Двадцатого января тысяча девятьсот пятого года мы, оставив по борту скалу острова Санта-Клара вошли в лазурную залитую солнцем круглую как блюдце бухту Ла-Конча. Хоть Машенька ни словом, ни гримасой ни разу не выказывала своей усталости от долгого пути, а беременность протекала удивительно спокойно, но известие о том, что мы решили остаться здесь на десять дней и провести их на берегу в гостинице пробило маску её невозмутимости и её радость стала нам наградой за этот подарок. Почти в самом центре бухты красовался наш стометровый красавец, благодаря дотошности боцманской команды, нигде ни одного ржавого подтёка, вся медяшка сияет, а угольно чёрной краске бортов наших катеров позавидовали бы даже начищенные сапоги гвардии Кайзера. Над всем этим полощутся наши Георгиевско-Андреевские флаг и гюйс, а на мачте гордо плещется жалованный нам вымпел Святого Егория. Ещё нашему отдыху весьма способствовало зимнее время, без суеты выехавшего на отдых королевского двора и всей сопутствующей камарильи. Само собой, что наше появление встряхнуло сонный городок, но именно в той мере, чтобы ненавязчиво скрасить заход нашему экипажу. Сходящие на берег с удовольствием наливались дешёвым лёгким местным вином, закусывали хамоном и прочими местными прикусками, любовались, а многие шли дальше просто знакомства с местными жгучими красотками. Мы выгуливали свою красавицу, уже наполненную вдумчивой плавностью приближающегося материнства, нежно опекающую уже большой живот. Так неспешно, словно специально созданные для этого совершали маршруты на гору Игельдо или Ургуль, в католический монастырь Святого Севастьяна и давший название местечку, прикупили в обувной лавочке деревянные башмачки, в которых на толстый шерстяной носок ужасно понравилось топотать Машеньке. Правда спать нам решила не давать Клёпа, которая осталась на крейсере и теперь ранним утром начинала кружить над нашей гостиницей, и оглашать окрестности своими пронзительными криками. Я вообще, думала, что её крик - это клёкот, но оказалось, что в её арсенале есть пронзительные скрипучие крики, которыми она взывала к нашей спящей бесстыдно совести. Так, что сначала приходилось выходить на балкон, а вскорости выходить на прогулку, когда она могла подлететь и лично пожаловаться на вызывающую недопустимость нашего поведения. При этом у неё вполне хватало времени получить удовольствие от ловли рыбы в накатном прибое у острова Санта-Клара. Как оказалось, она освоила ещё одну технику, из-за почти отвесных со стороны океана скалистых склонов, у Клёпы появилась возможность высматривать добычу сидя на каком-нибудь карнизе, чтобы пикировать за ней прямо оттуда.

  За столь долгую стоянку мы ещё успели подновить Машенькин гардероб, хоть она подготовила пару платьев с учётом растущего живота, но почему бы нам не сделать малышке приятное. Выходя от портного, Машенька очень удивлялась, что портной как-то очень уже удивлённо реагировал на надетый на ней бюстгальтер, который ведь так и подавался Матильдой, как новшество от парижских портных, а здесь ведь до Парижа гораздо ближе, а портной на отдыхе удовлетворяет самым изысканным вкусам придворных, но об этой парижской новинке явно не знает и называет её "Русский Лифик". Но Машеньку этот казус лишь чуть позабавил и она уже заговорила о чём-то другом. А я веселилась, что теперь честь изобретения бюстгальтера наверняка останется за Россией, хоть здесь нет патентного права в современном для меня виде, "Русский Лифик" он ведь таким русским и останется. Кроме вопроса с нашим выросшим животиком, ведь не стоило сбрасывать со счетов вопрос о том, что нам ещё идти по зимней штормовой Балтике, а в столицу мы прибудем ещё зимой, а это очень не похоже на уже начинающуюся здесь весну. Кроме платьев, шерстяных панталончиков и тёплых нижних рубах Машенька приобрела роскошный меховой капор и шубку с муфтой, не считая удививший местного сапожника заказ на тёплые, подбитые мехом сапожки. Так, в самом радостном от удавшегося отдыха настроении, после накануне закончившегося набежавшего с Атлантики шторма, мы в последний день января покидали гостеприимную бухту Ла-Конча...

  *- бухта Дурбана носит название Наталь, данное в 15-ом веке Васко да Гаммой, переводится как "Рождество".

  После обеда второго февраля мы огибали Пуэнт-де-Панир, чтобы повернуть во внутренние воды Франции и подойти к рейду Бреста. Почему в телеграмме так чётко был обозначен Брест стало почти понятно, когда за день до нашего ухода в бухте Ла-Конча появился испанский лёгкий крейсер, которому было явно больше десяти лет, и рядом с нашим красавцем он проигрывал своими кургузыми дутыми формами и явной архаичностью облика и вооружения. Но он собрался следовать с нами, так, что придётся аккуратно идти свои четырнадцать узлов, кто его знает, а вдруг не сможет угнаться на бОльшей скорости. На подходе к Бресту нас уже караулили два английских броненосных крейсера типа "Глориес", как выяснилось, на рейде был ещё и броненосец, но позволять себе такие же вольности, как на Дальнем Востоке они здесь явно не рискнут, но напрягло это не на шутку. Видимо за время перехода успели отвыкнуть от вида и присутствия наших заклятых друзей. Даже у матросов, без всякой накачки стали суровые сосредоточенные лица, ведь они ещё не успели забыть, с кем воевали в Печелийском заливе. Про два французских крейсера я даже упоминать не буду, и ещё в порту становилась на якорь новая итальянская канонерка, видимо вошедшая как раз перед нами. Выходит, что наша задержка в городке Святого Севастьяна оказалась очень кстати и всем на руку, а мы ещё и отдохнули.

  Но расслабляться не стоило, не поверю, что англы простили нам потопление двух своих лучших в Азии эскадр и потерю до двадцати тысяч своих моряков, не говоря о потерях денег из-за проигранной Японией войны. То есть, если невозможно открыто на нас напасть, то следует ждать чего-то скрытого. Если бы сейчас уже существовали подводные пловцы, то наши матросы бы кидали гранаты вдоль всего борта целыми сутками всю стоянку, с регулярным проворачиванием винтов и наблюдением за водой усиленной вахты сигнальщиков. А раз таковых нет, то стоит опасаться любого сближения с гражданскими судами, катерами или даже лодками, к сожалению мы не настолько толстокожи, как эскадренный броненосец. Словом, вахту усилить и ожидать любой провокации, как с воды, так и на берегу. Портовые власти явились незамедлительно и вручили приглашение к городскому начальству, по совместительству выполняющему функции командования портом, или комендант порта по совместительству ещё и местный градоначальник. Словом, проинструктированный до икоты Волков остался бдить на корабле, ведь может, целью было удалить нас с крейсера, а мы с Артеньевым при полном параде и смешных треуголках поехали к градоначальнику. Я всегда была, почему-то уверена, что у адмиралов такие же широкие жёлтые лампасы на штанах, как красные у пехотных генералов, когда об этом услышал Николай, он смеялся до слёз. Вообще, как он мне сказал, у адмиралов есть парадные с шитьём мундиры, но повседневный мундир отмечен только погонами с орлами. А у Николая не было даже адмиральской с золотой каймой треуголки, он обходился повседневной. Откуда бы адмиральские красивости в Артуре взялись?

  Приём у градоначальника ничего из себя не представил, как и не таил в себе каких-то подводных камней, что определила едва мы вошли и я смогла прощупать эмоциональный фон принимающей стороны. Главным и единственным мотивом было жгучее любопытство и желание убедиться, что газетные писаки не наплели с три короба. Как мне подумалось, может, это и стало основной причиной перегона "Новика" сюда с азиатского театра, чтобы сами посмотрели, и что называется, прочувствовали!