Он откидывается назад на стуле, сцепляя пальцы.

– Эмма Свон убивала омег, мисс Миллс. Вы – омега. Нужно ли что-то добавлять?

Регина прекрасно помнит о том, что она омега. Как помнит она и то, что эта убийца за стеклом – ее соулмейт. Да, в привычном сценарии Регине стоило бы отвергнуть притязания Свон, но сценарий изменился в момент, когда в камере разлился запах роз.

Регина невольно втягивает ноздрями воздух, словно пытается почувствовать что-то прямо здесь и сейчас. Дрожь пробегает по спине при одном только воспоминании, что же будет, когда…

– Она не тронет меня, – уверенно говорит Регина.

Спенсер долго пристально смотрит на нее.

– Почему вы так считаете?

«Потому что она хочет меня…»

«Потому что мы связаны…»

«Потому что…»

– Потому что она сама выбрала меня для интервью, – Регина напоминает об этом и себе самой тоже. Действительно: Свон согласилась встретиться только с ней.

Из-за того ли, что знала, что Регина Миллс – ее соулмейт? Или было что-то еще?

На мгновение интерес к делу приглушает похоть, зреющую между ног Регины. Свон должна начать отвечать на вопросы – рано или поздно. Лучше рано, потому что Регина хочет закончить с интервью. Но если это случится… Они больше не встретятся, ведь никто не позволит Регине вновь и вновь приходить к заключенной, которую, быть может, обрекут на смерть.

Впервые Регина отчетливо понимает: ее соулмейта может скоро не стать. Эммы Свон не будет – нигде и никогда. Регина все еще не до конца свыклась с мыслью о том, чтобы принадлежать бете, но от судьбы трудно убежать. Что если она больше никогда не сумеет испытать того, что испытала?

Регина могла бы укорить себя за то, что ставит на первое место плотские желания, но она не делает этого. Весь их мир сейчас зиждется на этих желаниях. А она – просто его часть. Шестеренка, которая не может сбить механизм.

Спенсер надувает щеки и качает головой.

– Вы – отчаянная женщина, мисс Миллс, – в его голосе нет уважения, просто констатация факта.

Регина склоняет голову в знак согласия.

– Это моя работа.

Он обещает не включать камеры, а она старается держать себя в руках, когда подходит к камере. Сумочка вновь при ней, и на этот раз никто не интересуется ею. Регина размышляет, действительно ли Спенсер отключит камеры и микрофоны, но потом решает, что ей все равно. Если Спенсеру нужны ответы, то он стремится получить их любыми способами. Значит, он позволит ей сделать то, что она собирается.

Когда Эмма Свон выходит из полумрака камеры, Регина понимает, что не готова к ней. Она думала, что готова, но это было простое бахвальство, а теперь волна предвкушения накрывает с головой, заставляет дрожать и мокнуть сильнее чем когда бы то ни было. Одуряюще пахнет розами.

У них около трех часов.

– Постой! – она вытягивает руку, и Свон покорно замирает в нескольких шагах от нее. – Пара вопросов.

– Ты хочешь разговаривать?

Улыбка Свон мрачна и исполнена двусмысленности. Язык ее на мгновение показывается, чтобы облизнуть губы, и Регина неосознанно повторяет это действие. Так ли уж она хочет говорить?

Голова кружится, ноги подгибаются.

– Спенсер хочет твоего признания, – хрипло произносит Регина, с такой силой вцепляясь в сумочку, что становится больно пальцам. – Хочет, чтобы ты созналась в остальных убийствах.

Свон тихо смеется и качает головой, продолжая оставаться на месте. Волосы ее сегодня вновь собраны, и это почти мучительное зрелище: так сильно хочется их распустить.

– Он хочет заткнуть мною дыры.

Регина вздрагивает, улавливая в этих словах не совсем верный смысл, но потом заставляет себя собраться. Как же это трудно!

– Ты не убивала?

Свон делает маленький шажок по направлению к ней.

– Убивала, – легко говорит она. – Но не всех. И не собираюсь брать на себя еще немного вины.

Она снова улыбается, и Регина готова растечься лужей от этой улыбки. Она понимает, что после окончания цикла все станет проще, но пока что все только усложняется. Она сама все усложняет. Она могла бы не приходить сегодня. Могла бы оставить все, как есть. Могла бы пережить разлуку.

Или не могла?

Свон уже совсем рядом, ее дыхание касается лица Регины. Регина прикрывает глаза, чтобы не видеть, и старается не дышать. На какое-то время это срабатывает, волна отходит назад, позволяя говорить.

– Почему ты согласилась на интервью?

– Ты хочешь разговаривать? – повторяет Свон, и Регина, сцепив зубы, ощущает легкое прикосновение пальцев к шее. Вниз по ее телу сбегает болезненная дрожь, заканчивающаяся микровзрывом между ног.

Регина прижимается спиной к стене, желая хоть какой-то поддержки.

Она не хочет разговаривать, но ей нужно это сделать. И потому она терпит.

– Ты уже знала, что мы соулмейты, когда я пришла сюда?

Легкое движение воздуха дает Регине понять, что Свон склонилась к ней. В то же мгновение губы задевают мочку уха, едва не порождая стон, и Свон шепчет:

– Я знала это задолго до того, как ты пришла. Я здесь, потому что знала, кто мы друг для друга.

Ее руки невесомо скользят по плечам Регины, ладони ложатся на шею, поднимаются выше, забираются под волосы. Регина тает от прикосновений, едва находя в себе силы, чтобы бормотать:

– Что ты имеешь в виду?

Где-то на грани удовольствия барахтается мысль о том, что Свон вот-вот признается в чем-то важном. Как же удержаться!

Свон целует Регину, пробирается языком ей в рот, касается зубов. Регина стонет и тянется к ней, моментально забывая, зачем пришла сюда. Таково уж свойство омег: терять голову во время цикла, вот почему большинство из них предпочитает переживать это состояние дома, чтобы не жалеть потом о том, что произошло.

Когда Свон вдруг прерывает поцелуй, это становится таким большим разочарованием для Регины, что она издает недовольный возглас. А в следующий момент слышит:

– Ты бы не стала встречаться со мной. Ты бы никогда не пришла. Как не пришла бы, если бы я убила только одного омегу. А так – ты вся моя. Навсегда.

Сквозь муть в голове, сквозь потоки желания, хлещущие по бедрам, Регина кое-что начинает понимать. Она открывает глаза.

– Ты… что? – шепчет она пораженно.

В темноте глаза Свон почти не видны, но хорошо слышен ее вкрадчивый голос:

– Я знала, кто ты для меня, едва увидела тебя в новостях. Годами я продумывала план, чтобы не стать одной из тех бет, которые сидят здесь за убийство своего соулмейта. Я не хотела потерять тебя, не успев получить.

Регину снова трясет, и на этот раз желание смешивается со страхом в почти одинаковых пропорциях.

– Говори, – велит она, облизывая губы. И Свон говорит:

– Я оказалась единственной бетой с таким послужным списком. И только у меня должны были взять интервью. Мне предлагали многих, но я выбрала тебя. Конечно, тебя.

В следующее мгновение она жадно целует Регину, и та поддается этой жадности, и выгибается, и раздвигает ноги, когда ладонь пробирается между ними, задирая короткую юбку. Ловкие пальцы нащупывают клитор, зажимают его, теребят, слегка оттягивают, вызывая у Регины протяжный стон, а затем скользят ниже и замирают у входа, лишь слегка касаясь его. Это слишком сладкая пытка, чтобы устоять, и Регина пытается насадиться сама, но Свон смеется ей на ухо:

– Ты услышала все, что хотела, дорогая?

Непонятные интонации проскальзывают в ее голосе, но Регине уже нет до них дела. Распаленная, она жаждет только получить свой оргазм – и не один.

– Возьми меня, – тяжело выдыхает она. Перед глазами прыгают какие-то пятна, сердце стучит в горле, между ног все горит, и даже обильная влага не способна потушить этот пожар.

Свон снова смеется и входит в Регину – одним пальцем. Этого недостаточно! Регина протестующе вцепляется Свон в волосы. Сумочка давно упала на пол, руки свободны.

– Ну же! – требует Регина, судорожно дергая бедрами, но Свон не особенно торопится, и эта медлительность почти болезненна. Регина яростно движется навстречу ей, однако ничего не выходит. Приходится идти на крайние меры.