Эмма быстро съедает хлеб, запивает его глотком теплой и не очень вкусной воды, а потом ложится на сено и закрывает глаза. Она думает об отце и матери, о снеге, о свежем мясе и добром мече. Об Одине и суровых битвах для прославления имени его. О будущих сражениях. О том, что все еще не боится проиграть. Но перед тем, как уснуть, она вспоминает купальню и сладкий запах масел и трав.

Комментарий к Диптих 1. Дельтион 2

Мария (др. евр.) – набожная, служащая Богу

Регина (лат.) – королева, царица

Амфиполис – древнегреческий город

========== Диптих 2. Дельтион 1. Circulus vitiosus ==========

Circulus vitiosus

порочный круг

Эмма просыпается от лязга решетки. Вскакивает, готовая ко всему, правая рука нащупывает в сене меч. Но его там нет, и воспоминания о вчерашнем дне спешно заполняют голову. Эмма сглатывает и смотрит на гостя. Это Мария, вчерашняя рабыня, встреченная в купальне. Она стоит на пороге и терпеливо ждет, когда Эмма протрет глаза.

– Здравствуй, – приветливо говорит она. – Время завтрака. Пойдем.

У нее в речи легкий акцент, но он не мешает пониманию. Короткая туника серого цвета не закрывает плечи, на ногах виднеется что-то вроде дощечек, вырезанных по форме ступней и крепящихся к щиколоткам тонкими ремешками. На севере люди ходят в сапогах зимой и летом, и здесь иная обувь поначалу смотрится очень странно.

Эмма недоуменно поднимается, поджимая босые пальцы. Она думала, что ее, как новичка, еще долго будут кормить отдельно от всех. Но Аурус, видимо, хочет, чтобы она быстрее ощутила себя своей.

– Погоди, – просит она, когда осознает, что недалеко уйдет. – Мне нужно облегчиться.

Мария понимающе отворачивается. Эмма смотрит ей в спину, гадая, что за радость слушать, как она опорожняется, но терпеть неприятно, и она торопливо развязывает набедренную повязку, опускаясь над ведром.

– Тебя ведь зовут Эмма, так? – говорит Мария, и Эмма в какой-то мере ей благодарна за то, что не молчит.

– Да.

– И ты с севера?

– Да.

Эмма заканчивает свои дела и одевается. Мария все еще не оборачивается, но и вопросов больше не задает. Тогда спрашивает Эмма:

– Ты тоже говоришь на моем языке. Это какое-то распоряжение Ауруса?

Мария мягко смеется и оборачивается, складывая руки на животе.

– В лудусе бывает много гладиаторов из разных стран. Трудно не выучиться говорить, как они.

Эмма удовлетворяется объяснением, хоть оно и кажется ей слегка подозрительным. Но не мог же Аурус заставить весь лудус выучить чужой язык для того, чтобы пришлой северянке было удобнее здесь.

– Идем же, – зовет Мария нетерпеливо. – Нельзя опаздывать на завтрак. После него Аурус ждет тебя.

Эмма вздрагивает и поспешно выходит из своей темницы, немного жалея об оставленном яблоке. Но оно ведь никуда не денется?

Мария ведет ее сначала по нижней галерее, потом по верхней, и Эмма вновь отводит глаза, когда видит гладиаторов, приводящих себя в порядок в своих комнатах. Некоторые из них уже одеты, другие обнажены, и никого, кроме Эммы, это здесь, судя по всему, не смущает. Эмма гадает, где же Робин, однако вокруг только незнакомые лица. И, как и вчера, Эмма ловит на себе множество взглядов: от любопытных до откровенно презрительных. Она не глупа и понимает, что все это от того, что в лудусе нет других женщин-гладиаторов.

Мария приводит ее на кухню, и это довольно большое помещение, в котором стоит один длинный стол, а по обе стороны от него располагаются две не менее длинные лавки. На столе виднеются кувшины, деревянные миски и блюда с хлебом, яблоками и чем-то еще, что Эмма никак не может распознать. Она невольно принюхивается, боясь учуять здесь те запахи, что преследовали ее во время передвижения по Тускулу, но пахнет свежим хлебом. Это хорошо.

Среди сидящих гладиаторов Эмма видит Робина, и тот машет ей рукой, призывая подойти.

– Как твоя нога? – первым делом озабоченно спрашивает он. У него мокрые приглаженные волосы, а плечи слегка обсыпаны песком. Эмма думает: наверное, он тренировался перед завтраком.

– Нога… в порядке, – она шевелит ее, с удивлением отмечая, что совершенно забыла о боли. Что-то далекое чуть покалывает кожу, но не больше. У Студия явно чудодейственные мази.

– Замечательно, – искренне радуется Робин и кивает Марии: – Спасибо, ты можешь идти.

– Спасибо, Мария, – спохватывается и благодарит Эмма, и Мария, широко улыбаясь, вдруг склоняется к ее правому уху.

– Мое полное имя – Мария Маргарита*, – шепчет она так, будто это великая и очень важная тайна, затем торопливо уходит. Эмма с удивлением смотрит вслед, не понимая, зачем ей эта информация.

– Садись, ешь, – торопит Робин. – Я должен отвести тебя к Аурусу, но перед этим ты обязательно должна поесть. Аурус считает, что каждый прием пищи очень важен. Тем более для гладиатора, ведь он хочет, чтобы мы побеждали.

Он смеется, а вот Эмме не смешно. Как-то не вяжется еда с тем, чтобы после нее выходить на арену и кого-то убивать. Но Робин, наверное, давно смирился с этим.

– Скольких людей ты убил? – садясь, вдруг спрашивает она, не зная, зачем бы ей это знать. Испортить свое мнение о Робине? Он единственный, кто помогает ей здесь. И он ей нравится. Лучше бы она молчала.

Гладиаторы медленно, но верно покидают кухню, расходясь по своим делам. Робин берет чистое деревянное блюдо и накладывает на него из мисок все, что подвернется под руку, затем ставит это блюдо перед Эммой.

– Бои редко заканчиваются смертью, – качает он головой. – Если бы всякий раз ланисты теряли гладиаторов, они бы разорились: новые стоят не так уж дешево. А ведь их еще надо обучить. Ешь, пожалуйста, Эмма. Нас накажут, если мы опоздаем.

Эмма спохватывается – она ведь не дома! – и осторожно берет с блюда комок чего-то непонятного: оно чуть желтоватое, довольно мягкое и пахнет чем-то кислым.

– Что это? – спрашивает она, не уверенная, что это можно есть.

Робин забирает у нее комок, кладет его на хлеб и в таком виде протягивает обратно.

– Это сыр, – говорит он, улыбаясь. – Он делается из молока. Попробуй, вкусно.

Робин говорит степенно и гладко, Эмма смотрит на него и понимает: он привык. Привык быть рабом, привык выходить на арену и сражаться для забавы знати, которая в любой момент может потребовать его смерти, привык есть этот сыр по утрам. Но как можно привыкнуть к заточению? Или у него жизнь более сытая, чем у остальных?

Запах сыра Эмме не слишком нравится, он чересчур резкий, но она видит, что все вокруг спокойно едят. Помедлив, она откусывает немного от темного хлеба, сдобренного этим сыром. Робин следит за ней, чуть приподняв брови. Эмма старательно жует, но восторга не испытывает.

– Ты никогда его не пробовала? – спрашивает Робин, и, кажется, он этому удивлен. Эмме почему-то становится неловко. Конечно, она знает сыр – правда, у них его называют иначе, и он совершенно другого вкуса. Да и выглядит он не так.

– Наверное, я забыла, – зачем-то оправдывается она и делает усилие над собой, чтобы доесть свою порцию. Остальные, как она замечает, проблем с сыром не испытывают.

– Скорее всего, – кивает Робин. – Попробуй виноград.

Он подвигает Эмме блюдо, на котором лежит большая гроздь крупных зеленоватых ягод. Эмма сомневается, надо ли ей это есть, но Робин ждет, и она из вежливости отщипывает одну ягодку. А потом еще одну и еще: виноград нравится ей гораздо больше здешнего сыра. Он сладкий и лопается на языке, освежая.

– Там, где ты жила, был виноград? – с любопытством спрашивает Робин, и Эмма мотает головой.

– У нас была рыба, – вспоминает она. – Много, много рыбы. И мяса. Молоко. Хлеб. Иногда приезжали торговцы из других стран и привозили мед и яблоки, обменивали на рыбу.

Она думает про ягоды, которые созревают в жаркие лета. И грибы, она совсем забыла про грибы. Интересно, едят ли их тут?

– А как ты поймешь, когда нам нужно к Аурусу? – любопытствует она, потихоньку подъедая виноград и закусывая его хлебом. Робин наливает ей в деревянную чашу на толстой ножке воды из большого кувшина.