Стайлз говорил и говорил что-то, пока Дерек вспоминал, как уговаривал он мальчишку вернуться в лоно семьи и в его урологические пенаты. Как сжимал его тонкие запястья, стараясь не смотреть на маленькие колыхающиеся грудки; как грозился прибить.

- ...мне ведь всегда казалось, что ты по-особенному смотришь на меня, словно видишь что-то... И я понял... понял тебя! Я увидел тоже! Я вдруг осознал и до меня дошло!

Он говорил долго и путано, повторяясь, насыщая свою речь вопросительными неуверенными интонациями, требуя, чтобы Дерек подтвердил, но Дерек подтверждать и не думал, и Стайлз, не расстраиваясь, подтверждал себя сам.

Он был захвачен новой идеей. Он был пленен ею.

Он говорил, как просыпаясь ночью, кричал от невыносимой любви и невозможности следовать её курсу.

Он говорил, что яростно себе мастурбировал, представляя мужское естество своего врача.

Он говорил, что мастурбировал позже еще яростней, когда вдруг представил себе свое новое, анатомически измененное тело.

- А утром, стоя перед зеркалом в платье Клаудии, – шепотом сообщил напоследок Стайлз ему, – я придумал себе новое имя, решив начать с этого.

Стайлз искристо посмотрел на своего любимого доктора и добавил очевидное:

- Оно женское, Дерек. Понимаешь, что это значит?

Какая ирония судьбы! Дерек долго смеялся. Пока они с Джоном бодались, отстаивая каждый свою мораль, смышленый мальчишка сумел принять решение, как надо распорядиться ему своей двуполостью, чтобы желанная для него реальность стала... реальна.

У Дерека был выбор. Была воля. Но не после того, как этот умненький больной мальчишка, все больше с каждым днем тонущий в своей лже-фантазии, скосив глаза на очередном приеме на тумбочку стола, где у Дерека уже две недели лежал красивый пакет из дорогого магазина женского белья, признался ему в незаконном обыске.

- Прости, Дерек, я как-то залез в твой... твой стол, – потупив глаза, сказал он.

Дерек со вздохом ждал продолжения. Он мало удивился столь вопиющему происшествию – до этого был его собственный телефон, взломанный умным засранцем, и распотрошенный шкаф с историями болезней. Пакет с красивым бельем не мог бросить тени на исключительно гетеросексуального Дерека, если бы Стайлз не был так наивно самонадеян.

- Скажи, что всё это ты купил для меня! – с отчаянием несчастливо влюбленного выкрикнул Стайлз. – Чулки, кружевное боди!!! Трусики!!!

Лаская интонациями голоса названия женских вещиц, Стайлз одновременно захлёбывался рыданиями, которые прорвались из его горла уже на первом восклицании.

- Ты девку себе завел, да? – уже через минуту орал он, и Дерек с нарастающим волнением диагностировал прогрессирующую спонтанную истерику. – Она тебе даёт в пизду? Которой нет у меня? И сколько раз вы уже ебались???

Стайлз орал, не останавливаясь. Орал некрасиво, матом.

У Дерека сейчас было только два пути остановить его вой – вызвать охрану, вскрыв перед всеми, включая его самого, психиатрический диагноз, или же ткнуть заплаканным лицом прямо в кружева.

- Надевай, – молча выдвинул он взломанный ящик, вытащил нежно-розовый фирменный пакет и кинул его Стайлзу, сдаваясь.

- Это... мне? – робко, томно, со сладкой надеждой спросил его Стайлз, и Дерек вздрогнул.

В голосе мальчика была необходимая страсть и искренность. Ревность, жадность, любовь. Было всё, ради чего вообще живет и дышит влюбленный мужчина. А Дерек был влюблен, не важно – в какой из образов этого многоликого существа. Разве мог он сопротивляться после того, как его разоблачили и сделали последующее молчаливое признание столь естественным?

Нет.

Поэтому Дерек не стал ругать преступника за самоуправство и сам не стал отпираться. Белье было куплено в тяжкую минуту помрачения именно для Стайлза. Тогда Дерек не планировал его предлагать. Просто оплатил немаленький чек и спрятал обличающие его тряпки, постаравшись забыть и сосредоточиться на профессиональном, уже понимая, как различаются его желания, как разрывает его пополам.

Дерек-мужчина хотел представлять Стайлза девушкой.

Профессионал в нём жаждал победить свои фантазии и задушить проснувшуюся в Стайлзе феминность – безжалостно.

Но с женщинами воевать нельзя – ты проиграешь.

И позже, намного позже того памятного дня, когда они всего лишь полюбовались на чудесное, розово-кружевное преображение Стайлза, прогресс в их странных отношениях достиг апогея.

Мальчишка, точнее, девушка – полная копия Стайлза, в шелках стояла на коленях перед своим врачом. Касалась тела безвольного доктора с неожиданным благоговением. Гладила бугор в трусах, до которых уже добралась, ласково и нежно, как гладить может только женщина, восхищенная прекрасным образцом мужественности, что находился у ее лица.

Дерек должен был отстраниться. Должен. Но не отстранился.

- Не бойся, Дерек, не переживай ты так! – шептало это непонятное существо. – Я знаю, ты честный, ты хороший, и вовсе ты мной не пользуешься. Представь, что я не твой пациент, а ты не мой доктор. Представь, что я не... мальчик. Что мы... можем, понимаешь? Можем делать это. Позволь, я чуточку тебе пососу... Мне очень нравятся члены. Мне очень нравится твой член. У тебя очень красивый член. Не бойся, дай его мне, я не скажу, я никому не скажу, Дерек... Ты не смотри на меня. Закрой глаза, чтобы не видеть. Когда-нибудь я изменюсь. Обязательно. А когда изменюсь и стану... другой, то я и ты... мы будем делать это, как все нормальные люди. Я же еще никогда ни с кем, слышишь? Меня никто не касался. Я дам тебе первому. Ты первым будешь ебать меня в мою... Чёрт. Дерек...

Враньё, всё враньё...

Патологическая страсть ко лжи текла у Стайлза в венах. Он не задумываясь лгал, придумывая на ходу какие-то детали. Он рисовал замысловатыми фразами свою новую ипостась – мягкую, женскую. Он верил в каждое произнесенное им слово – в себя нового, с будущим новым телом и новым именем; верил в собственную невинность, и так это и было – красивая девочка внутри была нетронута, и Стайлз хотел ею с Дереком поделиться.

Отец выстраивал чудовищные стратегии по спасению сына, Дерек повышал ему дозы лекарств, но Стайлз сам назначил себе лечение, и эффективной терапией оказалось вот это – спустить перед влюбленным мальчишкой штаны и заткнуть ему горло членом, молчаливо обещая, что когда-нибудь они станут красивой классической гетеросексуальной парой.

- Стайлз...

- Не называй, не называй меня больше мужским именем. Зови меня... Одри, слышишь? Я сделаю всё, я буду тебе девушкой, я знаю – у тебя никого нет. Ты же поможешь мне, да? Обещай, обещай мне, Дерек! Я буду делать, что хочешь, для тебя, я буду переодеваться... Нет! Не-ет... Я стану девкой по-настоящему! Сиськи у меня уже есть. А остальное – то, что ниже – я сделаю за деньги. Я сделаю себе очень глубокую, рабочую пизду. Сделаю для тебя. Всё – для тебя...

В общем, это был конец истории.

Дерек продолжал наблюдение. Все так же принимал мальчика в урологическом кабинете, никак не имея возможности переместиться в Дом Эха, где стены были чуть более толстыми и не пропускали бы его мучительных стонов, которые он редко, но позволял себе. И дело было не только в минетах. Сообразительный мальчишка, перемещенный в психушку, мог понять – на самом деле его не любят. Его спасают. А он спасенным быть не хотел.

- И вы поддерживали его в таком чудовищном заблуждении все пять лет, – покачал головой Питер.

- Он сам себя поддерживал, – не согласился Дерек. – Навязчивые состояния характеризуются тем, что даже очевидное пациент видит с трудом, как бы ни был он интеллектуально развит. Окунаясь с головой в свою трансгендерную сказку, Стайлз превращался в счастливого ребенка примерно семи-восьми лет. Обманывать его было не сложно, если бы в этом была нужда. Но в его случае это было глобальное внутреннее убеждение самого пациента в тех идеях, которые возникли у него в мозгу под воздействием влюбленности. Он обманывал себя сам.

- И ты не собирался его резать?