— Или мне прислать тебе повестку?

Вот тут уже Регина рассмеялась.

— Полагаю, вам бы этого хотелось, шериф, не так ли? Вы любите применять силу.

Это был явный намек. Взгляд Регины стал откровенно злым, в прищуренных глазах угадывалась одна темнота. Она выглядела напряженной, готовой броситься в бег в любую секунду. Или отразить удар. Или ударить первой.

Эмме стало не по себе. Она сознавала, что Регина сейчас просто увиливает от ответов, давит прошлым и тем некрасивым поступком, что случился какое-то время назад. Если бы Эмма могла, она бы все изменила, но она не могла.

— Я уже извинялась перед тобой, — буркнула она едва слышно.

Регина покачала головой.

— Правда? Не помню.

Эмма покраснела.

Она не извинялась. По крайней мере, не так, чтобы это на самом деле можно было принять за извинения. Вполне возможно, ей было так стыдно, что она старалась не поднимать лишний раз эту тему, не бередить рану. И Регина умело этим пользовалась. Что только доказывало ее умение манипулировать людьми и ситуациями в свою пользу.

— Послушай, Регина, — Эмма взлохматила волосы и мельком глянула на Джонса, желая убедиться, что он все еще не слышит разговора. — Я хочу прижучить Голда. Так или иначе, но он виновен. Я в этом уверена. Но, чтобы это сделать, мне нужны какие-то улики. Хоть что-то, за что бы я уцепилась. Что-то, что приведет его в участок и натравит на него прокурора. Я знаю, что ты хочешь того же самого. Пожалуйста.

Эмма сознавала, что умолять не в ее интересах. Что Регина может упереться еще сильнее, почуяв непоколебимую власть. Но ничего больше сделать было нельзя. Не выбивать же из нее сведениями ногами, в самом-то деле!

И Эмма решилась.

— Вспомни о Сидни.

Это был удар поддых, подлый удар, Регина даже немного побледнела. Эмма понятия не имела, какие отношения связывали их с Глассом, но полагала, что весьма крепкие. И, если Голд виновен в его смерти, напоминание об этом должно подействовать.

Регина молчала какое-то время, будто обдумывая услышанное. Затем поглядела на Джонса и перевела взгляд обратно на Эмму.

— Всего доброго, мисс Свон, — сказала она серьезно. — Буду рада, если вы заглянете ко мне завтра в полдень.

Не сказав больше ничего, она миновала опешившую Эмму и вышла из палаты. Эмма еще долго стояла, не решаясь броситься следом, а когда решилась, было уже поздно.

Это что такое? Намек? Недвусмысленное приглашение? Регина все же надумала что-то рассказать, но для этого ей нужно оказаться в родной обстановке? Почему она не позвала Эмму домой — разве там не было бы удобнее все обсудить? Почему не сегодня, почему завтра?

Эмма встряхнула головой.

Черт, Регина согласилась открыть рот, а она думает о своем удобстве!

Эмма снова встряхнулась и быстро покинула палату. В коридоре остановилась и принялась прикидывать.

Если Регина все же подставит Голда своими сведениями, то можно будет звонить Спенсеру и требовать ордер на обыск дома и магазина: прокурор давно подозревает Голда в торговле запрещенными препаратами, но раньше у него ни разу не возникало повода всерьез заняться этим — никаких жалоб от населения, только слухи и домыслы, а на них, как известно, далеко не уедешь. Если же это не пройдет, то можно будет хотя бы на сутки задержать Голда — все же обвинение в нанесении тяжких побоев звучит очень серьезно. Понятное дело, Голд отмажется, найдет адвоката и все такое прочее, но под него уже можно будет начать копать основательно. А там, глядишь, и Джонс очнется и даст показания. Глядя на него, может, еще кто подтянется и уличит Голда в противоправных действиях.

Проклятье, как же жаль, что повестка до Голда так и не дошла! Но ничего. Однажды он все-таки появится в участке. И вот тогда…

Немного повеселевшая Эмма спустилась на первый этаж на лифте и, выходя из него, ненароком зацепила плечом какую-то женщину.

— Простите.

В ответ не донеслось ни звука. Эмма подняла голову и скользнула взглядом по закрывающимся дверям лифта и по женщине, сменившей ее в кабине. Что-то смутно знакомое почудилось в быстро исчезнувшем лице незнакомки, которая отвернулась в последний момент, но голова была слишком забита Голдом, чтобы думать о чем-то еще. Эмма немного постояла, отстраненно глядя на загорающиеся лампочки, потом развернулась и отправилась к выходу.

«Мерседеса» на стоянке уже не было.

Возвращаться в участок не хотелось, Эмма поехала прямиком домой. Питер еще не пришел, позвонив ему и попросив притащить пиццу, Эмма, не раздеваясь, плюхнулась на диван, включила телевизор и какое-то время честно пыталась вникнуть в происходящее на экране. Потом глаза ее сами собой закрылись.

Ей снился лифт. Больничный лифт, и там была она и кто-то еще. Эмма все силилась обернуться, но что-то ей не позволяло это сделать. Лифт медленно шел вверх, кнопки этажей поочередно загорались, Эмма следила за ними краем глаза и слишком поздно спохватилась, когда поняла: они загораются по кругу. В больнице четыре этажа, вот загорелась кнопка последнего и почти сразу же — первого. При этом движение вроде бы продолжалось в изначальном направлении. Эмма протянула руку, нажала на кнопку «Стоп», но ничего не произошло: лифт продолжал подниматься. Под ногами чувствовалось слабое шевеление мотора.

Стоящий сзади человек что-то сказал. Эмма не расслышала и в очередной раз попыталась обернуться, но в этот момент сквозь сомкнутые створки лифта в кабину начал вползать дым. Или туман. Был он какого-то странного сиреневого цвета. Эмма инстинктивно задержала дыхание и отступила назад. Чужие руки подхватили ее, сцепились пальцами на животе. Эмма забилась, пытаясь высвободиться, однако ничего не получилось: незнакомец держал ее крепко и прижимал к себе все плотнее. Он словно старался удержать Эмму в надвигающемся кошмаре, не выпустить ее на свободу, не позволить спастись. А затем громко выдохнул на ухо:

— Беги!

В тот же момент двери лифта распахнулись, и дым хлынул внутрь со всей возможной силой. За пределами лифта не было видно ничего, весь мир стал дымом. Эмма вытаращила глаза и невольно вдохнула, все еще пытаясь освободиться. Внутри зажглось что-то, будто в горло попал кусочек острого перца. Эмма закашлялась, сгибаясь, и не сразу поняла, что упала на колени. Ее уже никто не держал, можно было выбежать из ловушки, но в голове не появилось ни единой мысли об этом. Она все кашляла и кашляла, выгибая спину и невольно раз за разом вдыхая тот самый дым, что свивался кольцами вокруг нее. Скоро уже ничего нельзя было разглядеть, легкие распирало от боли, пальцы скребли пол в попытке за что-нибудь уцепиться. Эмма повалилась набок, вдохи ее становились все реже, перед глазами прыгали черные пятна. Она отчетливо понимала, что умирает, но не понимала, что это ей снится. И она уже почти совсем закрыла глаза, когда кто-то больно схватил ее за плечо и выдернул из лифта наружу.

— Эмма! Проснись!

Все еще кашляя, Эмма открыла глаза и обнаружила, что лежит на диване в квартире Питера, а сам Питер с озабоченным лицом склонился над ней и смотрит.

— Ты в порядке?

У нее жгло в груди, щипали глаза и нос, рот пересох, а пальцы свело судорогой. Нет, она определенно не была в порядке.

— Да, — выдохнула Эмма, мотая головой. — Кошмар приснился.

Питер вполне удовлетворился этим ответом и отправился на кухню, сказав, что принес пиццу. Эмма села, вытягивая затекшие ноги. Мало-помалу жжение в груди отступало, но Эмма старалась не двигаться до того момента, как оно ушло окончательно. Только тогда она встала.

Давно ей не снилось ничего подобного. Она прекрасно помнила, какие кошмары мучили ее во время работы над делом Кэтрин, и, признаться, надеялась, что такого больше не повторится. Надежды оказались напрасны. С чем все это связано теперь?

Эмма уже не сомневалась, что подобные сны не снятся ей просто так. Может быть, она ясновидящая? Вот только не хотелось бы однажды умереть в одном из таких снов. Говорят, это что-то значит, когда просыпаешься, а ощущения остаются. Вроде как это на самом деле происходит с тобой, а сон просто отражает реальность. Но в квартире Питера не было дыма.