Давным-давно она поняла, что несколько глотков крови влюбленных в нее юношей равнялись десяткам почти досуха выпитых жертв, которые не испытывали к ней ничего, кроме страха и отвращения. Негативные эмоции так же разжижали кровь, как ее насыщала любовь. Кровь бродяг она пила, как воду, почти не чувствуя удовольствия и вкуса; она только дразнила, но не насыщала. Кровь же юных жертв была квинтэссенцией их жизни, их надломленных душ, их пылких сердец, пропитанных восторгом и обожанием.

Многое зависело от настроения. Иногда она делала несколько глотков и останавливалась. Она чувствовала, что представление на сегодня окончено. Временами же она пила до головокружения. В такие моменты она как никогда отчетливо понимала, что может выпить всю кровь, заключенную о хрупком человеческом теле, что ей не составит никакого труда оставить от него только бесполезную оболочку. И чаще всего такая дикая жажда просыпалась в ней после посещения церкви. В очередной раз испытав разочарование и не утолив своего страстного томления, она вновь хотела почувствовать себя всесильной королевой Пурпурного Города, повелительницей жизни и смерти. Ей нужно было отыграться на ни в чем не повинном существе. И чем больше крови она выпивала, тем более могущественной и неодолимой себя чувствовала. Но в последний момент по спине пробегал резкий холодок, и все ее существо охватывало дурное предчувствие. Еще не совершив преступление, она уже испытывала горечь раскаяния. И мысль о том, что это чувство больше никогда ее не покинет, заставляла в ужасе отшатнуться от жертвы.

Наутро ее ночные спутники чувствовали головную боль разной степени тяжести – в зависимости от того, какое настроение у нее было вчера, – а также саднящее покалывание в шее, но она знала, что они списывали эти неприятные ощущения на похмелье и страстные поцелуи, подаренные таинственной незнакомкой. Многие из них после проведенного вместе вечера влюблялись в нее еще сильнее. Если вдруг впоследствии она случайно попадала в поле их видимости и ловила на себе восторженно-просительный взгляд, она создавала иллюзию исходившей от нее угрозы, и они не решались подойти к ней. Всем им она внушала, что встреча с ней должна держаться в строжайшей тайне, и никто не мог преодолеть силу ее воли. Постепенно приключение стиралось из их памяти и становилось призрачной дымкой, каковой была она сама. Она никогда не была ни с кем больше одного раза. Это было бы опасно для здоровья и самой жизни ее жертв, а значит, грозило ей разоблачением. Да и хрупкую юношескую психику она не хотел подвергать такому удару, как безответная влюбленность.

Разумеется, никто из них не превращался в вампира. То были лишь раскрученные Голливудом байки; так же, как и якобы способности летать, лазать по совершенно гладким стенам и потолку, превращаться в летучую мышь, туман и в других животных и субстанции. Все ее таланты, даже умение делаться невидимой, были, скорее, психологического, а не физиологического характера. Она умела очаровывать, читать мысли и создавать иллюзии, но ведь некоторые люди тоже умеют все это. Кто знает, останься она человеком, она, быть может, также обладала бы этими умениями, но, возможно, в меньшей степени. Люди используют такие способности только для забавы, время от времени; она же пользовалась ими каждую ночь, чтобы получить то, без чего не могла продлить свое существование. Когда речь идет о жизни и смерти, приходится оттачивать свое мастерство до механического навыка, ведь цена слишком высока. Только так можно было выжить.

К тому же дар этот действовал не на всех одинаково. Те, кто обладал сильной волей и твердостью характера, не сразу позволяли прочесть свои мысли или окружить себя иллюзиями. Многое зависело и от возраста жертвы. Подростки больше, чем взрослые, подвержены любому влиянию, они более открыты и недисциплинированны. Расслабляющая атмосфера клуба и хорошая порция выпивки делали свое дело. Выпивка никогда не вредила и ей самой. Она могла пить не только кровь. Она могла есть. Все, что угодно, – даже чеснок! Святая вода, распятия и серебро были из той же оперы небылиц, распространяемых литературой и киноиндустрией. Они заставляли ее усмехаться и повторять про себя:

– Выдумки, мой друг. Вульгарные выдумки сумасшедшего ирландца.

Кристиан открыл глаза и обнаружил себя на кровати Анжа. К нему склонились перепуганные лица друзей. Как оказалось, он потерял сознание, и они около получаса приводили его в чувство.

– Полчаса? А мне показалось, это длилось несколько минут, – вырвалось у него.

– Что длилось? – удивленно спросил Анж.

Кристиан не стал отпираться и описал друзьям оба своих видения – пожар, охвативший город, и прекрасную незнакомку в странном доме с витражами и свечами.

– Я ее знаю, – едва шевеля губами, заключил свой рассказ Кристиан.

– Что? – в один голос воскликнули Анж и Тэйн.

Ему хотелось кричать, упасть на колени, кататься по полу, но он едва мог пошевелить пальцем – он физически ощущал, что на него навалилось что-то, чего он не в силах вынести. Он молчал и беспомощно смотрел на них. Тэйн подошел к нему вплотную и начал трясти его за плечи.

– Повтори, что ты сейчас сказал, – произнес он, до боли стискивая непривычно горячие запястья Кристиана и пристально глядя ему в глаза.

– Я лучше покажу, – ответил тот голосом обреченного и встал с кровати…

Он шел в сторону «Серебра и метала», игнорируя расспросы друзей, спешивших следом. В глубине души он понимал, что будет лучше, если он попытается вычеркнуть из памяти сегодняшний вечер и больше никогда не переступит порога клуба, потому что случившееся слишком запредельно, слишком ужасающе для человеческой психики. Но он знал, что теперь в любом случае не сможет спать спокойно. Судьба не оставляла ему выбора…

…На следующий день он отказался встать с кровати и пойти в колледж, как дядя ни будил его. Он был уверен, что не поймет ни слова из того, что будут говорить преподаватели. Его мучили головная боль и похмелье. Вчера в клубе, снова увидев незнакомку из своего видения, он напился до беспамятства. Она весь вечер флиртовала с каким-то типом, а ближе к полуночи они оба каким-то незаметным для Криса образом исчезли. Всю ночь он повторял терпеливо слушавшим его Тэйну и Анжу свой рассказ о видении, которое было словно средоточием всех тех снов о ней, которые снились ему в последние пять лет, – с тех пор, как он переехал в Пурпурный Город. И лишь недавно, месяц назад, в день своего рождения, он встретил в клубе девушку из плоти и крови, как две капли воды похожую на неземную фею из его сновидений. Эта встреча и обрадовала, и повергла в шок, и он никому не смел рассказать о ней. Но теперь, после того видения, которое было слишком ярким и правдоподобным, чтобы быть сном; после того, как незнакомка снова предстала ему в своем настоящем облике – не как прекрасная земная девушка, какой он видел ее в клубе, но как неземной ангел его сновидений, хотя это был не сон; – после того, как открыла ему свое имя, он больше не мог держать все это в себе.

Придя домой на рассвете, он грезил ею до полудня, вновь и вновь шепча ее имя. Ни будильник, ни уговоры дяди Адлэя не могли заставить его открыть глаза и расстаться с желанным образом. Наконец, он проснулся сам, томимый каким-то бессознательным побуждением. Оно же заставило его как можно скорее покинуть дом. Он и сам не знал, куда идет и чего ищет; знал лишь, что оставаться в четырех стенах не может, – иначе просто сойдет с ума.

Стоял пасмурный осенний день. Небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами, которые время от времени прорезали серебристые трезубцы зловещих молний. Казалось, еще немного и они заденут готический шпиль церкви, который, словно навстречу ненастью, устремился в негодующие небеса. Церковь, четко выделявшаяся на их грязно-сером фоне, будто была покрыта буро-коричневыми пятнами засохшей крови. Угрюмым и мрачным стражем возвышалась она над отринувшим Бога городом, словно радуясь ненастью и предрекая ему новые, более страшные, несчастья.