Завершением наряда стали мокасины, принесённые снизу Джемаймой. Та оглядела внучку, одобрительно цокнула языком и что-то заметила по-лакотски. Вай демонстративно вздохнула, и я улыбнулась, сообразив, что именно сказала Джемайма.
– Бабушка хочет правнуков, – развела руками Вай. – Ну что, пошли?
И мы пошли.
Любоваться танцорами, подпевать певцам, есть стейки и сахарную вату.
В окружавшей нас пёстрой толпе мелькало много белых лиц – «васичу», зевак. Но я была не васичу, несмотря на свой простенький наряд и белую кожу, даже не загоревшую. Я была своей здесь, своей среди своих, и это переполняло меня несказанной гордостью.
Наконец Вай потянула меня на стадион, где вот-вот должно было начаться родео, и по-хозяйски уселась в первый ряд, прогнав заворчавшего Люка с моим фотоаппаратом в руках.
Сперва отчаянные парни пытались продержаться хоть сколько-то секунд на спине бешено брыкавшихся быков. Вскоре быков сменили необъезженные мустанги, брыкавшиеся ничуть не хуже. Я сидела, опустив взгляд на свои колени и слушая, как рядом ахает и взвизгивает Вайнона, как неистово хлопает и свистит стадион. Неожиданно все стихли, а потом заорали и заулюлюкали с удвоенной силой. Но даже сквозь этот шум я разобрала тоскливый стон Вайноны:
– Господи, я не знала, что он здесь будет…
– Кто? – изумлённо спросила я.
– Стив Токей Сапа! – раскатисто, как на хоккейном матче, провозгласил из репродуктора диктор, будто отвечая на мой вопрос, и все опять захлопали и заорали, как оголтелые, а Люк полез с фотоаппаратом прямо на барьер, но был, слава Богу, отогнан полицейским.
«Токей Сапа – Чёрный Камень», – машинально перевела я и наконец поглядела на арену.
И замерла.
Верхом на сером, визжавшем от ярости жеребце из ворот вылетел черноволосый парень. Его смуглое литое тело, обнажённое по пояс, было испещрено алыми и чёрными полосами боевой раскраски. И он держался на свирепо брыкавшемся звере так, будто сросся с ним. Только когда мустанг, в очередной раз злобно заржав, повалился наземь и начал кататься, пытаясь раздавить дерзкого седока, парень отскочил в сторону, но через секунду снова был на спине жеребца, едва тот поднялся.
Мустанг кружился по стадиону ещё добрых десять минут, в течение которых я, кажется, даже не дышала. Но сбросить ездока ему так и не удалось. Наконец он сдался и застыл на месте под рёв стадиона, понуро опустив голову. Его серые бока, все в потёках розовой пены, тяжело вздымались.
Вокруг нас свистели и одобрительно орали болельщики, что-то объявлял диктор, а я никак не могла отвести взгляда от смуглого чеканного лица всадника. Тот, будто почувствовав этот взгляд, чуть повернул голову, и наши глаза встретились.
А Вай вдруг резко вскочила с места и устремилась к выходу со стадиона, почти волоча меня за собой.
– Куда мы? – недоумённо воскликнула я, оборачиваясь, чтобы ещё раз посмотреть на поле стадиона. Но парня-победителя там уже не было.
– Дома объясню! – нетерпеливо бросила Вай.
Мы нырнули в проход между трибунами, и тут она словно приросла к месту, так что я с разгона налетела на неё.
– Хау, – неспешно приветствовал нас Стив Токей Сапа. Он стоял прямо перед нами, – чёрной громадной тенью, – едва заметно улыбаясь. Тёмные, как уголь, глаза вновь были устремлены прямо на меня. – Давно не виделись, Вай. Тониктука уо? Анпету ваште.
«Как дела? Прекрасный день», – перевела я автоматически.
– Поганый день! – процедила Вайнона, вздёргивая голову, как норовистая лошадка, и отступая на шаг. – Анпету шича!
Парень коротко засмеялся – сверкнули белые зубы. Полосы краски на его груди и плечах были размыты струйками пота, белёсые шрамы резко выделялись под обеими ключицами. Его иссиня-чёрные волосы были спутаны, а выгоревшие добела джинсы – все в пыли и бурых пятнах крови.
Я не успела удивиться, откуда взялась кровь, как Вай мрачно бросила:
– Переоделся бы, что ли, и снял хотя бы вот эту дрянь! – И ткнула пальцем куда-то вниз.
Я наконец разглядела окровавленные шпоры на грязных сапогах парня, и меня замутило.
– Так это и есть твоя подружка из колледжа? – прищурился он, даже не обратив внимания на выпад Вайноны. Казалось, что его хищно прищуренные глаза раздели меня не то что догола, а до самого нутра. – Беленькая дурочка решила поиграть в миссионерку? Что, шибко милосердная христианка или просто из-за недоёба?
Я немо уставилась на него, не веря своим ушам, а потом, – действительно, как последняя дура, – отчаянно замотала головой.
– Перестань, Стив, – устало проговорила Вай, обычно никогда не лезшая за словом в карман. Рука её, сжимавшая мои пальцы, дрогнула. – Пропусти нас. Пожалуйста. Мы спешим.
– Волнуешься, что я на неё глаз положу? – ухмыльнулся Стив и чуть посторонился. – Зря. Мне под одеялом нужна жаркая кобылка, а не бледная ледышка.
И тут что-то вспыхнуло у меня в груди – ярость, алая и чёрная, как боевая раскраска. Совершенно не соображая, что же я такое говорю, я выпалила, отстранив Вайнону и шагнув вперёд, к нему, почти упёршись грудью – о Боже! – в его мускулистую грудь и глядя в его насмешливо сузившиеся, чуть раскосые глаза:
– Я не ледышка!
Сзади раздался горестный стон Вайноны.
– Да ну-у? – только и протянул Стив, и сильные пальцы взяли меня за плечо.
Я вздрогнула, но даже не попятилась. Так и стояла, не отрывая от него взгляда.
– Нанпи йузе шни йо! – гаркнула пришедшая в себя Вай. – Руки убери!
И почти поволокла меня прочь. А он присвистнул нам вслед и громко расхохотался. И крикнул:
– Аке уанчин ктело!
– Ещё увидимся, – прошептала я, осознав наконец всю пошлость и глупость своего «я не ледышка». Неужели это я сказала парню такое?!
Всего ужаснее было то, что я совершенно не стыдилась сказанного.
***
Нам обеим уже было не до праздника. Вай вымученно улыбалась в ответ на приветствия знакомых, по-прежнему до боли сжимая мою руку и маршируя к автостоянке. Там среди машин были привязаны к торчащей из земли ржавой трубе – самодельной коновязи – несколько мустангов.
Через минуту наш старенький пикап уже вовсю пылил среди холмов.
Наконец Вай припарковалась у обочины, – там, где с трассы сворачивала просёлочная дорога, – и нервно пошарила в бардачке. Вытряхнула из пачки сигарету и закурила. Искоса глянула на меня:
– Сначала спроси: «Ты что, куришь?» А потом: «Это кто был?»
– Твой парень, полагаю. Бывший, – переглотнув, тихо ответила я. Сердце сжалось от непонятной тоски.
Вайнона как-то нехотя улыбнулась:
– Вот уж не знаю, что ответить, подруга – «если бы» или «не приведи Боже». Это мой брат.
– Бра-ат? – я разинула рот с превеликим облегчением.
– Троюродный, но это без разницы, всё равно брат, – пояснила Вайнона. И продолжала бесстрастно: – Он псих. Бешеный, совсем без башни.
– Непохоже, – после паузы твёрдо сказала я.
Стив Токей Сапа, возможно, был бешеным, но не психом – я это точно знала.
Вайнона печально покачала головой:
– Ему двадцать пять, он отвоевал во Вьетнаме и зарабатывает на жизнь, ломая себе шею на всех среднезападных состязаниях по родео. Он… очень сильный. Хокшила лила уаса ка кин хеча. И я его боюсь до смерти. – Она глядела прямо перед собой, не замечая тлевшего в пальцах окурка.
Я ждала, и Вай, глубоко вздохнув, продолжала:
– Его и в школе все боялись, даже учителя. Он дрался, как чёрт… никто с ним справиться не мог. Мы вместе выросли. Отец у него спился и пропал в Миннеаполисе, мать умерла родами. И он, чтоб ему провалиться, всегда мной командовал. Мне было пятнадцать, а ему восемнадцать, когда он меня поймал вечером… пьяную… в сарае на старом выгоне, с моим первым, с Майком.
– И? – Я затаила дыхание.
Вай передёрнула плечами:
– И, и… И сломал ему к хренам три ребра, руку, нос и два передних зуба вышиб. Ничего так, да, за маленькое развлеченьице? – Она криво усмехнулась. – И сам повёз его в больницу… кстати, Майк там наврал, будто с лошади упал… В общем, уехал он. А мне велел сидеть в этом чёртовом сарае и ждать его. Я и ждала – часа три, наверное. Протрезвела махом. Сидела, со страху помирала, скулила, как зассанный щенок, и ждала.
