Я на миг задержала дыхание, когда взгляд этих непроницаемых глаз устремился прямо на меня.

– Хай, – спокойно сказала я.

– Хай, – помедлив, отозвался он.

Я встала рядом с ним и тоже облокотилась на изгородь. Свежий ветер трепал нам волосы, в воздухе уже явственно пахло осенью – палой листвой и дымом.

– Как её зовут? – спросила я, кивая в сторону кобылки, которая как раз замерла напротив нас, прядая ушами.

Стив опять помедлил, прежде чем ответить, и опять пристально взглянул на меня из-под ресниц:

– Я её назвал Ханхени.

– Что это означает?

Я задала этот вопрос не только из вежливости, мне и вправду было любопытно.

– Тьма, – коротко отозвался он. И добавил, криво усмехнувшись: – Это неважно. Она ещё не откликается, и ты можешь дать ей любое другое имя. Не дикарскую кличку.

– Мне нравится это, – твёрдо сказала я, и он лениво изогнул бровь:

– Кличка Лакота?

– Ей подходит – тут её родина, – отрезала я и, не удержавшись, добавила: – Я тоже родилась и выросла здесь, между прочим.

– Но жить здесь ты не будешь, – уверенно заметил Стив, уже не глядя на меня.

Я хотела сообщить, что его это не касается, что прозвучало бы глупо и грубо, поэтому я промолчала.

– Уоштело. Хорошо, – вздохнул он и вдруг мгновенным движением перемахнул через изгородь.

Лошадь отпрянула, как впрочем, и я, и он рассмеялся. И негромко промолвил, даже не поворачиваясь ко мне:

– Если ты пришла поглазеть, как я стану её ломать, то можешь уходить – этого не будет. Я хочу, чтоб она сдалась мне сама. Чтоб осталась несломленной. На это требуется терпение и время, но я умею ждать.

Я слегка опешила:

– Как это?

– Я буду ей петь, – так же непонятно отозвался Стив, озорно глянув на меня.

И в самом деле запел.

Я помню всё так чётко, будто это происходило вчера, а не сорок лет назад: солнечный луч, пробившись сквозь лиловые тучи, скользит по его сосредоточенному лицу, правая его рука протянута к застывшей на месте кобыле, и песня… песня…

Я не могла проанализировать то, что я вижу, слышу и чувствую. У меня вдруг задрожали руки – так сильно я вцепилась в изгородь.

«Я хочу, чтоб она сдалась мне сама».

Я поспешила прочь от выгона, а эта песня догоняла меня. Летела следом.

Стив провёл там весь день. Я больше не ходила на выгон, но отец наведывался туда регулярно и, возвращаясь, только задумчиво посвистывал, а я различала в этом свисте всё ту же завораживающую мелодию.

Когда мы уселись ужинать, мать не выдержала:

– Он что, всю ночь собирается там провести?! Что за дикость!

– Ты же сама возмущалась тем, что он изуродует бедное животное, – проронила я. – Он и не уродует.

Отец утвердительно кивнул:

– Вот именно. Ты, как всегда, не совсем логична, дорогая.

– Тогда вынеси ему поесть, Скай, – вздохнула мать, поворачиваясь к плите.

Когда я подошла к выгону, неся термос с супом и плетёную корзинку с хлебом, уже начинало темнеть. Стив неподвижно стоял почти рядом с кобылкой, которая тоже застыла, опустив голову. При виде меня она вздрогнула, фыркнула и прянула в сторону, а Стив медленно отступил к изгороди и сердито бросил мне:

– Не шляйся тут! Мешаешь же. Ещё нескоро.

– А когда же? – удивилась я.

Он повёл плечом:

– Может быть, завтра к вечеру.

Завтра к вечеру? Он что, с ума сошёл?

– Ты хоть поешь! – Я осеклась, проговорив это.

Мне не было до него никакого дела. Не должно было быть.

Стив отрицательно мотнул головой:

– Хийа. Нет. Мы с ней должны быть на одной волне. Унеси всё это, хотя… хлеб оставь. Она подойдёт.

– А если она через неделю подойдёт? – проворчала я, и он усмехнулся:

– Значит, я буду ждать неделю.

Я вспомнила, что про него рассказывали в школе два года назад, и едва удержалась от того, чтобы не поёжиться.

Он провёл тогда несколько дней без воды и пищи в своих Чёрных Холмах… а потом ещё этот Танец Солнца – фактически пытка, когда мальчишка висит на столбе с ремнями, продетыми через грудные мышцы, чтобы получить право стать «воином». Какая всё-таки дикость! Двадцатый век на дворе…

Я подхватила с земли термос. Пусть поступает, как знает.

И отправляясь наутро в школу, даже не заглянула на выгон. Хотя сейчас могу признать, что ночью почти не спала.

«Я хочу, чтоб она сдалась мне сама».

***

– У него получилось, – сдержанно сообщил мне отец, поворачивая свой «кадиллак» с автостоянки у нашей школы.

Я ничего не ответила, только вопросительно подняла брови, хотя сердце у меня бешено заколотилось, и я медленно разжала пальцы, стиснувшие ручку школьной сумки.

– Он ждёт тебя, чтобы передать, так сказать, руль. То есть поводья, – мимолётно улыбнулся отец. – Вообще это производит впечатление. Зная его… нрав, я не ожидал от него такого терпения. Хотя… он ведь индеец.

– Коренной американец, – машинально поправила я.

Уже тогда этот термин начал внедряться в юридический обиход.

– Высади меня у загона, – прибавила я.

– А как же обед? – теперь отец вопросительно поднял брови.

Стив Токей Сапа, объезжая мою лошадь, ничего не ел со вчерашнего утра, и я вполне могла потерпеть… но, подумав, я согласилась.

Не стоило нарушать установленный порядок.

Я пошла на выгон, только поев и переодевшись в джинсы и тёмную футболку.

Стив действительно гонял Ханхени по кругу то рысью, то галопом. Завидев меня, он подскакал к изгороди и искренне улыбнулся. Его обычно хмурое, чеканное лицо стало совсем мальчишеским. А я поняла, что тоже невольно улыбаюсь в ответ.

– Это круто, – заметила я, и он молча кивнул, спрыгивая на землю. И так же кивком указал мне на кобылу, которая попятилась, хватая ноздрями воздух. Стив удержал её за недоуздок и протянул мне руку.

– Я сама, – возразила я, взбираясь на изгородь, и достала из кармана кусок сахара, который припасла для Ханхени. И поразилась радости, вспыхнувшей в груди от одобрительного взгляда Стива.

Ханхени, тихо заржав, приняла от меня сахар и позволила вскочить в седло. Делая круг за кругом по выгону, я ощущала какое-то пьянящее возбуждение, стараясь не задумываться о его источнике. Но, подскакав, наконец к Стиву, который стоял, опершись на ограду, вновь не удержалась от радостной улыбки.

– Она замечательная! Спасибо! Как это будет… – я запнулась, – на вашем языке?

– На языке Лакота? – Он насмешливо скривил губы. – Пила майа. Зачем тебе это знать? Хочешь сделать мне приятное? Так мне это похрен, а сделать мне приятное ты можешь другим способом, Скай Адамс.

Тёмные глаза его откровенно смеялись.

Вот теперь он вёл себя именно так, как я и ожидала с самого начала.

– Пила майа, – спокойно проговорила я, не отводя взгляда. – Ты пообедаешь у нас?

Я не сомневалась, что мать придёт в ужас при виде такого гостя, но не пригласить его было неучтиво.

– Хийа, – помедлив, обронил Стив. – Ни к чему. Я разделил хлеб с нею, – он указал на Ханхени. – И мне сейчас нужно заняться другими лошадьми деда.

– Но ты же ещё не отдыхал! – невольно ахнула я, а он расхохотался:

– Я бы отдохнул с тобой, Скай Адамс.

Я в этом не сомневалась, но предпочла не услышать.

– Вот что, – продолжал он уже серьёзно, взяв кобылу под уздцы и внимательно глядя на меня снизу вверх, – ты когда-нибудь пробовала ездить без седла?

– Но это же глупо, если есть седло, – подумав, возразила я.

Стив нетерпеливо сдвинул брови:

– В седле ты не чувствуешь лошади, не чувствуешь, что она хочет, как она двигается, что намеревается сделать. Это всё равно, что… танцевать в седле.

Я не выдержала и прыснула, и он тоже рассмеялся. И добавил:

– Нужно чувствовать как следует… телом к телу.

И прищурился.

А я хладнокровно заметила:

– Если рассуждать логически, в таком случае верхом надо ездить, исключительно раздевшись донага.

– Именно, – так же невозмутимо подтвердил он. – Лакота скакали верхом в набедренных повязках.