- Ева нестабилен, - укоризненно ответил мальчик. - Мы не знаем, будет ли он сражаться. Вы до сих пор...
- Не заключили договор, я помню, - новую каплю Тристан вытер большим пальцем. - И, помимо всего прочего, сейчас Ева слаб. Но у меня есть молитвы...
- Которые тебя не спасут. - Мальчик остановился. - Ладно, я понял. Ты все равно не боишься. И мы, кажется, пришли...
Монахиня остановилась тоже - в трех шагах от незваных гостей, перед узкой деревянной дверью. И неуверенно постучала:
- Прошу меня извинить...
...Сестра-настоятельница оказалась такой старой, что и ходила-то со скрипом и треском, не то, что читала утренние молитвы. На Тристана и его спутника она поглядела мутными серыми глазами, заправила под капюшон прядь совершенно белых волос и недобро усмехнулась, обнажив останки зубов:
- Экзорцист?
- Он самый, - согласился парень. - Мое имя - Тристан, госпожа. А это мой ученик, его зовут Юко.
Сестра-настоятельница медленно опустилась в обитое кожей кресло:
- Приятно познакомиться. Присаживайтесь, мои братья, и поведайте, какая беда привела вашу маленькую компанию в этот монастырь.
Юко сел. Тристан молча подошел к распахнутому окну.
- Сестра Мегель, - сообразила хозяйка. - Будьте так любезны выйти из этой комнаты. Если я не ошибаюсь, вам давно пора возвращаться на дозорный пост.
Женщина, проводившая к ней воинов Господних, суетливо поклонилась и выбежала прочь.
- Итак, - сестра-настоятельница позволила себе чуть внимательнее изучить гостей, - что мы имеем. В мой монастырь, - она грубо выделила слово "мой", - приходит некий господин Тристан, и он мало чем отличается от меня самой. Некого господина Тристана, - она неуклюже наклонилась над левым подлокотником, - сопровождает мальчик по имени Юко, и этот мальчик - не человек. Тем не менее, оба называют себя воинами Господними. И я недоумеваю: почему? Разве не мои братья - воистину мои братья, а не те лицемерные дураки, что обычно являются в эти залы, - сегодня переступили порог? Разве не мои братья убедили идиотку-Мегель проводить их ко мне? Разве не мои братья поняли, что в этом бесполезном теле, - сестра-настоятельница развела руки в стороны, - сидит их сородич, и что этому сородичу нужна поддержка извне?
Повисла тишина. Тристан любовался полем и, чего уж греха таить, стройными фигурами некоторых монахинь. Юко сидел на мягкой пуховой подушке и стучал подошвой ботинка по мраморному полу.
- Спасибо, - сказал он, - что признался лично.
- Верно, - поддакнул ему Тристан. - Иначе мы сомневались бы еще полчаса. И болтали с тобой о монастырских делах. Я бы спрашивал, не огорчает ли тебя урожай, не придется ли твоим подопечным голодать зимой, не беспокоят ли тебя волки. Наверное, неудобно жить в таком захолустье и перебиваться монашками. А если честно, скольких ты съел?
Сестра-настоятельница напряглась.
- К чему тебе эта информация, брат мой?
- И правда, - виновато улыбнулся Тристан. - Ни к чему.
...Юко помнил, какими бывают монастыри, и скромные кельи монахов, и залы, где все жители этих келий на рассвете, на закате и в полночь возносят молитвы своему Богу. И помнил, как трудно волочить на себе такой монастырь, какие усилия приходится прилагать настоятелю, чтобы ежедневно обеспечивать своих братьев и сестер хотя бы корочкой хлеба.
По виску Тристана поползла очередная соленая капля. Он упал на колени и выронил согретую теплом его кожи рукоять палаша.
"Экий ты храбрый, - процедил кто-то, кого ему не дано было видеть. - С пожилыми-то людьми".
- Тристан, - хрипло позвал Юко, - не слушай. Не надо слушать, что он тебе говорит.
"Мне уже надоел этот наглый ребенок. Давай от него избавимся, - настойчиво бормотал кто-то. - И вообще, я голодный. Ты собираешься меня кормить? С начала весны мы вынуждены питаться одними кашами. Золото, Тристан. Как скоро ты заработаешь на жидкое золото? Может, хватит гоняться по миру за ерундовыми демонами? Найди кого-нибудь серьезного. Ты экзорцист, а не наемник. Это наемники должны рубить головы старухам и недоумкам, не способным удержаться под костями нормального человека. А ты..."
Он пошатнулся и выругался - витиевато, но безобидно, потому что обидные сочетания слов - это грех.
И потерял сознание, потому что жидкое золото теперь было необходимо не только его проклятому собеседнику, но и тому, кто волочил этого собеседника внутри себя.
Ему ничего не снилось. Он боялся, что увидит сад, а в саду - россыпь гиацинтов, но эта судьба обошла его стороной; он очнулся в чужой келье, насквозь провонявшей ладаном, и долго изучал тонкие нити паутины вдоль каменного потолка.
Боли не было. Была жуткая слабость и не менее жуткое чувство, что он разучился пользоваться мышцами.
Палаш стоял у стены. Кто-то бережно вытер его хищно заточенное лезвие, а мантию, рубашку и кожаные штаны Тристана повесил на грубый железный крюк. Ему оставалось лишь негодующе кривиться - и понимать, что, пока он плавал в густой звенящей темноте, кто-то посмел натянуть на него глупую ночную сорочку.
- Юко, - прохрипел он. - Я доберусь до тебя и задушу. Дай мне пару часов, и я обязательно...
Он осекся и закашлялся - так, что едва не выплюнул свои легкие. Но было по-прежнему совсем не больно.
Чтобы выбраться из-под одеяла, ему понадобилась целая вечность. Сидя на краю грубого деревянного лежака, он поежился и обхватил себя руками за плечи.
Надо было вставать. Надо было объясниться перед монахинями, надо было идти в западную башню. Но он так вымотался, так замучился и так оголодал, несмотря на все походные каши и подсоленные кусочки мяса в них, что готов был поджарить Юко, посыпать его специями и проглотить, не заметив, не осознав... не пожалев.
