– Молли, – говорит он, хватает за руку и разворачивает к себе лицом. Он очень взволнован. – Эй, подожди.

– Ты прикалываешься? – смотрю на него, разинув рот и неосознанно повторяя слова его брата – поверить не могу в то, что сейчас здесь произошло. Как можно было так беспечно попасться в ловушку? Чувствую себя идиоткой. Чувствую себя той, кем меня, вероятно, называют. Грязной шлюхой. – Ты думаешь, что я останусь здесь еще хоть на секунду?

Гейб делает шаг назад, точно подозревает, что я сейчас вырву ему горло.

– Хорошо, – говорит он, вскинув обе руки в знак капитуляции. – Это было плохо. Но послушай меня секундочку, ладно?

– Угу, – выдавливаю я, тяжело дыша. Неровный край ключей впивается в ладонь. – Это все как-то подозрительно. Ты знал, что он здесь, явно это знал, и просто… ты подставил меня, Гейб. Я не понимаю, почему…

– Я тебя не подставлял, – говорит он, качая головой. Кажется, ему обидно, что я так о нем думаю. – Молли, эй, прекрати, это же я. Я бы так не поступил. Я знал, что он дома, но не думал, что покажется здесь. И я знал, что если скажу тебе, то ты вообще не выйдешь.

– Ты прав, – отрешенно говорю ему. – Не вышла бы.

– Но я этого хотел.

– Потому соврал? – Что-то здесь определенно не так. Я вдруг вспоминаю, что Патрик все время на это жаловался – что Гейб представляет из себя самого милого парня на свете, пока получает, что хочет. И мне не нравится, что это затронуло меня. – Ты хотел, чтобы я пришла, поэтому соврал?

Лоб Гейба морщится.

– Я не врал, – спорит он. – Клянусь, я собирался сказать тебе в конце вечера. Просто… Мы хорошо проводили время, ты хорошо проводила время, и я знал…

– Да. – Я перебиваю его и обхватываю себя руками, в данный момент чуть больше беспокоясь из-за отсутствия толстовки, так как ощущаю себя до смешного обнаженной. – Какое-то ерундовое оправдание, Гейб.

Парень выдыхает и трет шею сзади.

– Ты права, – говорит он через минуту. Сквозь деревья до нас доносятся шум вечеринки, смех. – Ладно. Ты права. Я облажался. Мне очень жаль. Было глупо с моей стороны. Слушай, почему бы нам не свалить отсюда, не попить кофе? Я даже не знаю, что сейчас открыто, но позволь мне загладить свою вину.

Я качаю головой, обнимая себя чуть сильнее. Продолжаю представлять отразившееся на лице Патрика отвращение.

– Я просто хочу уехать, – тихо говорю ему. – С меня хватит на сегодня, ясно?

Гейб снова выдыхает, но не спорит.

– Напиши, когда будешь дома, – вот и все его слова. А я не говорю ему, что без понятия, где вообще находится это место.

Я пополняю свой запас лакричных конфет и, благодаря документальному фильму Кена Бернса про Гражданскую войну, весь следующий день познаю подробности похода генерала Шермана к морю, одетая в спортивные штаны и кофту с длинным рукавом, хотя на улице двадцать градусов. Я даже добираюсь до 1864 года и только потом выхожу пописать. До отъезда в Бристоль я никогда не увлекалась документальными фильмами, но моя соседка по комнате, напоминающая хорька брюнетка по имени Карла, которая развесила вокруг своей кровати простынь, чтобы скрыть, чем занимается, на удивление щедро поделилась своим паролем на Netflix. Вероятно, она думала, это убережет меня от какого-нибудь безумия типа завести с ней разговор. Тогда я начала прокладывать свой путь сквозь хор убаюкивающих, в основном британских, рассказчиков, излагающих тонкости различных пугающих и странных событий, как природных, так и нет: Аляскинский пограничный рубеж, Стив Джобс, Арийское братство. Знание немного напоминало силу. Казалось способом сохранить контроль.

Сегодня я жду удаляющегося по гравию шороха шин маминой машины и только потом крадусь вниз за тостом с авокадо. После приезда сюда я питалась в основном кукурузным сиропом и сладким. Чувствую, как на щеке расцветает прыщ. Вожусь с модной кофеваркой и смотрю в окно на двор, пока она плюется на гранитную стойку. Оскар шумно вздыхает, лежа на черно-белом плиточном полу. Бывало, когда я находилась не в духе, Патрик рассказывал дурацкие шутки, пока я не приходила в себя. «Что сказал бизон, когда подвез своего ребенка в школу?» («Пока, сын»[1]) и «Зеленое и с колесиками?» («Трава, я соврал про колесики»).

Вспоминаю его лицо, когда он впервые меня поцеловал. Вспоминаю его лицо, когда он увидел меня прошлым вечером. Беру кофе и тост, забираюсь под одеяло в обнимку с ноутбуком и стараюсь вообще ни о чем не думать.

Не уверена, работает ли Патрик после своего возвращения в Стар-Лейк в магазине, но не могу выкинуть из головы мысль, что должна его увидеть. Поэтому на следующий день обнаруживаю его за древней кассой, как и два года назад, оформляющего три больших пирога с дополнительной порцией сыра для дамы среднего возраста.

«Пиццерия Доннелли» втиснулась между грязной прачечной и обувным магазином на главной улице и находится там, сколько я себя помню: Конни и Чак влюбились еще в школе и открыли магазин через год после свадьбы. Чак всегда мечтал владеть пиццерией, а Конни, ее девичья фамилия – Чиаволелла, научила его готовить. Здание довольно неухоженное, большое зеркальное окно красуется витиеватыми желтыми буквами, а крыша – непрокрашенной деревянной черепицей. На стене возле туалетов висит, вероятно, единственный в штате Нью-Йорк работающий таксофон. Все столы укрыты красно-белыми прорезиненными скатертями. Стены украшают фотоколлажи спортивных команд из школьной газеты.

Патрик замечает меня не сразу. Он склонился над кассой, и волнистые волосы падают ему на глаза. Когда мы были в первом и втором классах, девчонки все время пытались до них дотронуться. Патрика это бесило.

Я смотрю на него с секунду. Если не считать вчерашнюю вечеринку, после той статьи в «Пипл» мы ни разу не оказывались в одном месте. Это Джулия показала ему статью – она любит все, связанное со знаменитостями, по крайней мере, любила. Она оформила подписку на «Пипл», «Ю-эс Уикли» и «Лайф&Стайл» и придерживалась строгих убеждений касательно достоверности информации. Тем утром я проснулась под четырнадцать пропущенных от нее, а еще серию сообщений, приправленных таким количеством неверия, злости и многочисленных «какого черта», что пришлось перечитать их дважды, чтобы понять, какого черта произошло.

А произошло то, что меня наконец-то поймали.

Позже тем днем показался Патрик с выдернутой из журнала Джулии страницей с неровными и рваными краями. Посреди фотографии моей мамы в ее кабинете пролегала складка, прямо по центру ее лица.

– Это правда? – тихим голосом спросил меня Патрик. «Бронко» работал на холостых на подъездной дорожке у нашего дома. Шел дождь, холодная изморось. Выхлопная труба испускала дым в сырой серый воздух.

– Так, – ответила я дрожащим голосом, подняв руки, чтобы успокоить его. Я видела статью утром и весь день пряталась в комнате. Знала, что грядет. Мне стоило первой к нему прийти и столкнуться с неизбежным. Но я вместо этого струсила и заставила его прийти ко мне. – Так, мы можем просто…

– Молс. – Патрик выглядел растерзанным, словно внутри него взорвался снаряд со шрапнелью. Как человек, вернувшийся домой и обнаруживший на его месте кратер. – Я спросил, это правда? Ты… – Он растерянно потряс темными волнистыми волосами. – В смысле, с моим братом?

– Ты должен меня выслушать, – сказала я вместо ответа. – Выслушаешь?

– Я слушаю. – Голос Патрика уже опасно равнодушный, словно где-то в глубине души он знал, что последует, и хотел к этому подготовиться. Его глаза стали цвета стали. – Да или нет, Молс?

– Патрик, – сказала я и даже не смогла ему ответить. – Пожалуйста.

Тогда Патрик отступил на шаг, будто я ударила его. На его ресницах и волосах собирались капли дождя.

– Ладно, – медленно сказал он, а потом быстро рявкнул: – Мне нужно… да. Мне нужно свалить отсюда.