Стайлз был экзотической зверушкой, которую хочется заиметь, но не хочется никому показывать. Тут Дерек себя обрывал, не позволяя себе думать так пренебрежительно, но думал, потому что понимал – его руки не самые плохие для Стайлза, попади он в них.

Мысленно он оправдывал себя перед Джоном и своей совестью. И если совесть была безмолвна, то с шерифом Стилински Дерек мог объясниться словами. Он попытался, по крайней мере.

- Джон, как бы я не смотрел на твоего сына, – с трудом заставил говорить себя он, – я никогда бы не позволил себе ничего, выходящего за рамки врачебных отношений.

Он говорил очень официально, холодом своего тона пытаясь отгородиться от тех просьб шерифа, с какими он пришел к нему в прошлый раз. Но Джон уже не принимал Дерека-врача, не видел в нем друга. Как будто бы знал – помимо взглядов у Дерека еще проблемы с фантазиями.

- Я знаю, Дерек, ты хороший человек и никогда бы не обидел Стайлза, – сказал он. – Но это тот самый случай, когда я не буду против. Если ты все же решишь... “обидеть” его.

И далее по списку, заканчивал мысленно его речь Дерек. Всего-то и нужно ответить мальчишке на чувство, признаться самому и не быть ограниченным гетеросексуалом, который только и может, что тупо мычать на признания влюбленного мальчика – я не гей, я не гей...

Он должен быть врачом, который подскажет решение, сам к этому решению Стайлза подтолкнет и сам же этим решением станет...

...У девушки была ультракороткая стрижка, и Дерек еще подумал – какого черта, что я делаю тут с ней, с голой, голый сам? Мне же никогда такие не нравились! Но до чего же было приятно хвататься за густые прядки, которые выскальзывали из рук...

Давай, девочка, прогнись еще сильней, шептал он ей на ухо, я дотянусь до твоих маленьких грудок и буду сжимать их рукой, да, да... Сожми ляжки, люблю вставлять, когда так узко... Люблю, когда яйца бьются о плотные мышцы ног, а член входит туго...

Сожмись еще сильней, сожми её, сожми свою... свою...

Ночью это были сны, перетекающие в фантазии. Днём это были фантазии, перетекающие в сны. Они ничем не заканчивались, обрываясь всегда в один и тот же момент – момент проникновения.

Дерек просыпался, стараясь не думать о том, чьей проекцией была темноволосая девушка из снов, но снова и снова представлял её, всё так же продолжая болеть невозможностью совокупления.

Анализируя своё состояние, как психиатр, он ставил себе же неутешительный диагноз – “Стайлз”. И это никак не лечилось.

Дерек заболел.

Чтобы не мучиться от безвыходности, он заболел по-настоящему, сморкаясь в тысячи платков, которые неряшливо разбрасывал по дому. Ходил полураздетым, кашлял и время от времени себе дрочил, не зная, как же справиться со скукой. И мыслями.

В них Стайлз приходил к нему на приём и предлагал превратиться в женщину.

Превращался, и они трахались.

Такая вот примитивная фантазия срывала Хейла в затяжные оргазмы, и к концу недели платков, испачканных в сперме стало на порядок больше тех, которые были в соплях.

Это был ад. Дерек не понимал, когда же влюбленность в идеальную аномалию преобразовалась в... во что? Он не мог быть влюблен в мальчишку, но постоянно думал о том, на что толкал его шериф.

Ему нужно было сказать новое твердое “Нет”. Возможно, несколько раз. Но у него ничего не вышло.

Как только Дерек, справившись с затяжной простудой, вернул Стайлза в свой кабинет, он понял, как непоправимо опоздал.

Шестнадцатилетний мальчик был умным, сообразительным, и он был дьяволом.

Без всякой помощи блестящего психиатра Хейла, влюбившись в него, такого нерешительного олуха; начитавшись психиатрических книжек, он сам, легко и просто, исподволь, внушил себе оригинальную идею, в которой были они все счастливые; был плачущий, расчувствовавшийся Джон, держащий своего ребёнка за руку и передающий эту руку в руку Хейла. И был сам Стайлз, в белом свадебном платье новобрачной – новый, переделанный хирургами мальчик, с прекрасной женской грудью естественного типа и только что вылепленной из его маленького члена новехонькой вагиной, которая и предназначалась в жертвы жениху.

- Так что же получается... – непонимающе спросил Питер, – ты не стал? Не стал внушать ему?

- Конечно же нет!!! – возмущенно воскликнул Дерек. – Я никогда бы... Я что, похож на врача, который бы пошел на подлог? На невменяемого человека, который не в силах обуздать свои сексуальные порывы? Ты понимаешь, что именно предлагал мне Джон? Сознательно начать психологически склонять пациента к трансгендерной дисфории, увеличивая ее амплитуду, раскачивая его психику до состояния ядерной транссексуальности до момента, когда мальчик самостоятельно примет решение поменять пол! Только для того, чтобы угодить моей ориентации!

- Понимаю, конечно! Я это и подозревал! Только не думал, что это идет от папаши. Никогда не понимал таких отцов, – скривившись, сказал Питер. – Любовь на грани истерии...

- У Джона были смягчающие обстоятельства, – защитил его Дерек. – Но ты прав, даже они не могли бы его извинить.

- Не могли бы? – непонимающе переспросил Питер.

- Джон вовремя опомнился, – объяснил ему Дерек. – Конечно же, он тоже отказался от своего ужасного плана. Звонил мне, извинялся. Спасал нашу дружбу, просил не бросать мальчишку, не прекращать лечения...

- Вот тут-то тебе и надо было проявить твердость еще раз, – прямо сказал Питер. – И отказаться.

- А я не отказался, – кивнул Дерек, равнодушно принимая обвинения. – Чтобы на очередном приёме понять, как были мы с шерифом глупы, изобретая формулы счастья для его сына. Стайлз сделал это за нас. Чудовищная идея витала в воздухе и была в его случае настолько логичной, что он не замедлил ею проникнуться. С моей стопроцентной гетеросексуальностью ему было сложно сделать надуманную связь между нами реальной, потому что он понимал – я не гей. Меня он изменить не мог, он был не дурак и понимал – ориентацию не меняют так запросто. Поэтому принял решение поменять саму реальность. Пока мы с Джоном спорили об этике, я упустил момент, когда эта больная идея, прочно осев в голове Стайлза, превратилась в глобальную цель. И понял, насколько весь этот ужас неизбежен, когда шериф, заметив перемены в сыне, пришел ко мне и сказал “спасибо”.

Дерек болезненным взглядом посмотрел на дядю, вспоминая тот жуткий момент безысходности, который всё между ними изменил.

- Ты понимаешь? Или нет? – спросил он у молчащего Питера. – В тот день Джон позвонил мне, чтобы по-бла-го-да-рить!!! Он думал – это я воплотил его план в жизнь, может, сдавшись своей похоти, а может проникшись тягой к сложному психиатрическому эксперименту!!! Стайлз, возвращенный в семью, возвращенный в терапию, как примерный сын посвятил его в идею о смене пола, ничуть не пощадив такой новостью. У них всегда были хорошие отношения в светлые времена. И Джону показалось, что они наконец наступили снова! Смешно, правда? Радоваться тому, что твой родной мальчишка, сын, в один прекрасный день решит поменять пол и станет дочерью! Я пробовал его разубедить; пытался разъяснить, что даже самый талантливый психолог не смог бы за такое короткое время внушить эту грандиозную идею пациенту! Что Стайлз надумал её себе сам!

Дерек зажмурился, вспоминая.

- Но у меня ничего не вышло, – с сожалением подвел он итог. – Мы сильно с Джоном поссорились. Он не хотел мне верить, а мне никак не удавалось доказать обратного. Я был в его глазах героем, который смог. Который преступил врачебный кодекс и исполнил просьбу отчаявшегося родителя. И хуже всего, у Джона не осталось сомнений в том, что мы уже переспали, просто потому, что задуманная им терапия включала в себя обязательный секс; он был попросту неизбежен между нами, не знаю, конечно, как именно шериф себе это представлял. И я уже не мог ничего поделать.

- Ты мог уехать из города, – резко сказал Питер.

- И бросить несколько психиатрических пациентов, которых я вел на тот момент, и еще около пятидесяти мужчин и женщин, нуждающихся в урологической помощи.