Они и впрямь начались – в следующий миг хорошим шлепком пониже спины Стив Токей Сапа развернул меня к своему пикапу, продолжая крепко стискивать мой локоть – кстати, именно тот, который сам когда-то мне вправил.

Сперва я даже не так уж сильно испугалась. Я разозлилась – он больше не имел права меня преследовать и портить мне жизнь! Я даже подготовила что-то типа возмущённой речи с убедительной аргументацией, как на школьном диспуте, представляете? Но вся аргументация испарилась у меня из головы, когда Стив остановил пикап, свернув на безлюдную просёлочную дорогу близ окраины Рапида, и бесстрастно проговорил, глядя мне прямо в глаза своими сощуренными тёмными глазами:

– Уоштело, винчинчала, мне очень хочется всмятку расквасить твою глупую накрашенную мордашку прямо вот об эту панель. Знаешь, что меня удерживает?

Все мои внутренности враз скрутились в тугой жгут, и я, наверное, стала серой, как придорожная пыль, под своей боевой раскраской. Я автоматически подумала, что сейчас просто не смогу удержаться и самым позорнейшим образом сделаю лужу на сиденье его пикапа. Воображение живенько нарисовало мне картину кровавой каши, в которую он мгновенно и запросто превратит моё лицо. Но он задал мне вопрос и ждал ответа!

Я сглотнула и, едва шевеля губами, будто под анестезией у дантиста, сказала:

– Может быть, то, что я твоя сестра?

Он криво усмехнулся, не спуская с меня ястребиного взгляда:

– Нет. Мне бы стоило поступить именно так, чтобы моя сестра не вела себя как последняя дура в дурацкой погоне за хуями. Просто… – Он сделал паузу, и мне невыносимо захотелось зажмуриться, заорать, что я сейчас уссусь прямо здесь, и вывалиться из машины. – Просто нельзя уродовать то, что действительно красиво.

Голос его был абсолютно серьёзным. И я опять сглотнула, пошевелила онемевшими губами и наконец выдавила:

– Пожалуйста, Стив, хватит мучить меня. Почему тебе можно трахаться с кем угодно, а мне нет?

Против моей воли это прозвучало не гневно, а жалобно, и он тихо рассмеялся, забавляясь:

– Потому что ты – женщина.

– И что с того?! – возмущённо прохрипела я, таращась на него, а он положил руку на спинку моего сиденья и невозмутимо продолжал:

– Знаешь, когда, допустим, вороной жеребец покрывает кобылу, а она не понесла, её случают с другим, например, с пегим. И вот она точно понесла от пегого, а жеребёнок – бац! – вдруг родился вороным. Понимаешь, о чём я?

Ничего себе…

– Иди к чёрту, это ненаучно! – придушенно вякнула я, обретя дар речи. – Я спрошу у миз Прайс!

Миз Прайс была нашей преподавательницей биологии.

– Да на хрена? – лениво пожал плечами Стив, трогая пикап с места. – Я и без неё знаю, что прав.

До самого нашего дома мы ехали в молчании. Наконец он затормозил, и я распахнула дверцу.

– Винчинчала, – бросил он негромко, и я замерла. – Закончи школу и делай, что хочешь. Но подумай над тем, что я тебе сказал.

Изо всех сил хлопнув дверцей, я ураганом промчалась мимо удивлённой Джемаймы и кинулась к себе в комнату.

ПОДУМАЙ? Вот ещё! Пусть сам думает! Со своей Скай! Тоже мне – генетик выискался!

***

Наконец проклятая школа осталась позади, мой чемодан был собран, в сумочке лежал билет до Миннеаполиса (и презервативы, да!). Я порывисто обняла Джемайму и Джозефа и прыгнула в машину к мистеру Уайткроу.

Всё! Автостанция, Миннеаполис, свобода!

Мне хотелось петь во всю глотку. И танцевать!

Впрочем, ещё немного, и я наконец натанцуюсь вдосталь!

– Вай, а правду говорят, что Скай бросила Стива и уехала? – спросил вдруг мистер Уайткроу, и вся кровь у меня в жилах превратилась в какой-то холодец.

НЕУЖЕЛИ?..

Перед самым выпуском Скай действительно стала какой-то дёрганой. Однажды я застала её всхлипывавшей над умывальником в туалете – но она мгновенно исчезла, смерив меня надменным взглядом и оставив недоумённо моргать и гадать, а не привиделось ли мне это.

– Чего и следовало ожидать, – вздохнул мистер Уайткроу. – Разве Адамсы позволят дочке выйти за краснокожего? Вот и отправили её подальше – в Сан-Франциско, чтоб он не смог её там найти и не морочил ей больше голову.

– Это несправедливо, – наконец прошептала я. В глазах у меня щипало. – Он тоже мог бы поступить в университет вместе с нею. Он…

Я осеклась. Я не представляла себе своего брата в городе – в беспечной толпе студентов на лекциях, в аккуратном офисном костюме, на модных тусовках. Он был неотделим от нашей земли, от Озера Ножа, от священных Чёрных Холмов, где он получил своё имя и стал воином. Чтобы защищать эту землю.

– Стив способен на большее, нежели всю жизнь объезжать жеребцов на стадионах, – мягко подтвердил Уайткроу, – но сейчас… боюсь, что Адамсу не понравится то, на что он может быть способен.

Я тоже боялась этого, смертельно боялась. В автобусе я проревела всю дорогу до Миннеаполиса. Мне было невыносимо жаль и Стива, и даже стерву Скай, и да, я точно знала, на что способен мой братец. Законы белых для него были ничто, он признавал только законы Лакота, по которым мы жили веками, и меня бросало в холодный пот при мысли, что Стив из-за своего стремления отомстить Адамсам может провести за решёткой долгие годы.

Этого не случилось, но его выбор всё равно оказался не лучшим. Он спалил дотла магазин Адамсов – все знали, что это он, но полиция ничего не смогла доказать. Адамсы продали дом и куда-то уехали, а Стив пошёл в армию.

Во Вьетнам.

Вместе со своим безбашенным дружком – Джереми Литтлом, которому с начальной школы было всё равно, что вытворять – лишь бы рядом со Стивом.

Я звонила домой каждую неделю – к тем же Уайткроу, потому что у нас не было тогда телефона, и Джемайма исправно сообщала мне, что всё в порядке. «В порядке, – мрачно думала я, – означает, что нам ещё не прислали извещение о его гибели и его тело, завёрнутое в американский флаг».

Как в конце концов прислали в Оглалу тело Малыша, Джереми Литтла, подстреленного вьетконговским снайпером.

Но Стив всё-таки вернулся домой живым – прослужив во Вьетнаме полтора года и едва не оставив ногу на минном поле возле какой-то деревушки с непонятным названием. Подлечившись в Чёрных Холмах, у Озера Ножа, он снова принялся укрощать жеребцов на родео.

К тому времени я уже поступила в Средне-Западный колледж и впервые в жизни крепко подружилась с белой девчонкой – Рут Конвей.

Описывать человека, ставшего для тебя таким же близким, как собственное отражение в зеркале, очень трудно. Я прямо вижу, как Рут читает эти строки, утирает слёзы, прыскает со смеху и качает головой со словами: «Ну ты и загибаешь же опять, Вайнона Торнбулл!»

Так вот, я не загибаю. Я торжественно заявляю, что моя подруга – Рут Конвей, Рут Токей Сапа, Птичка – лучшая на Земле женщина, как мой муж – Джеффри Торнбулл – лучший в мире мужчина, и я дам в глаз всякому, кто рискнёт это оспорить.

Ой! Я опять отвлекаюсь… Прошу прощения. Майитело.

В общем, в Миннеаполисе я почти год проработала официанткой в пабе одного чудесного ирландского пьянчуги – Пэдди Корригана, и вот там-то я, что называется, дорвалась до бесплатного, взяв реванш за все свои одинокие ночи, представляете? Не скажу, что каждую ночь у меня в койке оказывался парень, но через ночь – точно. Претендентов на мою постель было предостаточно. Но я придирчиво отбирала лишь тех, с кем можно будет безболезненно расстаться. И конечно, всегда помнила урок, полученный от моего чёртова братца и его два треклятых правила.

Ну, а потом – да, я поступила в Средне-Западный и встретила там свою соседку по комнате – Рут Конвей, которая через три года уехала со мной в Оглалу, чтобы работать в нашей Школе за выживание.

Рут была совсем не такой, как я, а маленькой, нежной и хрупкой. А ещё ранимой и мечтательной. И красота её была неяркой – пока повнимательнее не вглядишься, не заметишь, зато потом глаз не отвести. Я счастлива, что именно моему брату повезло вглядеться, хотя поначалу, сообразив, к чему клонится дело, я пришла в ужас. Они были воистину как вода и огонь, как день и ночь. Но вскоре я поняла, что при всей внешней хрупкости ею, как и Стивом, можно было алмазы гранить, и успокоилась.