– Йотан! Сиди.

И я подчинилась. Но не совсем.

Когда к редакции подъехали вечно запаздывавшие полицейские, мы с Джеффри оба сидели под столом и целовались, как ошалелые школьники.

Вот. Больше я вам ничего не скажу, только повторю, что сейчас у нас пятеро сыновей и одиннадцать внуков и внучек.

И каждый из наших сыновей и внуков знает, что ему есть, за кого отвечать.

И кого защищать.

Теперь я рассказала вам всё, что хотела.

Пусть Вакан Танка – Великая Тайна – продолжает направлять и оберегать ваши тропы и любимых вами.

Да будет так.

Хейапи.

========== Небо надо мной ==========

***

Эти строки появляются здесь исключительно «благодаря» тому, что я вдрызг пьяна и в скором времени провалюсь в сон, предварительно стерев отсюда ненужные подробности своей давно прошедшей жизни. Давно прошедшей – не эвфемизм, а констатация факта. Да, сейчас я могу признать, что по-настоящему жила только тогда, ровно сорок лет назад.

Я привыкла быть точной в формулировках, деталях и выводах, что обусловлено тридцатью двумя годами юридической практики.

Поэтому ещё раз уточню, что всеми появляющимися на мониторе моего «Мака» подробностями обязана исключительно неразбавленному виски «Скоттиш Принс», исправно поступающему в мою кровь последние три часа. Его там сейчас никак не меньше двух процентов.

Сорок, тридцать два, тройка, двойка.

Мне следовало бы стать математиком, а не юристом, распоряжаться цифрами, а не людьми.

Но я всегда стремилась стать именно юристом. Прокурором.

Крючкотвором, определяющим чужие судьбы так, как этого требует закон.

И я преуспела на этом традиционно мужском поприще, хотя мне не суждено было родиться мужчиной, о чём всегда сожалел мой отец, который однажды с явственной горечью бросил матери: «Ты не сумела родить мне сына». А та заплакала. Она всегда плакала легко.

В отличие от меня.

Даже сейчас, прочитав в Сети сугубо интимные излияния двух глупышек, Рут и Вайноны, – жены и сестры Стива, я могу с удовлетворением констатировать, что глаза мои даже не увлажнились. А «Скоттиш Принс»… что ж, хотя обе эти женщины считают меня ледяной королевой, богатенькой стервой и «сучкой беложопой», – и я признаю за ними право выражать своё частное мнение в своих частных блогах, – я вовсе не из-за этого подошла к бару и достала оттуда бутылку с виски.

Из-за одной-единственной фразы на первой же странице дневника Вайноны Смоллхок:

«Ох, если б вы могли хоть раз увидеть, как шагал по грёбаной белой школе мой брат – плавной хозяйской поступью вышедшей на охоту пумы…»

Я видела его тогда и вижу сейчас.

***

Той осенью мне минуло семнадцать, а всё лето я проработала секретарём в юридической конторе старого друга моего отца, мистера Уэсли Райта, в Миннеаполисе, и в Оглалу вернулась перед самым началом занятий в школе.

– Ты ещё больше расцвела, Скай, – одобрительно сказала, встретив меня в вестибюле школы, пожилая преподавательница латинского, миз Уорнингтон, повторив слова моей матери, которая, впрочем, произнесла их с грустью, как мне показалось. А вот взгляды девчонок и парней наших старших классов можно было практически безошибочно распределить на завистливые либо голодные. Неудивительно.

Собственная красота давно была мне привычна, я не замечала её. Всё та же Вайнона Смоллхок написала: «Скай была высокой, длинноногой, белокурой, голубоглазой и надменной». Именно так. Самой Вайноне наверняка нравилось повышенное внимание окружающих к своей персоне. Не скрою, и мне это льстило. Но больше раздражало. Особенно повышенное внимание всех переростков Оглальской средней школы. Гормональная буря захлёстывала им мозги. Если человек не в состоянии контролировать собственное тело, чем он отличается от животного? Да ничем.

Стив Токей Сапа, Чёрный Камень, был настоящим диким зверем – вот что подумала я, впервые столкнувшись с ним в школьном коридоре. Я очень давно не видела его, хотя слышала о нём много – а кто бы в Оглале о нём не слышал? – и теперь рассматривала открыто, в упор, как и он меня. И я так остро ощутила тогда его силу, его уверенность в своём праве на эту силу и исходившую от него угрозу… Это коробило и завораживало одновременно – настолько, что я никак не могла отвести взгляд от его хмурого лица.

– Вы чего, прорасти здесь решили, что ли? – жизнерадостно проорал Джереми Литтл, дружок Стива, не успев, впрочем, увернуться от его оплеухи, а вокруг загомонили и заржали.

А я, не торопясь, пошла туда, куда и направлялась – в школьную канцелярию, на практику по делопроизводству, стараясь не думать об этой нелепой мизансцене в коридоре.

Стив Токей Сапа являл собой вопиющий контраст с моим миром, в котором ему не должно было быть места даже на несколько минут.

Тем не менее, в канцелярии я внимательно просмотрела его личное дело. Он был из племени Лакота, его родители погибли, и в возрасте восьми лет он остался на попечении дальних родственников – Джозефа и Джемаймы Смоллхоков. Его прошлогодние баллы были высокими только по математике и физике, а перечень спортивных достижений являлся лишь немногим длиннее списка его дисциплинарных взысканий за разнообразные правонарушения. Мне стало ясно, почему директор и преподаватели закрывали глаза на то, что он всё реже и реже посещал школу, – в выпускном-то классе! – но такое попустительство являлось в корне неверным. Никакие его «подвиги» на родео или достижения в баскетболе не могли компенсировать того, что он фактически был прирождённым смутьяном и нарушителем порядка.

С точки зрения закона, его давно следовало посадить – как минимум, в исправительное учреждение штата для подростков.

Я даже сказала это вслух – вполголоса, возвращая в нужную ячейку шкафа жёлтую картонную папку с его досье.

И на секунду замерла, снова как наяву увидев перед собой его мощную фигуру в небрежно накинутой куртке и линялых джинсах, насмешливый, с прищуром, взгляд тёмных, как уголь, глаз под копной встрёпанных иссиня-чёрных волос. И его точные молниеносные движения огромной опасной кошки.

Я передёрнула плечами и снова уселась за свой стол.

Действительно, Стив Токей Сапа не стоил того, чтоб думать о нём дольше пяти минут.

***

В субботу вечером отец куда-то ездил и вернулся поздно, а в воскресенье за завтраком как бы между прочим объявил:

– Я купил новую кобылку. – И после паузы добавил, с лёгкой улыбкой глядя на меня: – Специально для тебя, Скай. К твоему дню рождения.

– Это очень мило с твоей стороны, – сдержанно отозвалась я и тут же засмеялась разочарованию, забавно проступившему на его всегда спокойном лице. Потом встала и чмокнула отца в щёку. – Спасибо, па! Я уж думала, будто ты забыл, что я хотела получить именно новую лошадь.

Отец коротко и смущённо улыбнулся:

– Я всегда помню о твоих желаниях, Скай. И о своих обещаниях.

– Ты балуешь её – укоризненно покачала головой мать, подливая ему кофе.

Отец только плечами пожал:

– Желания Скай всегда адекватны моим возможностям, дорогая.

Это была чистая правда, и я опять благодарно улыбнулась ему, спросив:

– Она на выгоне? Моя новая лошадь?

– На выгоне, но она ещё не объезжена. Стив ею занимается.

Я очень аккуратно поставила чашку на блюдце, не сказав ни слова. Зато мать испуганно охнула:

– Стив? Он же замучит несчастное животное!

– Ты купил эту лошадь у Смоллхоков? – я встала, чтобы собрать со стола посуду. – Оставь, мама, я сама.

– У них лучшие жеребята в округе, это все знают. – Отец тоже поднялся. – И Стив умеет с ними управляться. Я хочу, чтобы лошадь с самого начала была послушной, без выкрутасов, только и всего. Ведь она предназначена для Скай.

– Пойду взгляну на неё, – обронила я, тщательно вытирая руки полотенцем.

Пойду взгляну, что там делает с моей лошадью этот дикарь.

Стив Токей Сапа, прославившийся тем, что может укротить любого, самого строптивого мустанга.

***

А Стив ничего не делал. Просто стоял, задумчиво опершись на изгородь, и внимательно рассматривал чудесную вороную кобылку, нервно кружившую по загону.