– Надеюсь, ты была не против, – бормочет Паэтус, лбом прижимаясь ко лбу Эммы и не выпуская ее из своих объятий. – Потому что уже поздно, и я окончательно и бесповоротно влюбился в тебя, Эмма-гладиатор.

Эмма никогда не позволила бы себе ожидание подобных слов – не здесь и не сейчас, – а потому все ее существо устремляется навстречу Паэтусу. Предложи он сейчас заняться любовью – и Эмма согласилась бы. Все тело ее удивительно легкое и податливое, а между ног отчего-то влажнее, чем обычно.

– Пойдем еще прогуляемся, – предлагает Паэтус и берет Эмму за руку. Над их головами раскинулась черная безлунная ночь с редкими звездами, воздух свеж и прохладен. Эмма покорно идет и не может оторваться от созерцания Паэтуса. Он кажется ей безумно красивым и мужественным. И она едва слышит, как он продолжает рассказывать:

– Я ненавижу отца. И все то, чем он занимается. Мерзкий, скользкий тип. Специально повредил себе ногу, чтобы больше не воевать, не отдавать свой долг мужчины и гражданина. Одно время он требовал от меня, чтобы я занялся лудусом, но я настоял на своем и отправился учиться в Рим. А после много путешествовал и видел, как живут люди, свободные от рабства и от предрассудков.

Он вдруг останавливается и резко поворачивается к Эмме. Ей кажется, что глаза его сияют.

– Я могу забрать тебя с собой, Эмма! – с воодушевлением восклицает Паэтус. – Ты понимаешь? Забрать и освободить! И мы будем вместе, и у нас родятся дети – много детей, все похожие на тебя. Может быть, один будет вылитый я.

Он снова целует ее, гораздо более жарко и страстно, и прижимает к себе, и Эмма с замиранием сердца чувствует его напряженную плоть. Ей становится жарко и тесно в одежде. Паэтус первый, с кем она чувствует себя так, и ей почти больно отказывать ему. Однако что-то не до конца отпускает внутри.

– Я принадлежу Аурусу, – бормочет она Паэтусу в губы, и тот с досадой отмахивается.

– Он называет тебя рабыней! Отвратительное, гадкое слово! А для меня ты – свободный, прекрасный человек, рядом с которым я буду абсолютно счастлив. И постараюсь сделать счастливой тебя. У меня есть свой корабль. И деньги. Просто скажи «да» – и я разработаю план!

Он смотрит на Эмму с такой нежностью, так сжимает ее руки, что губы сами складываются в заветное слово. Эмме очень хочется вырваться отсюда – наконец-то она понимает, как сильно ей этого хочется! – и вот он, ее настоящий шанс, ее возможность. Но она шепчет обреченно:

– Я… не знаю…

Она боится. Ей безумно хочется с кем-нибудь посоветоваться, но нельзя. И Робин, и Мария сразу донесут Аурусу, узнай они про мысли Эммы, и будут правы. Как и Регина, они тоже переживают за свои жизни. Эмма может их понять. Нет, если бежать, то только так, чтобы не узнал никто.

Паэтус укоризненно качает головой, потом вздыхает.

– Конечно, ты пока не доверяешь мне. И я полностью тебя понимаю. Все происходит слишком быстро, я слишком настойчив. Но что поделать – я влюбился в тебя с первого взгляда! А может быть, – он игриво смеется, – ты думаешь, что это такая проверка?

Он снова нежно целует Эмму, и та уже корит себя за то, что не согласилась сразу. А Паэтус продолжает:

– Я дам тебе время подумать, милая. Мне нужно отлучиться из города на неделю, но потом я вернусь и буду с нетерпением ожидать твоего ответа.

Эмма кивает, и они расстаются, не дожидаясь рассвета.

Паэтус действительно уезжает, а Эмма остается наедине со своими мыслями. Они одолевают ее и днем, и ночью. Ей трудно сосредоточиться на чем-то ином. Перед ней уже расстилается морская гладь, она уже дышит воздухом свободы и ложится с Паэтусом в одну постель, и отдает ему всю себя, а он взамен делает ее самой счастливой.

Решение сбежать становится все более правильным. Эмма и раньше думала об этом, но она была одна, ей не с кем было это обсудить, она не была уверена, что может кому-то доверять, да и условия не позволяли рваться вон из кожи. Но сейчас… Сейчас есть человек, который понимает, как ей плохо здесь, как она одинока. Эмма верит Паэтусу, как не верила никогда и никому. Она откуда-то знает, что он не обманет ее.

Поглощенная предвкушением, Эмма становится рассеянной. Мало ест и плохо спит, почти не занимается римским. Робин спрашивает, все ли у нее в порядке, и она врет ему, ссылаясь на женские дни. Робин смущается и присылает к ней Марию, а та приносит специальным образом свернутые тряпицы и настои для облегчения болей. Эмме приходится делать вид, что все это ей очень помогает и пригождается. В какой-то момент она даже испытывает угрызения совести от собственной лжи, но потом вспоминает губы и руки Паэтуса, его слова и убеждается в своей правоте.

До приезда Паэтуса остается один день – Эмма собирает камушки, ведя отсчет, – когда Август замечает, что тренировки проходят совсем вяло. Какое-то время он просто смотрит, не говоря ни слова, потом подходит и спрашивает прямо:

– Ты переспала с Паэтусом?

Эмма испуганно вздрагивает и принимается оглядываться, проверяя, услышал ли это кто-нибудь. Но остальные гладиаторы далеко, и она отвечает:

– Конечно, нет! Он мой хозяин!

Август хмыкает.

– То есть, это «да»?

Он рассматривает Эмму своими пронзительными голубыми глазами, и от его взгляда становится неуютно.

– Нет, – говорит она. – Но я бы хотела.

На скулах Августа резко двигаются желваки.

– Что он пообещал тебе? – он подходит ближе, от него сильно пахнет потом. – Говори, ну!

Он хватает Эмму за плечи и встряхивает так, что голова едва не срывается с плеч. Эмма от обиды пинает его, но он перехватывает ее колено и опрокидывает на землю, грозно нависая.

– Говори, – шипит он. – Чем он тебя соблазнил?

Эмма упорно молчит, и тогда Август нажимает на какую-то точку на ноге, отчего становится невыносимо больно, и рот открывается сам.

– Он хочет увезти меня, – выдыхает Эмма, чувствуя большое облегчение от того, что наконец-то может с кем-то поделиться, пусть даже признание у нее вырвали насильно. – Он считает, что я заслуживаю лучшей участи.

Паэтус так не говорил, но Эмма умеет делать выводы.

Август смотрит на нее, потом заходится в неприятном смехе и тяжело встает. Эмма осторожно поднимается следом.

– Паэтус и мой господин тоже, – напоминает она. – Так что если ты собираешься все рассказать Аурусу…

Август смотрит на нее со смесью жалости и гнева.

– Ты слишком глупа. Такие, как ты, не должны плодиться.

Он говорит зло и отрывисто, и Эмма хмурится, слушая его. А когда пытается прервать и заявить, что не заслужила подобного к себе отношения, Август рявкает:

– Ты никогда не станешь свободной! Даже если Паэтус увезет тебя – ты принадлежишь Аурусу! Не его детям, не его жене – ему самому! И если ты родишь детей к тому моменту, как он отыщет тебя на краю земли, то их у тебя заберут и тоже сделают рабами, а может быть, убьют!

Он выпускает пар, заплевав Эмме все лицо, а потом понижает голос, когда становится заметно, что другие гладиаторы прислушиваются.

– Ты думаешь, – вкрадчиво спрашивает Август, – Паэтус хочет увезти тебя из-за того, что ты так ему нравишься? Дура! Он хочет насолить отцу! И только! Он ненавидит его, а ты сейчас – самый важный гладиатор для Ауруса, он вложил в тебя огромное количество денег – своих и чужих. Как ты думаешь, будет ли ему хорошо от твоего побега? А Паэтус просто хочет засунуть в тебя свой член – как и во всех других женщин, что у него были и будут!

Эмма не верит. Она не хочет верить и отчаянно мотает головой. На глаза набегают слезы.

– Ты лжешь, – задыхается она. – Я не знаю, почему ты это делаешь, но прекрати. Паэтус любит меня! Он сам так сказал!

Август снова смеется, запрокидывая голову, и кадык яростно движется на его шее от этого смеха, будто тот рождается насильно.

– А ты спроси у него, кому еще он предлагал убежать в свое время!

Наставник отворачивается и уходит, хромая больше, чем обычно. Эмма глотает слезы, а те, что успели вырваться на свободу, яростно утирает ладонью.