– Ты вообще планируешь уделить мне пару минут сегодня? – он в очередной раз возник за спиной, когда Гермиона расставляла стулья и провожала подтянувшихся родственников и гостей на свои места. Хор уже готов был начать выступление, выпускники стояли наготове с волшебными палочками – у них тоже было заготовлено шоу. Было шумно, поскольку каждый ребенок желал побыть в компании своей мамы или отца, особенно младшие. Всем было интересно пообщаться и поболтать, поделиться впечатлениями.

Уизли стояли у ледовой горки, которая из-за тепла постепенно таяла. Гермиона заметила, как миссис Уизли что-то шепнула, направляя на горку свою палочку – вода перестала капать с бортиков, и дети с восторгом бросились к ней, расталкивая друг друга.

– Конечно я собираюсь уделить тебе, и не пару минут, а намного больше, Виктор, просто сейчас я немного… О, Мерлин, кто поставил Симуса к чаше с пуншем?! Он ведь все там взорвет!

Нормально поговорить не удалось и в ближайшие два часа. Гермиону постоянно дергали и требовали указаний, задавали какие-то вопросы, просили помощи. А еще эта Пэнси, которая наблюдала за ней, прищурившись, будто все действия были под ее контролем. Гермиона искренне желала ей сгореть на месте от своей ненависти.

У нее все валилось из рук – еще бы, ей никогда раньше не приходилось брать на себя ответственность за что-то настолько масштабное. Хэллоуин не в счет – там были только школьники, и многое было сделано преподавателями, а сейчас каждый ее шаг казался ей настолько ответственным, что она боялась, очень боялась напортачить. И Виктор совсем не помогал, разглядывая ее, постоянно подходя и отвлекая.

Был и еще один человек, чьи взгляды она ощущала на своем лице, лопатках, затылке постоянно. Этот взгляд был таким холодным и колючим, но, в то же время так сильно обжигал, что Гермионе в какой-то момент пришлось снять с себя куртку.

Малфой смотрел пристально. Смотрел с ненавистью. Когда подходил Виктор – с осуждением и злостью. Когда Гермиона кричала на Симуса и Гарри – с насмешкой. Когда в спешке перелистывала списки, усаживала гостей и отчитывалась перед профессором МакГонагалл – с любопытством. Она не смотрела в ответ, но могла ощущать каждый из этих взглядов и находить им название, оттенок, цвет. В какие-то моменты взгляд становился настолько настойчивым, что ей хотелось смахнуть его с себя, как надоедливую муху или повернуться и, наконец, преодолев страх и отвращение, вскинуть брови, безмолвно спросив: «На что уставился?» Интересно, как бы он отреагировал? Фыркнул и закатил глаза? Или же зло сцепил зубы? Отвернулся бы или продолжил смотреть, нагло исследуя серым взглядом каждый клочок ее тела?

Ее это не должно было волновать, ей должно было быть противно, но глупое девчоночье сердце почему-то билось все чаще под его взглядами, а румянец не сходил с лица.

Что с тобой, дурочка? Мало страданий он тебе принес? Мало твоей крови выпил? Разве не ты месяц назад размазывала свою кровь по полу в душевой и, глотая слезы, смотрела, как она стекает в слив?

Одно она знала точно: теперь ей известно на сто процентов, что Малфой – Пожиратель смерти, и он осквернил ее тело. Она не рассказала Гарри, потому что еще не пришло время, потому что Гарри сейчас не до этого, но, как только наступит момент, она сдаст Малфоя, выложит все, как на ладони. Вот так вот.

Концерт прошел отлично. Смешные номера, которые придумали первокурсники, заставили гостей рукоплескать и кататься по снегу от смеха. Профессор Трелони вынесла магический шар и предлагала всем желающим предсказать будущее. Как и предполагалось, 99% вызвавшихся остались с печальными предсказаниями – смертельная болезнь, проклятье, погибель. Никто не огорчился, зная способности профессора Трелони к ясновидению.

Джинни и девчонки из команд Пуффендуя и Когтеврана по квиддичу показали трюки на метлах в воздухе. Когда Джинни проделала какую-то невообразимую петлю, и ловко вернулась на исходную, взмахнув рыжими волосами, Гарри от переизбытка чувств вскочил и принялся аплодировать, но тут же покраснел до самой шеи, поняв, что на него все уставились.

Гермиона хохотала над ним даже после концерта, когда все разошлись по группам и принялись уплетать сладости.

– Так ты расскажешь мне, как оказался здесь?

Они ушли достаточно далеко от основной толпы – на пути попадалось все меньше и меньше светящихся снежков и гирлянд, здесь не бегали дети, только гуляли местные, общаясь с преподавателями, и редкие парочки хихикали, шепча что-то друг другу на ушко.

Виктор остановился и посмотрел на нее с каплей вины.

– Ты только не злись, – тихо сказал он. – Мне написал Гарри.

Гермиона застыла.

– Зачем?

– Он сказал, что ты изменилась, и что он не знает другого человека, кроме меня, с кем бы ты была близка… в интимном плане.

– Он не имел права!

– Да, я знаю, знаю! Я должен был сказать тебе, но я хотел тебя увидеть и… Прости.

Он сморщился, ожидая ее ответа.

Стоило признать, что Виктор изменился за те два года, что они не виделись. Раньше она вообще не представляла, что творится внутри у этого человека, какой он, кто прячется под маской холодного, словно выточенного из камня дурмстранговца, звезды квиддича, лучшего ученика своей школы. Сейчас же он словно оттаял, взгляд стал теплым, движения расслабленными. Он больше не пугал своей загадочностью и неприступностью, а наоборот, притягивал. И он здорово натренировал свой английский.

– Со мной ничего не происходит, – упрямо заявила она и отвернулась. Стало зябко – спрашивается, зачем сняла куртку?

– Не легче ли открыться?

– Нет, не легче!

– Ладно. Ладно, я не буду спрашивать, ты только не злись.

Когда они в последний раз переписывались? Столько событий прошло с тех пор: Виктор закончил школу, Гермиона стала старостой, они оба повзрослели и очень сильно изменились. Да, Гарри был прав, сказав, что Виктор был единственным, кого она подпустила к себе так близко за все время их знакомства (единственным, о ком он знал, если быть точнее), но это не давало ему права… Да и Крам явно не был тем человеком, с которым она стала бы говорить по душам. Он был приятен ей. Возможно, он был ее первой осознанной влюбленностью, которая, в отличие от чувств к Рону, выглядела взрослой и вполне логичной. Трудно было не влюбиться в такого, как он. Но это ничего не меняло.

– Замерзла? – спросил он, чтобы разбавить гнетущую тишину и доказать, что он больше не будет ее допрашивать.

– Нет, – соврала она.

Виктор кивнул. Они так и стояли на дороге, глядя в разные стороны, Гермиона проклинала себя за то, что не может отпустить все те переживания и глупости, что греются в ее голове. Если бы она не была такой глупой, если бы сумела вовремя притвориться или сыграть нормальность, то Гарри не заметил бы перемен. А сейчас… О чем друг думает, когда смотрит на нее? Что, по его мнению, с ней происходит?

– Знаешь, – Виктор тихо засмеялся. – Представители четырех стран приехали на мой выпускной, чтобы переманить меня в свою команду по квиддичу.

Если бы это услышал кто-то, кто не знает Крама, то он подумал бы, что это чистое хвастовство, но Гермиона знала Виктора. Знала, что он никогда не кичился своим статусом лучшего ловца в мире, он всегда в первую очередь любил квиддич, а уж потом титулы и награды, которые он несет.

– И какое решение ты принял?

– Никакое. Я просто… ушел. Ушел из квиддича.

Гермиона посмотрела на него, широко распахнув глаза.

– Не может этого быть.

– Не насовсем! – быстро исправился он. – Но на данный момент я не играю.

– Почему так вышло?

Виктор подошел ближе – так близко, что полы его расстегнутого пиджака коснулись ее рубашки.

– Дурмстранг – это школа, в которой очень строгие порядки.

– Да, я читала об этом.

Виктор усмехнулся:

– Ты читала обо всем на свете, – потом снова стал серьезным. – Так вот. Я любил учебу там, но она… сковывала. Мы всегда жили и учились по правилам, и квиддич был правилом, а не игрой. Когда я закончил школу, мне захотелось почувствовать вкус жизни – без условностей и правил.