Анна Георгиевна весь решающий месяц, когда он был на грани смерти, каждый день, как на работу, ездила к нему в домодедовскую больницу. Практически на весь день.

Как уж они сами существовали? Этого П.П. не помнил…

Месяца через полтора, уже к весне, мать Павлика как-то раз вернулась из больницы, бросила сумки на пол, опустилась на стул и неожиданно для всех разрыдалась. Она отталкивала руки отца, пытавшегося снять с нее оренбургский платок, отворачивалась, почти с брезгливостью, от Павлика…

– Оставьте меня в покое! Все! Все вы… Есть же какой-то предел человеческих сил!

И вдруг Анна Георгиевна почти в голос, по-бабьи, заголосила.

Все смотрели на нее, стоя в отдалении. Павлик совсем затих – он не видел никогда такой матери. Не видел таких ее жестоких, брезгливых глаз…

– Что? Конец? – наконец решился спросить Павел Илларионович.

– Жить будет! Курицы попросил. Пирожков жареных с мясом… Еще чего-то. У меня там записано.

Мать говорила все это на выдохе, расстегивая шубу, снимая оренбургский платок… Потом взяла полотенце и начала вытирать мокрое от слез и позднего снега лицо. И вдруг снова взметнулась:

– А где это я все возьму?! – Ее словно подбросило. – Только на рынке. И мясо! И курица! И масло. А ему еще нутряное сало прописали! Оно, конечно… Очень ему полезно! – Воздев к небесам руки, она то ли заплакала, то ли засмеялась. – Скажите мне – на что?! На какие шиши, как говорит Чародеиха? – Это была ближайшая по расположению соседка и злейший материнский враг.

– Ну ничего, Мася! Ничего… – Отец обнял ее за плечи и как будто сдавил их. – Как-нибудь… Ты же у нас известный министр финансов! Почище Зверева!

– Да… – вздохнула мать. – Опять что-то продавать придется! А что?.. Ладно! Бог подскажет!..

Бедного дядю Кешу с его согласия, данного еще в больнице, быстро женили.

Прилетела – аж из Бодайбо! – подруга его юности. Всю жизнь она была безнадежно влюблена в Иннокентия Николаевича.

Всё Антонина Саватеевна, не чаявшая уже изменить свой статус «старой девы», потеряла в родном Бодайбо – и орден Ленина, на который уже была представлена областным начальством, и звание «заслуженной учительницы», которое ей полагалось по стажу и безукоризненной службе «на ниве народного просвещения». Много еще чем пытались ее удержать местные власти. Но в три дня дочь отважных золотоискателей продала все: и отцовский дом, и мебель, и живность. Все до последнего! И через пять дней мать встречала ее во Внукове с одним, обшитым серой чистой рогожкой чемоданчиком.

Только на Антонину – на будущую жизнь с ней – соглашался выздоравливающий дядя Кеша.

Если он дал слово, то никогда больше его не нарушал. А уж пожалел ли он? Или нет? Неизвестно…

Когда П.П. вернулся домой, то успел только вскипятить чайник. Хотел уже было бросить пакетик «Липтона», но чуть не обварился, наливая кипяток, – так громко, даже нервно зазвонил телефон.

– Ты что, по межгороду звонишь? – спросил Кавголов сына.

– Да нет! Из дома, – ответил Антон.

– Звонок был какой-то странный.

– У нас тоже много странного! – Сын был не столько растерян, как сердит. – Заявилась какая-то твоя родственница…

Кавголов замер у телефона.

– Разнос нам тут полный дала! В каком, мол, бардаке живете!

– Ну в этом она права! – не мог ни съязвить П.П.

– Права – не права! Какое ее-то дело?! – Антон явно приглушил голос, чтобы не слышала гостья. – Натащила зачем-то целую гору подарков! Да таких, что даже я в глаза не видел!

– А адрес-то ваш как она узнала?

– Не говорит… Отец! Что же ты молчал, что у тебя сестра в Америке живет? – Голос Антона стал повеселее и погромче.

Похоже, гостья была уже где-то рядом с ним.

– Почему ты думаешь, что в Америке?

– А где же еще! Она один компьютер… такой приволокла с таксистом, что я таких даже на выставках не видел!..

– Богатая, значит, тетка оказалась? – нервно рассмеялся П.П. – Но вы ее хоть приняли? Угостили?

– Еще бы! Нинка мелким бесом вокруг нее вьется. Она ей колье сапфировое привезла. И кольцо такое же.

Ну, в общем, гарнитур от Тиффани. А уж детям всего!.. Девки от нее не отходят!

П.П. вздохнул. Некоторое время даже не мог говорить.

«Узнаю старые повадки мамаши!»

– Папаня? Ты где там? – встревожился Антон. – Ты что, сам не ожидал?

Кавголов представлял, какую радость, какое блаженство, пусть короткое и странное, испытывает сейчас его мать.

Ведь она была лишена при жизни живых очаровательных правнучек! Одну из которых и назвали Аней, якобы в ее честь…

– Папаня! Папаня! – всерьез обеспокоился сын. – Ты где? Скажи что-нибудь! Я, может быть, зря позвонил? Ты сейчас один?

– А с кем я могу быть? – П.П. не смог скрыть своей горечи. – Ладно! Сейчас это не важно…

– А то я приеду…

Кавголов знал, что это не пустые слова.

– Куда тебе! У вас же гостья! Да еще какая! – Старик усмехнулся. – Из Америки! Как она хоть выглядит? На сколько лет?

– На сколько и должна выглядеть твоя младшая кузина…

– Ах, она же мне кузина! – расхохотался Кавголов. – Ну да, конечно! Конечно кузина!

– А то, может, к нам приедешь? Младшенькую давно не видел! Только все хвастаешься, какие у тебя внучки!

– Ничего я не хвастаюсь, – смутился П.П. По правде говоря, водился за ним такой грех.

– Нет уж! Наслаждайтесь в обществе «моей кузины».

Антон был явно в некоторой растерянности. То ли от объяснений, то ли от того, чего не договаривал ему отец.

– Нет, отец, ты все-таки странный… – начал он свою обычную, занудную тираду. Она возникала, когда сыну надо было высказать свое недовольство отцом.

Отличить сыновнее хорошее отношение от мнимого выговора было легко. Если Антон недоволен – значит, идет в ход обращение «отец». Если все хорошо – «папаня». А уж если чего-то выпросить, отканючить, тогда уже «папанечка».

– А она что, действительно кузина? – Голос сына стал еще тише.

– Да, действительно, действительно… – вдруг заторопился П.П. – А где она сейчас?

Антон рассмеялся.

– В ванной комнате! Учит Нинку, как детское белье правильно замачивать…

– Да! Это она у вас далеко зашла! – тоже засмеялся П.П. – И что? Нинка даже не сопротивляется?

– Анна Георгиевна себе в союзники Саньку взяла. А тем лишь бы кавардак устроить. Да еще с новой бабушкой…

– Она им не бабушка! – неожиданно для самого себя сказал П.П. Но произнести слово «прабабушка», да еще в такой странной ситуации, он не смог.

Антон что-то понял и быстро попросил:

– Папаня, ты не отходи. Я сейчас ее позову!

В телефоне раздался стук, и Кавголов услышал голос сына:

– Анна Георгиевна! Вас папа к телефону зовет! Срочно…

Вот это уж зря – никакой срочности не было.

– Дедушка? – ворвался в телефонный провод голосок маленькой Саньки. – А мы тут стираем. Вы когда к нам…

Но внучку быстро оторвали от трубки, и П.П. услышал дружелюбный – всегда ровный с ним – голос невестки:

– Добрый вечер, Павел Павлович. Вы меня слышите?

– Слышу, слышу, – буркнул Кавголов.

– Передаю трубку Анне Георгиевне. Ваша кузина – такая прелесть!

П.П. почувствовал, что сердце упало куда-то в пропасть. В вечность…

Он даже зажмурился, чтобы перевести дыхание. Сейчас он услышит…

– Ты не сердись на меня, Павлуша! Первой я к ребятам твоим решила приехать! Не к тебе…

П.П. не мог вымолвить ни слова. Спазм перехватил дыхание. Слезы сами, непроизвольно, мгновенно залили его лицо… Трубка в его руках дрожала. У него как будто начался приступ, мышцы перестали подчиняться…

– Это ничего, Павлуша! – успокаивающе сказала в трубку мать. И после паузы начала говорить тише: – Внучки у тебя – прелесть! Старшей фотографию видела. А младшая!.. Ты не беспокойся, никто не слышит, я ушла в другую комнату. И жена Антона хорошее впечатление производит…

– Ну… – наконец смог что-то вымолвить П.П. – А ты-то?.. Как?