- Смотри сам. Я... все равно ни черта... извини, то есть я ничего не смогу увидеть.
Воин Господень покосился на своего спутника виновато.
- Если тебя это огорчает, я никуда не пойду.
Юко изобразил гнев:
- Ты совсем дурак? Такой шанс, наверное, выпадает единожды в жизни. Если ты не воспользуешься им сейчас, то не воспользуешься им уже никогда. Не беспокойся обо мне, - он отмахнулся, - иди. Я подожду тебя здесь. Я ведь знаю, что ты обязательно ко мне вернешься.
Тристан погладил его по светлым волосам. Это было, пожалуй, самое нежное прикосновение, на которое он был способен.
- Я очень быстро, - пообещал он. - Туда и назад.
- Все хорошо.
Ощущение было мерзкое. Должно быть, такое испытывает заживо проглоченная крыса - и тесно, и горячо, и не выбраться, и все вокруг такое подвижное, такое непостоянное, что хочется то ли заорать, то ли рухнуть в обморок, то ли... наконец-то проснуться.
А потом оно закончилось, и Тристан понял, что стоит на каменном выступе - крохотном выступе, а под ним расползается море синего, розоватого и нежно-голубого ничто. В этом нежно-голубом вращаются идеально круглые скопления света; свет какой-то неживой, неправильный, искаженный. Такого не добьешься факелом, такой не дает храмовая свеча. Так светятся не солнце и не луна, хотя они тоже были рядом - неожиданно крупные, неожиданно блеклые - но молодому экзорцисту подумалось, что не будь они окружены синевой и мраком, в глубине которого медленно расцветали звезды, они бы выглядели совсем иначе.
- Nomal dier soalta , - рассеянно сообщил его спутник. И потянул Тристана обратно.
Снова - мерзкое ощущение, будто тебя заживо проглотила змея, а потом - зал и странные зыбкие стены.
- Я уже тут, Юко, - улыбнулся Тристан. - Надеюсь, ты не соскучился?
Мальчик неуверенно улыбнулся ему в ответ, поднялся и пошарил по воздуху в поисках теплой узкой ладони.
У подножия винтовой лестницы, уводящей высоко вверх, laerta Laurre остановился.
- Selle na dessa vede-saore, - виновато произнес он. - Selle hetenlas nae more kellen. Clemen maer, Thriisten, Uuko ...
Тристан кивнул:
- Береги себя. Если получится, я еще загляну.
Laerta Laurre глуховато рассмеялся:
- Leten .
И они обменялись крепким рукопожатием.
Ступеней было так много, что Юко сбился на девятьсот шестнадцатой - и спросил, далеко ли еще до выхода. Ответа у его спутника не нашлось, как, впрочем, и сожаления, и особой усталости, хотя соленые капли все еще скользили по его щекам, то ли пытаясь их отмыть, то ли надеясь как следует испачкать.
Он перебирал в уме тысячи картин, переполнявших собой Келетру. И прикидывал, что за штука - э-лект-ри-чест-во, как она порождает свет и почему на нее возлагают столько надежд. И прикидывал, что за штука - лифт, и что за штука - те-ле-ви-зи-он-ный ка-нал, где заспанная девица лет восемнадцати бодро зачитывала с потрясающе тонкого план-ше-та: мол, вчера, около 23:15 по местному времени ко-ло-ни-и Cerera-1, был убит печально известный Адриан Кельман, отставной лейтенант колониальной полиции. Предположительно, вместе с печально известным Адрианом Кельманом скончался также и маньяк, на чьей совести угольно-черными пятнами темнели как минимум пять пропавших детей. О-пе-ра-тор мельком показывал нечто весьма тесное, распятое между сотнями ярусов и залитое кровью; потом, так же мельком, в кад-ре возникли измученные лица матерей, которые выяснили, что надежда потеряна, что их дочери и сыновья никогда уже не вернутся.
- Юко, - шагая по лестнице, обратился к мальчику, - если бы тебя украли, если бы тебя хотели убить... что бы ты сделал? Ты бы сумел... ну, знаешь, как-нибудь выкрутиться?
- Монахини, - глубокомысленно отозвался тот, - очень хотели. Но я объяснил, кем была их сестра-настоятельница и почему ее голова теперь валяется на полу, и они сразу обо мне забыли.
Тристан криво улыбнулся:
- Давай-ка без шуток.
- А если без шуток, - Юко задумчиво погладил кованые перила, - то разве у меня есть хоть какие-то шансы выжить? Я слепой. Слышу много, ориентируюсь на запахи и на твою руку, но без них - я абсолютно беспомощен. Если бы кто-то меня обрек, я бы, конечно, умер. А почему ты спрашиваешь?
- Да так. Ничего особенного.
По ощущениям, на подъем они потратили не меньше суток. Дважды перекусили, и Тристан печально изучил свои запасы провизии - вполне хватит, чтобы добраться до выхода, а что будет снаружи, неясно. Хотя снаружи-то лето, авось, и найдутся какие-то съедобные корешки и травы, а в крайнем случае можно будет заняться охотой на мелкую дичь или, если она тут не водится, на улиток.
У последнего пролета стены, до этого просто каменные, поросли клочьями кристаллов. Они мягко мерцали, будто радуясь, что по тоннелям Сокрытого по-прежнему скитаются люди. Тристану почудилось, что он различил некое подобие смеха - звенящего, мелодичного смеха, - но он тут же отмахнулся от этого миража, потому что впереди наконец-то возникла тяжелая дверь, уставшая таить за своими пределами столько тайн.
А Юко не почудилось. И он молча ускорил шаг.
Дверь не то что заскрипела - завопила несмазанными петлями, и с них посыпалась густая рыжая пыль. Тристану едва удалось ее сдвинуть - и позволить мальчику первым уйти из обычно запертого Сокрытого.
Снаружи были горы. Высокие, фиолетовые, сплошь покрытые фиалками и вереском горы, а под ними - россыпь озер на западе и обширный лес на востоке. А еще небо - ясное голубое небо, и медленно угасающие звезды, и ветер, и целый набор нежных цветочных ароматов. И, что самое приятное, среди цветов, пронзивших своими корнями склоны, не было ни единого гиацинта.
