Когда я добралась до пирса, Джексон уже сидел на песке. В тусклом свете луны я заметила морщинку, которая пролегла промеж его бровей. Я присела рядом с ним. И так же посмотрела на волны, которые только чудом не добирались до нас.
Джексон еще не смотрел на меня. Я положила руку в его ладонь, но с его стороны не было реакции. Уголки его губ дрогнули, будто ему было противно, а затем его рука чуть дернулась, хоть даже и не сдвинулась с места.
Неужели, тогда я вызывала у него отвращение?
— Что-то случилось? — спросила я, подавляя тревогу.
Я убрала руку, сцепив ладони в замок, и подула на них, пытаясь согреть.
Джексон еще немного помолчал, действуя мне на нервы, а затем выдал:
— Я уезжаю.
Волна странного облегчения напала на меня.
— Надолго? Когда ты вернешься?
Я повернулась к нему и чуть наклонилась вперед, чтобы заглянуть ему в глаза, в которых мелькнула боль.
— Эсма, ты не поняла меня, — его голос дрогнул, и он тут же замолчал. — Я уезжаю навсегда. Мы никогда больше не увидимся.
Я почувствовала, что из меня выбили весь воздух
— Нет, нет, нет, — я взяла его руки в свои и крепко сжала их. — Должен быть хоть какой-то выход!
Джексон покачал головой.
Нет. Так не может все закончиться!
— Я поеду с тобой. — уверенно проговорила я, уставившись на воду.
— Эсма… — он выдохнул, в его глазах все еще было сожаление.
— Я поеду с тобой. Куда угодно.
Он что-то хотел сказать, но я резко вскочила с песка.
— Я сейчас же вернусь. — я рванула в сторону дома. — Только дождись меня. Дождись.
Я добежала до дома за доли секунды. Странное чувство полностью вытеснило рассудок из моей головы. Я вошла в дом через главную дверь, не заботясь о том, что меня могут услышать. Я сразу поднялась на второй этаж и достала из кладовки старый ранец Томаса, а затем раскрыла шкаф.
В стороны комнаты раздались тихие шаги, но я на их не обратила внимания.
— Господи! — я услышала голос мамы. — Айрин, милая!
Я не обратила на нее внимания. Сейчас я не понимаю, как могла так поступить с ней. Откуда во мне столько равнодушия?
— Ты куда? — в голосе мамы звучала едва прикрываемая истерика.
Я по прежнему молча кидала вещи в ранец. Мама побежала из комнаты. Краем уха я услышала голос брата и плачущий голос мамы. Это один из самых ужасных звуков в моей жизни., но я все равно продолжала искать вещи.
— Томас! Останови ее… — мамы рыдала в голос. — Не дай ей уйти, прошу тебя!
Неожиданно кто-то грубо схватил меня за плечо и резко развернул к себе.
— Что. Ты. Творишь. — процедил сквозь зубы брат.
В его глазах было столько гнева, что я сжалась под его взглядом.
— Отпусти меня, Том, — прошептала я.
— Никуда ты не пойдешь, пока не дашь нам понять, что происходит.
Я покачала головой и прижала к себе ранец с одеждой.
— Я не могу сказать вам. Я должна уйти.
Мама присела на край моей кровати и опустила голову на руки.
— Она влюблена, — проговорила она, словно приговор. — Она уходит не одна.
Томас уставился на меня, словно ожидая, что я буду все отрицать, но я и не собиралась.
— Я знаю, каково это и лишь могу попросить тебя не делать этого, — мама подошла ко мне и взяла за руку. — Ради меня, ради своего брата…
В глазах мамы было столько боли, что я бросила ранец на пол и крепко обняла ее.
-Хорошо, я не уйду. Обещаю, — прошептала я сквозь слезы.
Я подняла ранец с пола и бросила его в шкаф.
— Оставьте меня одну, пожалуйста, — взмолилась я. — Я никуда не уйду. Завтра утром вы увидите меня, мирно спящей на это самой кровати. Я клянусь вам. Я не уйду.
Мама ушла из комнаты, крепко сжав мою руку.
— Я поговорю с тобой завтра. Сейчас не время, — зло процедил Том, а затем закрыл дверь.
Я тут же присела на кровать и обхватила голову руками.
На что же я сейчас пойду?..
Я открыла шкаф, достала ранец, надела его на плечи, а затем, открыв окно, перелезла через подоконник.
***
Небо оставалось все еще таким же темным и мрачным, ни единой звездочки. Я добежала до пирса и остановилась. Вокруг ни души. Давящая на уши тишина, смешанная со звуками волн.
Ноги подкосились. Я упала на землю, и горячие слезы потекли по потным щекам. Неожиданно передо мной возник Джексон. Я не видела его лица — оно было скрыто в тени.
— Ты дождался меня! — воскликнула я и тут же повисла у него на шее.
Он не обнял меня.
Он не хотел, чтобы я вернулась. Тогда почему же ждал?
— Ты не можешь пойти со мной, — отчужденно проговорил он.
— Но… почему? — сил не было совсем, поэтому я лишь едва слышно шептала.
— Потому что… — он глубоко вздохнул. — Потому что я помолвлен, Эсма. Едва ли не с детства. Я не могу взять тебя, потому что еду…
Он замолчал, но я ничего не говорила. Я молчала. Сердце молчало. Казалось, что даже волны смолкли. Наступила полная тишина.
Он что-то сказал, и неожиданно я вскочила с песка. Я кричала ему такие вещи, от которых даже сейчас, спустя два года тошно. Я толкала его от себя и все равно кричала. Я хотела превратить свою ненависть в крик.
Но не было ненависти. Была лишь боль и пустота. Когда мой голос охрип, я убежала прочь. Я не разбирала пути. Легкие жгло. Я споткнулась о мелкие камешки и упала, ударившись о камни. По левому виску потекла горячая струйка. Из моей груди доносились тихие всхлипы. Я надеялась, что когда закончатся слезы, пройдет и боль. Но нет…
Любовь может излечить тебя, а может и смертельно ранить, и, если поддашься этому чувству всего лишь раз, потом уже не в наших силах будет остановить это. Если тебе повезет, и любовь подарит излечение — ты будешь цвести на глазах, но если же она ранит, на сердце останется шрам, который не излечишь ни лекарствами, ни временем.
И я была ранена.
========== Глава 3. Море волнуется два. ==========
Комментарий к Глава 3. Море волнуется два.
Susanna and the Magical Orchestra – Love Will Tear Us
Больной на всю голову автор задал вам загадку и добросовестно забыл полную расшифровку всей каши, что написал. Давайте похлопаем
На следующий день я делала вид, что ничего не произошло, и прошлая ночь была не более, чем ночным кошмаров, наяву которого не было. К счастью, дома все мне подыгрывали, но лишь полный глупец бы не заметил косых взглядов мамы и волны негласного укора от Томаса.
Они вели себя так будто никогда не знали, каково это — любить кого-то. И это начинало выводить меня из себя.
И пусть я даже не уверена в том, что любила Джексона, мне было так больно, что хотелось вопить. Он обманул меня. Я пожертвовала доверием мамы и едва не бросила ее ради того, чтобы быть с ним. А он так просто все растоптал. Он меня растоптал.
Благо, время все же дало свой эффект, и их взгляды прекратились. Они перестали следить за каждым моим шагом и снова дали свободу, хоть и мама ее никогда не ограничивала. Я снова ходила на прогулки и уже не ощущала противного, ноющего чувства, когда сидела на бревенчатом мостике пирса. Вот только я больше не замечала прежней яркости, все было не таким как раньше. Может, тому виной зима и ее серость, а, может, я изменилась, и мои розовые очки наконец-то слетели и показали все в истинных красках.
И снова воцарилась идиллия. Но ей было не суждено продержаться долго. Однажды, когда дома была лишь я одна, я заглянула в ящички стола мамы в поисках ножниц, но вместо этого обнаружила, что один из ящичков заперт. Любопытство пересилило меня. Еще мистер Иллеа научил нас с Томасом вскрывать самые разные замки, и раньше я считала этот навык абсолютно бесполезным, но, как оказалось, я ошибалась.
Без особого труда, я вскрыла замок с помощью шпильки и обнаружила там старый потертый блокнот и пару связок писем. И снова мое любопытство подвело меня. Я прочитала абсолютно все, каждую строчку, нередко, перечитывая по-новой, потому что буквально каждое слово приводило меня в шок.
Когда прочитала все и поняла в чем дело, я сложила все назад в ящик и поспешно вышла из комнаты. Мне определенно нужен был воздух, и мне было над чем подумать. В голове царил самый настоящий хаос. Было много чего, я никак не могла понять. Но многие ранее казавшиеся мне утерянными кусочки пазла сложились, обрывки случайно услышанных фраз обрели свой смысл. Жизнь в глухой местности, связь с повстанцами, — абсолютно все обрело свой смысл, который был для меня неизвестен слишком много времени. И тогда в моей голове родился план.
