Но Малфой не слушал его. Он отступал в тень, к раздевалкам, пятился задом, словно закрываясь от окружающих его звуков и людей. Гермиона подошла ближе, испарина у него на лбу, бегающий взгляд и дрожащая нижняя губа – все это говорило об одном: Малфой был в ужасе. В полном ужасе.

Крам пытался достучаться до него, но он не слышал. Он был словно в другой реальности, что-то жрало его изнутри. Гермиона обошла Виктора и коснулась ладони Малфоя пальцами.

Ей было плевать на то, кто может ее видеть сейчас. Сердце у нее внутри сжималось и ныло от чужой боли. Эта боль словно перетекала от его кожи к ее, лилась и лилась, и Гермиона не сдерживала слез, которые, казалось бы, брались из воздуха.

– Драко, – прошептала она, и он, наконец, посмотрел на нее.

Открыл рот, словно хотел сказать что-то. Гермиона приготовилась к оскорблениям или такому же сухому «не трогай», но он сделал вдох и сглотнул.

Потом дернулся, как будто хотел вырваться, но Гермиона схватила его за руку и втолкнула в приоткрытую дверь раздевалки.

– Не пускай сюда никого, – попросила она Виктора, даже не обернувшись.

Дверь за ними закрылась.

Драко все понимал, видел и чувствовал, но как будто терял рассудок.

Господи, я схожу с ума, Тень, схожу с ума.

Он говорил с ней, кричал, срывал голос, кусал себя за язык и бился в истерике, но она не приходила. И панический страх никак не исчезал. А еще он не мог пошевелиться, а, когда пытался, его тело не слушалось, оно становилось ватным, страх пропитывал его, как паралитическим ядом, и он ничего не мог поделать.

Что ему делать? За ним следят. За ним круглосуточно наблюдают: как он спит, чистит зубы, дрочит и справляет нужду. За ним смотрят, когда он сидит в библиотеке и за ужином украдкой бросает взгляды на гриффиндорский стол. Смотрят на уроках, на переменах, за вечерними посиделками в гостиной и после душа.

Блять, ему конец. Он не сможет придумать план, как спрятать Грейнджер, не сможет помочь Пэнси, не сможет спасти своих родителей. Он не сможет ничего, потому что каждый его шаг будет прочитан раньше, чем он осознает это.

– Малфой, – она толкнула его к стене.

Он зажмурился, потому что на секунду, на краткое мгновение ему показалось, что она назвала его «Драко». Это было приятно. Теплое, как весна, «Драко», сорванное с ее губ. Тонких, аккуратных губ.

Он увидел ее лицо рядом со своим, ее обеспокоенный взгляд, что метался от его глаз ко рту. Словно ее тоже что-то до ужаса пугало. Он очень хотел поговорить с ней, но язык не двигался.

Сползая по стене, он видел, как она плюхается на колени рядом, как волосы падают ей на лицо. Она смахнула прядь со лба, Драко зацепился взглядом за кусочки краски у нее на ногтях. Где-то они держались, а где-то слезли или же она обгрызла их. Снова эти ее магловские штучки, которые невероятно бесили и невероятно ей шли.

В прошлый раз, когда они были здесь вместе, у нее были накрашены губы.

– Держись за меня. Смотри на меня, – ее слова долетали до него с опозданием. Сначала двигались губы, а потом приходил звук. Драко хотел бы улыбнуться ей, ведь она была так близко.

Грейнджер. Грейнджер, Грейнджер, Грейнджер, на которой зациклило, как старую пластинку.

Но он не мог улыбаться. Он знал, что за ним смотрят. Знал, что его заставят. Его сделают роботом, машиной, он притащит ее к Темному Лорду за волосы, бросит к ногам, скажет, вот она, забирай, держи.

– Грейнджер, – прошептал он пересохшими губами.

Медленно, по капле до него стали доходить запахи, звуки. За дверью шумел стадион, а во рту отчетливо ощущался привкус крови.

Она улыбнулась ему. Когда он произнес ее фамилию, она просто, как будто делала так всегда, улыбнулась, и он заметил, что лицо ее мокрое от слез.

Протянул руку. Коснулся щеки, нахмурился. Влажные полоски не подходили к этой улыбке – беспечной и нежной. Она словно смотрела не на него, а на что-то прекрасное, чудесное, на что-то, что дарило ей счастье.

Но он не мог быть ее счастьем, он был ее ядом.

– Да, это я, – сказала она. – С тобой все хорошо?

Страх навалился на него, как черное покрывало. На секунду потемнело перед глазами, а ужас вцепился в плечи.

За ним наблюдают. Его видят рядом с ней, ей нельзя, нельзя тут находиться. Драко задергал ногами, отодвигаясь от нее. Может, еще не поздно? Вдруг еще можно переиграть все?

– Свали, – прорычал он, отодвигаясь к другой стене.

Лицо Грейнджер исказила гримаса боли.

Это ничего, пусть ей будет больно. Она переживет, сильная. Она не должна быть здесь, с ним. Пусть ненавидит его, презирает, подозревает, ищет плохое в его словах и поступках, пусть. Только бы не подходила, не смотрела так нежно, не касалась руками его лица.

Он встал. Ноги тряслись от слабости, но Драко все равно попытался сделать шаг к выходу. Грейнджер тоже поднялась на ноги и перегородила ему путь.

– Посмотри на меня. Не прячься.

– Пошла вон, – он схватился за живот. Приступ тошноты начал душить.

– Да посмотри ты на себя, – Грейнджер горько рассмеялась, провела рукой по своим волосам, потом медленно протянула к нему ладонь. – Это же я, Малфой. Что с тобой такое?

И вдруг… Она беззвучно заплакала. Он мог видеть, как капли падают с ее ресниц на щеки, как глаза – золотисто-карие, его любимые – блестят от слез, а лицо становится мокрым, снова.

Драко застыл.

Она прежде не плакала при нем так. Только не так. Были слезы злости, ненависти, были слезы унижения и обиды, но сейчас она плакала, потому что сердце ее рвалось на части от беспокойства.

Драко набрал воздуха в легкие, крик рвался из него, он хотел драть на себе волосы, орать, громить все вокруг. Он так устал презирать себя за то, что делал с ней.

Слезы, ее слезы разбудили его. Пронеслось перед глазами все – и проваленный матч, и нападение Монтегю, и Крам, который вступился за него, разогнав команду. И, казалось бы, он должен был чувствовать себя полностью разбитым, но не это волновало его и выкручивало наизнанку его душу.

Ему было совершенно плевать, с каким счетом они проиграли Гриффиндору, насколько довольным Поттер ушел, был ли зол Снейп. А гребаный Монтегю мог отсосать, потому что Драко все это совершенно не волновало.

– Не плачь, – сказал он, хотя должен был толкнуть ее. Возможно, сильнее обычного. Чтобы она разбила голову о стену и больше никогда к нему не подходила.

Грейнджер всхлипнула и прижалась к нему, обняв за пояс.

И ее запах, ее слезы, ее тело, что дрожало сейчас, все это противилось мыслям Драко, необходимости быть подальше, прятаться, скрываться, изменить всю жизнь, лишь бы не пересекаться с ней.

Она стояла и прижималась к нему, крепко-крепко стискивая руки у него за спиной. Она боялась, что он уйдет. Она хотела стоять здесь рядом с ним, как будто не было ничего страшнее, чем его злость на нее.

Так не должно быть, подумал Драко, но его тело и сердце, все противилось таким мыслям. Как не должно? Почему? Если ты дышишь ее запахом сейчас, а не воздухом. Если ты считаешь удары ее сердца и, наконец, сжав зубы, кладешь ладонь на ее затылок, чтобы прижать ближе.

– Оно следит за мной, – проговорил он, прикасаясь губами к ее волосам. Она застыла, даже всхлипывать перестала. Стояла и прислушивалась к нему, такая худая и маленькая, словно стала тоньше, словно беспокойство за него высушило ее.

– Что?

– Оно наблюдает. Оно видит все, что я делаю. Оно видит нас, оно все поймет.

– Нет, Малфой, нет, – Грейнджер подняла голову, их взгляды встретились. Стены раздевалки вдруг стали такими тяжелыми, они давили на воздух, а воздух – на плечи Драко. – Никто не может следить за тобой здесь.

– Но я знаю это. Тебе нельзя. Нам нельзя…

– Послушай меня, здесь никого нет.

– Есть. Оно повсюду, оно наблюдает, не сводит глаз.

– Нет. Это паранойя, ты просто напуган, – она снова улыбнулась ему, но улыбка погасла так же быстро, как появилась на губах. – Малфой… Постой, ты говорил с Пэнси?