Ванда, подмигнув им обоим, магией подняла безвольные тушки в воздух и двинулась к выходу из зала. За ней, напоследок окинув Стива нечитаемым взглядом, пошел Роллинз, который взялся следить за тем, чтобы никто не расшиб себе голову об дверной косяк.
Воцарилась тишина. Брок, перескочив через канаты, взял из шкафа бутылку с водой и, отфыркиваясь, вылил ее себе на голову, выбрав пустой пятачок пола, чтобы не залить все вокруг.
– Я пока еще могу сделать вид, что ничего не слышал, Роджерс, – сказал он, отбрасывая пустую бутылку.
Губы у него уже зажили, и сейчас стремительно затягивались ссадины и рассасывались синяки. Видеть это на, казалось бы, обычном человеке было… странно.
– Могу повторить, – пожал плечами Стив, тоже выбираясь из ринга.
Брок тряхнул мокрой головой, задрал футболку, вытирая лицо, и хмуро уставился на него.
– Ты не знаешь, во что ввязываешься, Роджерс. У таких, как я, не бывает разводов. Или мой, или ничей, – устало проговорил он.
Стив, у которого в крови, как пузырьки от шампанского, гуляло светлое, радостное предвкушение, подошел к нему и осторожно погладил по колючей, влажной от воды щеке. Глаза Брока сверкнули золотом.
– Ничьим я уже был, мне не понравилось, – сообщил Стив и мягко, невесомо, тронул его губы своими.
Брок моментально вспыхнул, крепко вжал его в себя и широко, влажно провел языком по щеке, даже не пытаясь прятать то звериное, животное, что разливалось в его зрачках. Этот совсем нечеловеческий жест продрал Стива колючим холодком возбуждения вдоль позвоночника, тяжело осел в паху, и ему вдруг подумалось, что Ванда знала, о чем говорила, рассказывая о парах. Потому что ощущалась чужая близость до того правильно, что из самых глубин души поднималось осознание – свой, тот самый.
Брок со стоном стиснул его плечи, вдруг оброс шерстью и тут же отвернулся, мучительно пытаясь перекинуться обратно. Стив зарылся пальцами в жесткий мех на его щеках и развернул его к себе, вглядываясь в волчье, но легко узнаваемое лицо. Брок зажмурился, будто ждал, что он с воплем убежит прочь, но Стив не ощущал ни отвращения, ни даже легкого дискомфорта.
Это по-прежнему был Брок, желанный до ломоты в висках, и Стив мокро лизнул его в губы, жадно поцеловал, натыкаясь языком на острые длинные клыки, колкость которых будила в нем что-то первобытное, страшное, неотвратимое, как пожар.
Ощутимо куснув его за губу, Брок отстранился и с таким восхищенным любованием посмотрел на него, что Стива как кипятком окатило смущение. Потому что во всем, связанном с сексом, он был чертовым теоретиком, да и то в основном благодаря современному миру и интернету. Не считать же за секс ту неловкую довоенную дрочку с девочками, на которых у него и вставало только после того, как он подключал воображение и представлял совсем не девочек.
– Мой, – довольно проурчал Брок, раздирая на нем кое-где покрытую кровавыми следами драки рубашку, и Стиву резко стало не до стыдливой неловкости.
Его затянуло в водоворот острой, страстной чувственности, опутало волной жалящих поцелуев и чужих горячечных стонов, разделенного на двоих дыхания. Кожа под ладонями была мягкой, бархатисто-нежной, и пахла ошеломительным, сбивающим с ног коктейлем из пота, легкой, почти неслышной, туалетной воды и крови. Стив наткнулся пальцами на полоску жесткой шерсти на спине Брока и вспомнил, как мучительно ему тогда, в душевой, хотелось тронуть ее губами, проследить каждый миллиметр до самого низа.
Это было сумасшествие – яркое, исполинское, оно нависало, как египетская пирамида над простым смертным, давая ему осознать тщетность бытия. Для Стива этой пресловутой пирамидой стал Брок, под которого он, сам того не осознавая, перекроил свою жизнь так, что теперь и не помнил, как было до. И не хотел помнить, огорошенный сладостным единением, которого и не надеялся когда-либо испытать.
Перевозбужденный, жаждущий, он слепо тянулся за Броком, как щенок, растворился в ласковых, нежных касаниях рук и губ, забыв обо всем. И о том, что место они выбрали явно неподходящее, и о возможных зрителях, и вообще о том, что все происходило слишком быстро.
Из алого марева похоти, напрочь отключившего мозги, Стив выплыл только тогда, когда Брок, почти на себе дотащив его до тренерской, толкнул его грудью на стоявший там узкий диван, заботливо подпихнув под оставшиеся на полу колени сложенный в несколько раз гимнастический коврик. Стив бы под страхом расстрела не вспомнил, как так вышло, что в тренерской они оказались абсолютно голыми. Наверное, в зале сейчас открывался превосходный вид на их живописно разбросанные вещи и обувь.
Сознание собственной неопытности полоснуло, как ножом, и Стив невольно напрягся. Брок, с голодным урчанием прикусывавший его за загривок, моментально вскинулся и отстранился, ласково погладил по спине, как взбрыкнувшего коня.
– Ну чего ты дикий такой? – хрипло выдохнул Брок, целуя его в плечо. – Как будто…
Он не договорил, но Стив, ощущая на себе его горящий взгляд, контекст понял прекрасно и поспешно уткнулся лицом в сложенные перед собой руки. Щеки и уши, впрочем, у него пылали так, что вербального ответа и не потребовалось.
Брок с присвистом выдохнул, вдруг коротко рявкнул, как Дик, которого поманили вкусняшкой, и снова скользнул Стиву за спину, ощутимо прикусывая его за ягодицу. Стив дернулся от боли и возбуждения разом, перед глазами у него потемнело так, что он не сразу сообразил, что там происходит сзади.
– … да я же гребанный джек-пот сорвал, – пробормотал Брок. – Никто тебя не трогал, да, моя хорошая? – добавил он, ласково погладив Стива по заду.
Послушав серенады (слегка невнятные, к слову, из-за изменившегося прикуса) собственной заднице, Стив невольно хохотнул и получил в отместку новый укус, который Брок тут же мягко зализал, будто извиняясь за свою горячность.
– Господи, даже не верится, – вдруг выдал Брок и, навалившись Стиву на спину, заставил его повернуть голову, впился губами в губы так хорошо и больно, будто клеймо ставил.
У Стива от этого поцелуя позорно разъехались колени, и Брок тут же, довольно мурлыкнув, плотнее притерся к нему бедрами, скользнул тяжелым горячим членом по заднице.
Собственный член ныл так, что Стив предпочитал вообще о нем не вспоминать. В жизни он не испытывал такой всепоглощающей жажды близости, никогда так не жаждал разрядки, как сейчас, оказавшись под человеком, с которым, по-хорошему, мог быть счастлив уже давно, но которого разглядел совсем недавно.
Брок, впрочем, решил по-своему, и Стив, ощутив, как сомкнулись его пальцы на почти болезненно твердом члене, сам от себя не ожидая, жалобно заскулил и толкнулся в его ладонь.
– Черт, – совсем другим тоном выдал Брок, и в его зубастом исполнении это получилось как нечто, очень похожее на «тщщиорт».
Эта мысль, впрочем, прошла очень фоново, потому что Брок, мохнатыми щеками потеревшись о его задницу, развел в стороны половинки и мокро лизнул между ними. Стив дернулся так, что кого послабее, наверное, снесло бы к стене его порывом. Но Брок лишь, коротко и требовательно рыкнув, продолжил его жадно вылизывать, толкнулся языком внутрь, и Стив безвольно стек грудью на диван, чуть шире расставив колени. По телу разливалась томная нега, каждое движение языка хлестало по нервам, как током, а с горячего, будто еще больше отяжелевшего члена капало.
Было до того ошеломительно хорошо, что Стив, раздавленный удовольствием, распятый под Броком, как какая-нибудь бабочка, мог только коротко, жадно постанывать.
Брок продолжал что-то ласково бормотать, растягивая его пальцами, но Стив не разбирал ни слова, осознавая лишь тональность. Всего было много, так мучительно много, что он не выдержал, приподнялся на локтях и повернулся к Броку, у которого вид был такой же пришибленный, как и у него самого.
– Не могу больше, – признался Стив, облизывая пересохшие губы.
Брок со стоном навалился на него сверху, крепко вцепился зубами в загривок и плавно въехал сразу на всю длину. Разлизанные, растянутые до предела мышцы заныли, чуть оттенили клубившееся в теле вожделение, придавая происходящему остроты. Стив на пробу толкнулся бедрами, Брок понятливо подхватил его на середине движения и разжал зубы, оставляя ноющее, фантомное ощущение на искусанном загривке.
