абсолютно здорова и больше не нуждаюсь в препаратах. Но не могли ведь врачи ошибаться. Не могли же?
Я села на землю, прямо в центре оживленной улицы, и опустила голову на колени, стараясь выровнять дыхание и успокоиться. На какой-то момент, я отключилась, должно быть, заснула, а когда проснулась на улице уже было не так людно — наступление вечера предзнаменовало начало комендантского часа. Я встала на ноги, оценивая свое состояние — голова больше не кружилась, да и одышки не наблюдалась. Накинув капюшон своей кофты на голову, я отправилась домой, представляя, как мама разволнуется из-за моей задержки, и заранее ощущая угрызения совести.
Мне было очень скверно от того, что я убедилась в том, что мама была влюблена в принца. Боюсь, что нет смысла пытаться искать еще что-нибудь, что могло бы опровергнуть мои мысли. Она влюблена в него. И он, судя по всему, тоже. Мы же с Томасом — люди, которые разрушили ее жизнь, превратив ее в ад наяву. Из-за нас ей пришлось выйти замуж за нелюбимого человека, терпеть порицания окружающих, скрывать кучу тайн и постоянно чего-то бояться. Всему виной мы.
***
Здравствуй, Максон.
Как ты? Нет. Это слишком глупо. Слишком смешной и повседневный вопрос для первого, за тринадцать лет, письма. Хотя какая разница? К тебе это письмо не попадет в любом случае. Не знаю вообще, что подтолкнуло меня на его создание. Наверное, необходимость рассказать все, как есть, хотя бы одному человеку.
Сегодня Томас случайно подслушал разговор, не весь конечно, но скрывать все от своих детей постепенно становится все сложнее и сложнее. Я пообещала рассказать ему все завтра. И что же мне сказать? Однажды, когда ты спросил у меня, что лучше сказать твоей супруге, когда она узнает о твоих шрамах, я ответила, что всегда лучше сказать правду. Однако теперь я понимаю тебя куда больше. Сказать правду порой бывает не просто. А сказать такую правду практически невозможно.
Я боюсь их реакции. Не хочу чтобы однажды Айрин и Томас возненавидели тебя. Меня. Или твою замечательную дочь. Меня — за то, что врала им все эти годы, и они были вынуждены называть отцом абсолютно другого человека. Принцессу — за то, что она фактически заняла их место. А тебя… тебя — за то, что не был рядом, а быть может в их голове все будет выглядеть так, словно ты использовал, а затем выбросил меня.
Я постараюсь объяснить им все так, как смогу. Для некоторых вещей они все еще слишком малы и возможно не поймут.
Ты даже не представляешь, какие они замечательные. И пусть, что все родители считают своего ребенка самым прекрасным на свете. Они и правда замечательные. Томас настолько похож на тебя, что временами мне кажется, будто я не имею к его созданию никакого отношения. Пока мы были во дворце я даже беспокоилась, что кто-либо заметит это сходство. Но как и раньше, дворец занят лишь внутренними проблемами.
Ему нет никакого дела до людей, не так ли? Ты замечал это раньше? Когда ты остаешься совсем один, ты понимаешь, что абсолютно некому понимающе положить руку на твое плечо, заглянуть в глаза или же просто улыбнуться. Понимаешь о чем я? Всем все равно. Я говорю не о тебе. А о себе. Во дворце на меня давят даже стены. Даже когда я была беременна никто этого не заметил. Никто и не подумал обратить на это внимание.
Это случилось год назад, но мне все так же плохо. По ночам меня мучают кошмары, и в них я вижу свою маленькую малышку. Она улыбается мне. Но вдруг кто-то неожиданно забирает ее у меня. Вырывают прямо из рук… Наступает темнота, и в ней я слышу детский плач… он просто разрывает мое сердце.
Я потеряла сон. По ночам и вовсе не могу выключить свет, потому что начала бояться темноты. Совсем как маленький ребенок. Могу несколько ночей подряд лежать на кровати, так не сомкнув глаз.
Единственные, кто спасает меня от смерти внутри своих страхов и кошмаров — это мои дети. Они держат меня на плаву, наполняют жизнь смыслом, доказывают, что каждая слезинка упала не даром, что все было не напрасно.
Айрин… самая нежная и ранимая девочка на свете. Она смотрит на мир так, словно видит в нем хорошее, что оно есть. Гораздо больше я боюсь ее реакции. Это ранит ее. К тому же она больна, ей не зачем такие волнения. Совсем скоро ей сделают операцию — я продала все, доставшееся мне от Уилла, денег достаточно. Скоро она будет здорова. Я смогу дышать спокойно, спать спокойно, потому что буду уверена, что моей девочке ничего не угрожает. Она будет жить…
Своей ложью я запутала все настолько, что боюсь уже ничего никогда не смогу исправить. Но я попытаюсь сделать хоть что-то… Но прежде… я должна сказать тебя. Пусть в письме. Нелепом, глупом письме, которое ты даже не получишь… Хочу, чтобы ты знал…
Я не осталась во дворце, не потому что ненавижу его, а потому, что не хочу детям такой жизни — медленно гаснуть в стенах дворца, проводить сутки за советами и обсуждать политику на завтрак, обед, а быть может и ужин. Быть может все это глупости, и тебя это даже не интересует. Это важно для меня — чтобы ты знал, что я готова ради Айрин и Томаса на все. Абсолютно на все. Даже держать их в неведении всю жизнь. И плевать сколько за это я получу наказаний…
Скоро рассвет… порою мне кажется, будто я потеряла способность на сон. Сейчас мне легко. Я рада, что сказала тебе обо всем. Обо всем — но, упустив детали. Да и кому они нужны? Эти детали? Что они изменят? Абсолютно ничего. Пары незначительных слов не способны изменить наши жизни — и пусть мое заявление противоречит всем законам фильмов и книг — я убедилась в этом.
Однако, я попробую сообщ.ть хотя бы ч…ть из них…
Стоит ли на. с то…о, что мои… -…левские…..ники…тола, не…онн………нные. Они… право на……илию Си., но……..аву рожд… они дол……….осить к…..ев…ую……… -…..ив. А…ин.Эсм…рив….. Том……. Оу…н Ш…ив. Я бы никогда не позв…а своим дет…… сить фа…ию Кросс — они ли… ж…лкие трусы и пред…ли.
Их т.ну я тоже не…гла тебе открыть — Уилльям Кросс был одним из предателей, подсаженных крыс. Он потакал твоему отцу, а в следующее мгновение доносил все до южан. Это благодаря ему они знали все изъяны дворца и гвардии. Они знали в какой момент напасть и как нанести больший урон.
Что касается твоего отца и моего брака. Как это связано? И ведь правда. Два абсолютно разных факта. Ответ прост. Твой отец заставил Кросса жениться на мне, заставить любыми способами, чем угодно. А взамен он получал место в совете. Обстоятельства тогда сложились в его пользу. Он получил меня на блюдечке с голубой каемочкой. Я же была загнана в угол.
========== Глава 4. Море волнуется три. ==========
Когда мы вернулись домой, в нем было непривычно тихо. Ни тихих шагов Айрин, ни ее голоса — никаких признаков жизни. «Должно быть, она снова в лесу или на пляже…» — стараясь не поддаваться панике, размышлял я. — Пляж? Солнце уже давно скрылось. Она никогда не задерживалась надолго…»
