Брок со вздохом прогнулся под его ладонью и неловко переступил коленями, по-прежнему стреноженными полотенцем. Но его Стив снимать пока не хотел.

– Ты фетишист, Роджерс, – сообщил ему Брок, и по смуглой спине прошла знакомая рябь.

Стив с восторгом снова прикусил его за загривок, ощущая под губами жесткую шерсть, пробежался пальцами вдоль позвоночника, оглаживая темную дорожку волос. Невероятно чувствительную дорожку волос, и Стива всякий раз заводило это до чернильной темноты перед глазами. Он легко потянул губами черную шерсть, прогладил ее пальцами, и Брок, сдавленно рыкнув, стек грудью на постель, повернул голову, хлестнул горящим взглядом, как плетью, и Стив сорвался, как всегда рядом с ним. Поспешно выпутавшись из оставшейся на нем одежды, он снова навалился сверху, целуя и лаская все, до чего мог дотянуться – губы, шею, подрагивающий кончик черного уха, плечи, спину.

Прошло уже больше недели без прикосновений, без иссушающей, наизнанку выворачивающей близости, жажда которой всегда бурлила в крови, как хмель, бродила по венам, тяжело оседала в теле при одном только взгляде на Брока. Все эти дни навалились сейчас, скопом, гранитной плитой, размазали, напрочь вышибая мозги.

Содрав с нетерпеливо рыкнувшего Брока полотенце, Стив царапнул его короткими ногтями по ягодицам и со стоном лизнул между ними, крепко удерживая за бедра. Брок ожидаемо дернулся, когда язык против шерсти скользнул по заканчивающейся на копчике дорожке волос, и хрипло выругался сквозь зубы, совсем по-звериному рявкнул так, что у Стива пальцы на ногах поджались от возбуждения и похоти.

Вообще-то, Брок ненавидел, когда его чесали против шерсти, но прикосновения именно к этому месту заводили его так, что Стив готов был ласкать его часами, разлизывать тугие мышцы входа, задевая языком шерсть, тонуть в горячем жадном отклике, ощущая запредельное единение, влюбленность, которая опутывала его всего, как корни невиданного дерева, накрепко привязывая к одному человеку.

Брок жалобно заскулил, и этот звук ударил по голове не хуже кувалды, отдаваясь душным, почти болезненным звоном в ушах. Стив с торопливой аккуратностью толкнулся в него влажными от слюны пальцами, зная, что бесполезно, что Брок с глухим ворчанием вывернется, обхватит его член ладонью, размазывая по головке выступившую смазку, и направит в себя, немыслимо прогибаясь в спине.

Стив, едва дыша от сковавшего тело возбуждения, жестко придавил его грудью к кровати, не давая шевелиться, едва-едва двинул бедрами, преодолевая сопротивление тугих мышц. Он и сам любил именно так – почти без подготовки, на самой грани между «хорошо» и «плохо», тем более что болевой порог у них обоих был высоким.

Добившись своего, Брок убрал руку от его члена и со стоном растекся по постели, нервно скомкал под головой простыню. Открытый, жаждущий, желанный до лютого, яростного стремления вцепиться зубами ему в загривок и выдрать, вылюбить до разъехавшихся коленей.

Брок, упрямо преодолев давление его ладони на спину, подался назад, насадился на член до конца и застонал так голодно, что Стив сорвался окончательно, поплыл, чувствуя его желание, как свое собственное. Как же он все-таки соскучился, насколько был зависим от Брока, привязанный к нему самым прочным из существующих поводков – чувством. Любовью.

Поднявшийся на ладони Брок подавался навстречу каждому движению, низко, гулко рыча, и Стив, чувствуя, что больше не может, подхватил его горло, прижал спиной к своей груди и коротко огладил тяжелый налитой член ладонью. Брок захрипел, сжимаясь на нем почти до боли, сдавил его руку собственной и кончил, утягивая Стива за собой. Он ухнул в этот оргазм, как в омут, погрузился в вязкое топкое удовольствие, выпадая из реальности.

Реальность, впрочем, напомнила о себе сама, когда Брок, которого он придавил собой к постели, вдруг хмыкнул.

– Роджерс, мы обязаны завтра с утра выгулять Дика, – сообщил он.

Стив, искренне сомневавшийся в том, что сможет завтра рано встать, недовольно застонал. Брок выбрался из-под него и улегся сверху сам, лениво вылизывая его мокрый от пота загривок.

– Почему? – млея под мягкими касаниями его языка, поинтересовался Стив.

– Потому что мы разбудили Ванду, и она этим не очень довольна, – насмешливо сказал Брок, и Стив мысленно проклял дерьмовую, как оказалось, звукоизоляцию.

Лучше бы Тони вместо одного из залов потратил деньги на это.

– А еще мы разбудили Старка, но у него к нам претензий, как я понимаю, нет, – добавил Брок.

Стив, невольно заинтересовавшись, прислушался и, ойкнув, поспешно накрыл голову подушкой. Знать, какие звуки производят в постели дуалы-коты, он не жаждал вообще никак. Брок хохотнул.

Возможно, Дика стоило выгулять прямо сейчас.

***

Через несколько недель совместного проживания в одном доме с Баки Стив вдруг понял, что в его жизни определенно происходит что-то не то. Нет, со стороны все было идеально – хоть рекламу майонеза снимай, но Стив ощущал смутное беспокойство, проявлявшееся в мелочах, зудевшее на коже, как проказа, царапающее изнутри.

И если поначалу, когда все дни Стива проходили в суетливых попытках поскорее убедить Фьюри в том, что Баки больше не представляет для него угрозы, ни на какие рефлексии времени не хватало. В конце концов Баки условно («С испытательным сроком, Роджерс!») приняли в ЩИТ, отдав его на поруки Стиву, и дни они теперь проводили вместе. И вот, когда история с легализацией бывшего Зимнего Солдата закончилась, навалилось вдруг все и сразу.

Брок уехал на работу один, еще засветло. У него вообще вошло в привычку уходить рано, а приходить поздно, и Стив иногда едва удерживался от того, чтобы воспользоваться служебным положением и узнать, на работе ли он в действительности проводил столько времени. Останавливало его только стойкое подозрение, что Брок таким образом избегает Баки, с которым они хоть и не враждовали, но определенно и не дружили.

Стив, ощущая себя между молотом и наковальней, старался сгладить углы, но Брок и Баки могли спокойно разговаривать максимум минут десять, а затем из-за какой-нибудь ерунды сердито расходились по разным крыльям дома. При этом с самим Стивом проблем не было ни у Брока, ни у Баки. Стив чувствовал себя тем гребанным японским столбом, вокруг которого по мифам ходила пара богов-создателей мира.

И тем веселее было осознавать, что из-за «испытательного срока» Баки даже съехать никуда от них не мог, потому что Стиву было поручено за ним присматривать круглосуточно. А остаться без Брока ни за что не согласился бы сам Стив.

Баки возился на кухне, громыхая тарелками, будто в оркестре, а Стив уже минут десять торчал в ванной комнате, чутко принюхиваясь к его брошенной на полке футболке. Запах Баки, который он почти успел забыть, смутно тревожил, нервировал, проходился по нервам когтями, и Стив, ощущая себя идиотом, все же поднес футболку к носу. Аромат чужого тела стал сильнее, полоснул, как ножом, и Стив выбросил футболку в корзину, с грохотом закрывая крышку. Внутри у него смутно, тяжело ворочалось что-то необъяснимое, непонятное, но совершенно точно опасное.

Наверное, все дело было в том, что Баки по-прежнему оставался неизвестного вида дуалом. Возможно, Брок был прав, и в Баки сидел зверь, с которым волки не ладили по определению, и Стив, связанный с волком, подспудно ощущал это тоже.

В личном деле Баки ярко зияла пустота. Сам он о своей видовой принадлежности заговаривать даже не пытался, а тему дуалов вообще обходил стороной, моментально замыкаясь в себе. И обращаться так ни разу и не обращался. Даже рябью лицо у него не шло, будто Баки был совершенно обычным человеком. Если бы Стив в первую встречу своими глазами не видел несостоявшееся обращение, давно бы решил, что Баки – человек, модификант, как и он сам.

Но и Наташа, и Джек говорили то же, что и Брок, ни секунды не колеблясь – дуал. Правда, никто из них не мог и предположить, почему Баки, дуалу по рождению, кололи сыворотку, которая очень четко просматривалась на анализах крови. И к чему это могло привести.