- А вы не гей, как я посмотрю, – нахально идентифицировав в докторе зачатки неосознанной гомофобии, заметил Стайлз и скривился, – противно так, что ли?

- Мне не противно, перестань, – срывая перчатки и отворачиваясь, солгал Дерек.

Мальчишка молча смотрел. Нет, он оценивал снова. Скользил сканирующим взглядом по немного растерянному лицу своего врача, и Дереку отчего-то стало так холодно, как будто карие, тёплого оттенка радужки пациента были на самом деле арктический лёд.

Стайлз по-змеиному облизнулся, невольно задержавшись глазами на докторской шее, выглядывающей из ворота халата, а после, будто что-то в Дереке разглядел, что-то нужное, необходимое для чего-то, сказал бесстыдную отвратительную фразу:

- А если бы вы были женским доктором и я бы пришел... пришла к вам на прием, вам так же было противно?

Дерек ушам своим не поверил, когда услышал такое и не поверил вновь последовавшему продолжению:

- Я мог бы прийти снова, переодеться в девчонку, и мы могли бы попробовать... А, Дерек?

“Откуда он знает мое имя?”, – в панике думал Хейл, забыв, что написано оно на бейдже.

- Тебе необходимо называть меня мистер Хейл или доктор, – сказал заученную фразу, не позволяя этой внезапной фамильярности между ними стать нормой. – И я не собираюсь ничего пробовать.

- И зря, – хмыкнул мальчишка, скрываясь за ширмой, пока Дерек в раздраженном недоумении тревожно провожал его глазами.

Он поспешно выписал странному пациенту направления на анализы, целую кипу бумаг, совсем не думая о возможных его болезнях, не видя опасных симптомов в его строении. Невольно переключаясь на психологическую волну и где-то даже восхищаясь развязным мальчишкой. Диагностировав в нём недетский ум, который аннулировал его физические аномалии. И к сожалению, определив в нём неизвестный науке психический недуг; какую-то чересчур зрелую наглость и животный, бесполый магнетизм.

- Позже я буду должен сообщить о вариантах диагноза твоему отцу, – в заключение сообщил он натянувшему штаны Стайлзу, а тот лишь кивнул головой – валяйте, сообщайте.

Но мистер Стилински-старший, берущий трясущимися руками бланки многочисленных анализов, нервничал слишком сильно, чтобы Дерек не смог заметить профессиональным взглядом практикующего психиатра, что аномалия мошонки его сына волновала папу Джона действительно меньше всего.

- Шериф, – осторожно тронул он мужчину за локоть, – если вам нужно будет обсудить со мной какие-то детали в развитии вашего сына, то можете подойти без записи, я принимаю здесь по четвергам и субботам. Или же в любой день в... Дом Эха, там я бываю каждый день.

Джон Стилински, кажется, с ужасом отстранился, как только услышал упоминание о психушке и, кажется, теперь-то припомнил тот факт, что Дерек, помимо безобидной урологии, еще пытается лечить сумасшедших.

Упоминать свое основное место работы было ошибкой, Дерек понял это сразу же, но не смог уже ничего изменить. Какие бы проблемы ни были у шерифа с сыном, говорить он о них не собирался. И Дерек решил об этом не думать. О проблемах. О Стайлзе не думать не получилось.

Ночью Дереку приснился мокрый сон. О чем он – не помнил.

Испорченной простыней он гадливо вытер промежность, залитую собственным семенем; не поленился среди ночи встать, отнести белье в корзину для стирки. Налил себе воды и долго сидел на кухне, вспоминая смешного нахального пацана, по меркам своего возраста уж слишком раскованного и умного. Который наверняка сознает, как непрост, как отличен от всей остальной ученической массы.

Дереку, вспоминая приём, было прежде всего стыдно за свой непрофессионализм. За неподобающий испуг при виде чужой эрекции. Было стыдно, что загляделся на пациента. И то, как верно разгадал его этот опасный пациент – тоже.

“А если бы вы были женским доктором и я бы... пришла...” – звучало в пустой, звенящей от бессоннице голове, когда Дерек неосознанным жестом засунул руку себе в переодетые чистые трусы, нащупал пульсирующий новым возбуждением орган и уже вполне осознанно запачкал своё белье снова, стоя на кухне и опираясь о барный стол одной рукой.

Он не мечтал быть гинекологом нисколько. Всегда уважал в университете парней-акушеров, и потому допускал в своих фантазиях немного извращенные нюансы медицинского толка. Они к его специализации не относились, поэтому и позволял их себе Дерек без всякого стеснения, в фантазиях своих раскладывая незнакомых тоненьких девушек на гинекологическом кресле.

Сегодня у придуманной им незнакомки были такие же тонкие и стройные ноги, такая же небольшая грудь, как и всегда, но с кресла на его гримасничающее в последних оргазмических потугах лицо смотрели яркие янтарные глаза. Быть может, они ему о чем-то напомнили, но Дерек предпочел не думать об этом.

“Мне нужно позаботиться о крепких, нормальных отношениях, – сказал себе он, засыпая, – с хорошей девушкой и регулярным сексом...”

С отчаянием повторив это себе после утренней нервной мастурбации.

В конце концов, не может психология врать, утверждая – когда мы чего-то желаем достаточно сильно, мы получаем это.

Помощница все так же сидела на больничном, и Дерек вполне сносно приноровился раскидывать ворох бумаг. Он работал, как проклятый, как обычно работают одинокие, не обременённые семьей люди, и вовсе не для того, чтобы содержать себя или накопить денег – их Дереку хватало – а по велению сердца, в самом начале пути выбрав верную профессию и отдав себя любимому делу полностью.

Психиатрическая практика давала результаты, статистика Дома Эха была положительной и вскоре Дерек вырос из штатного врача, заняв пост главы подросткового отделения, уже практически готовясь сменить старенького директора на своём посту.

К Хейлу возили сложных пациентов из других городов. И даже из других штатов. В городской больнице он тоже был на хорошем счету, являясь замечательным специалистом. Всё было прекрасно. Жизнь шла своим чередом.

И пациент, которого Дерек не так уж и вспоминал, запретив себе думать об этом, после десятидневного перерыва вдруг оказался у него на приеме снова.

Был вечер, и больница уже закрывалась. Дерек, прежде чем выключить компьютер, выглянул в коридор – а ну как кто-то припозднился? И с изумлением столкнулся в дверях с тем самым мальчишкой. Отец сидел чуть поодаль, смущенный отчего-то, недовольный.

Удивленный, Дерек не успел воспрепятствовать, и Стайлз ловкой мышкой проскользнул к нему в кабинет.

- Сказал отцу, что назначено, – выпалил с ходу откровенное вранье и плюхнулся на стул, вцепившись в сидение побелевшими пальцами.

Сегодня он был другим. Изменившимся. Смотрел на Дерека лучистым взглядом, и через несколько секунд Хейл понял причину этого света – ресницы Стайлза были густо намазаны тушью, а на зубах виднелся полустертый красный след. Такой остается на женском прикусе, когда девушка неловко и второпях стирает помаду или игриво закусывает губу.

Дерек припомнил, что готовые анализы так и лежат, невостребованные, в уже закрытой регистратуре, и рассказать спешащему, как на пожар мальчишке будет нечего.

- Я тебе не назначал, – строго ответил он Стайлзу и поразился в который раз, насколько сильно переменился его пациент, изменившись всего лишь за неделю.

Прожить семь дней в шестнадцать лет, будто бы жизнь прожить, вспомнил Дерек.

Это в его степенные двадцать семь течение времени неторопливо и размеренно – работа, дом; по выходным – друзья, нешумные вечеринки. Ты знаешь, кто ты есть, чего ты хочешь. И кого.

В шестнадцать за неделю твой мир может погибнуть и возродиться в следующий понедельник снова, встречая тебя новой реальностью, в которой будешь ты совсем не тот, что раньше.

У Стайлза так блестели глаза, как будто он решил еще не решенную никем проблему каких-то там сингулярных кардиналов. На свой счет Дерек и не подумал этого блеска принимать, а поспешил вообще трусливо абстрагироваться.

- А, ты же тот мальчик, с... аномалией, кажется, мошонки?