А вдруг преподобный услышит шум и вызовет полицию? Вот будет картина!

И почему только он не попросил у Йаке номер его мобильника?

Впрочем, тот навряд ли бы дал его Марку.

Все эти мысли вертелись в голове у Марка, как древняя пластинка, пока он, пыхтя, карабкался через живую изгородь и, шёпотом чертыхаясь, выдирал из штанов репьи. Уже подойдя к тёмному тихому дому, он сообразил, что понятия не имеет, в какую комнату поселили Йаке, и запаниковал было, но справедливо решил, что, наверное, в гостевой.

Марк не раз бывал приглашён в дом к добряку-священнику и прекрасно помнил расположение комнат. У него, по счастью, была превосходная зрительная память. Утешая и подбадривая себя этим фактом, Марк зашёл за угол и отсчитал второе окно слева. Подобрал горсть песчинок и гальки с дорожки, неловко размахнулся и бросил в окно. Камушки забарабанили по стеклу, и Марк в ужасе метнулся в кусты.

Пластиковая оконная створка неожиданно распахнулась, и Марк уже готов был улицезреть перед собой старуху-экономку Эмми Уэнтворт в ночном колпаке, которая вот-вот завопит: «Караул, насилуют!»

Но наружу высунулся Йаке, внимательно вглядываясь в темноту сада, и Марк, с величайшим облегчением вздохнув, снова оказался под окном.

Увидев его, Йаке только поднял брови и, одним движением оказавшись на подоконнике, спрыгнул вниз мягко, как огромная кошка. Он был босиком, в обрезанных по колено старых джинсах и тёмной майке, со взъерошенными волосами… и смотрелся в сто раз лучше топ-моделей из соответствующих журналов, которые Марк втихаря покупал.

Марк тихонько вздохнул и тут же ойкнул, когда отнюдь не ласковая рука Йаке сгребла его за плечо и поволокла за собой. Он несколько раз споткнулся и едва удержался на ногах, пока вслед за Йаке дошёл до сарая, используемого преподобным как склад пожертвованных прихожанами вещей. Дверь была незаперта; Йаке всё так же, без церемоний, втолкнул Марка внутрь, едва не впечатав его лбом в косяк.

Марк собрался было запротестовать против такого обращения, но прикусил язык, взглянув в разъярённое лицо Йаке. Не стоило злить его сильнее, чем он уже разозлился.

Йаке достал из кармана крохотный фонарик, включил его и швырнул на грубо сколоченный стол, заваленный всяким старьём. В луче света заплясали пылинки. Марк чихнул и нервно потёр переносицу.

— Чего тебе опять от меня надо? — зловещим полушёпотом осведомился Йаке, склоняя голову к плечу. — Чего ты пристал? Я уже сказал, что у тебя ничего со мной не выгорит, а ты всё лезешь и лезешь!

Слышать это было обидно, но обижаться Марку было некогда. Он должен был немедленно сказать всё, что хотел, пока Йаке его отсюда не вышвырнул.

— Я хочу тебе помочь… и могу, — объявил Марк и на миг прикусил губу. — Мне плевать, что у меня с тобой выгорит или не выгорит. — Он покривил душой, говоря это, но продолжал, не сводя глаз с замкнутого смуглого лица Йаке. — Если ты так рвёшься в эти свои Холмы, я могу тебя отвезти. Вот и всё.

— Да ты ёбнулся, что ли? — после долгой паузы поинтересовался Йаке, скрестив руки на груди. — Папа твой позвонит в полицию, едва заметит, что тебя нету в кроватке… и преподобный тоже.

— Я всё продумал, — заторопился Марк. В последние два дня он действительно думал только об этом. — Мы скажем преподобному, что вместе едем в летний лагерь… и он не станет нас искать… какое-то время. Вот за это время мы и доберёмся до… Паха Сапа, и ты осуществишь там всё, что хочешь. А потом… уже неважно, что будет потом.

— А твой отец? — напряжённо вслушиваясь в каждое слово, осведомился Йаке.

Видя этот его интерес, Марк так и подскочил. Йаке, по крайней мере, его не гнал!

— Папа уезжает на деловую встречу в Торонто! — выпалил он с готовностью. — С завтрашнего дня и на две недели! Я буду ему звонить с дороги… будто бы… ну, будто бы я дома.

Он замолк, тяжело дыша и облизывая губы.

— Послушай, — с силой добавил он, чувствуя, как Йаке колеблется. — Говорю же, тебя поймают, если ты сбежишь один! Я стану тебе отличным прикрытием! У меня есть и права, и папин «додж»! Он оставит его и полетит в Торонто самолётом! Я пригоню «додж» из аэропорта! Соглашайся же! Соглашайся!

Он почти прокричал это, позабыв об осторожности, и Йаке на миг зажал ему рот ладонью. Марк так и подскочил, но Йаке тут же отпустил его и раздельно, едва ли не по слогам, произнёс:

— Зачем ты это делаешь? Ты ведь понятия не имеешь, что мне там нужно!

— Потому что это тебе нужно… — прошептал Марк, сглотнув. — Потому что ты мне… ну… нравишься.

Он неловко закашлялся, поперхнувшись невысказанным: «Потому что ты мне нужен!».

Йаке досадливо отмахнулся, помотав головой, и Марк весь похолодел от обиды и гнева, чувствуя, что сейчас всё вот-вот пойдёт прахом.

— Ты меня презираешь! — выдавил он отчаянным срывающимся полушёпотом. — Не хочешь от меня ничего принимать, потому что я гей! — Он глубоко втянул в себя пропахший пылью и старыми тряпками воздух, чувствуя, как дрожит голос, и зная, что за это Йаке начнёт ещё больше презирать его. — А между прочим, геи у вас… у лакота считались священными существами! Им поклонялись! И они могли выбирать себе в партнёры кого хотели! А я хочу тебя! Давай же, прибей меня теперь за это!

Он крепко-накрепко зажмурился, пытаясь удержать проклятые слёзы, которые уже щекотали ему перехваченное спазмом горло и жгли глаза.

— Да провались ты! — прорычал Йаке у него над головой, сгребая его за плечи, чтобы яростно встряхнуть. Марк запрокинул голову, и их губы сами собой встретились.

Это было как удар — ошеломляюще, больно, жарко и невыносимо сладко. Горячие потрескавшиеся губы Йаке терзали его рот, наказывая и лаская, и Марк задыхался, цепляясь за его локти, словно боялся утонуть, застигнутый приливом.

Наконец Йаке оттолкнул его и выпрямился. Он тоже дышал так, будто сам только что вынырнул из полосы прибоя и распластался на мокром песке.

В ушах у Марка нарастал тонкий звон, а на губах стыла солёная горечь. Он сжал губы, инстинктивно пытаясь сохранить вкус этого поцелуя.

Вкус Йаке.

Сам Йаке взирал на него с бессильной свирепостью, как настоящий волк, попавший в охотничий капкан. Только что не рычал.

Марк неожиданно понял, что начинает улыбаться.

Боже…

Как же это было смешно! Как прекрасно!

— Я тебя больше не трону, клянусь! — пообещал он со всей возможной торжественностью, но не выдержав, так и зашёлся от смеха. — Ты меня.. не бойся…

— Заткнись, ты… священное существо! — процедил Йаке, вспыхнув до корней волос и торопливо отвернувшись. — Просто ты ведёшь себя, как девчонка какая-нибудь дурная, вот и всё! И всё, и ничего такого… Не угорай, а то получишь!

Марк, продолжая неудержимо смеяться, перехватил его кулак обеими ладонями и крепко сжал:

— Так ты согласен?

Йаке тяжело вздохнул и демонстративно закатил глаза:

— А куда мне от тебя деваться? Завтра и двинем. Но потом не жалуйся, я тебя предупредил!

Глядя в его сердитые, недовольные и смущённые глаза, которые тот старательно отводил, Марк азартно выдохнул:

— Я хочу… ещё знаешь, что?

— Да иди ты! — в явной панике рявкнул Йаке и попытался выдернуть у Марка из ладоней свою руку — но не тут-то было.

— Я хочу… — неумолимо продолжал Марк, кусая губы, чтобы сохранить хоть какое-то подобие серьёзности в такой важный момент, — получить индейское имя! Имя лакота!

Он решил было, что сейчас Йаке велит ему валить ко всем чертям, но тот неожиданно буркнул:

— Подумаешь, задачка! Ты воробей, вот ты кто. Пачаншихута.

Марк поморгал, не зная, обижаться ему или ликовать. Йаке дал ему имя!

— Тогда… Бешеный Воробей, — уточнил он солидно. — Пачан… шихута Витко и Йаке Витко. — Он мечтательно улыбнулся, а потом деловито нахмурился, спохватившись. Не стоило настораживать Йаке раньше времени таким вот энтузиазмом. Успеется. Всё успеется, и поцелуи, и…. — Так что, завтра выезжаем? По рукам?

И Йаке, вздохнув, снова протянул ему свою крепкую ладонь.