Очень часто, определяя сакральное, принято противопоставлять его мирскому, обыденному, профанному. Профанное (от лат. profanus – лишённый святости, непосвящённый) – все, что не связано со святым, а потому не является ценным, в противоположность святому как абсолютной ценности. Термин этот появился относительно недавно, в ХХ веке. Но разграничение, оппозиция этих явлений наблюдается уже в так называемых традиционных культурах.
Дюркгейм считал, что священные объекты отличаются от профанных тем, что становятся объектом особой ритуальной деятельности, почитания и благоговения. Они священны как символ группы, как главная её ценность. У австралийских туземцев в качестве такого символа выступает священное животное, у христиан – Иисус Христос. Таким образом, представление о священном возникает на заре человечества и пронизывает всю историю культуры.
Дюркгейм объяснил связь мифа и легенды с сакральным и профанным: «мифы, догмы, легенды – это или представления, или системы представлений, выражающие природу священных явлений, свойства и способности, которые им приписываются, их историю, их отношения между собой и со светскими явлениями».
Сакральное – желанно, но запретно. Отношение между сакральным и профанным строго регламентируется. Контакт между ними одновременно табуирован, но вся суть существования этих двух понятий в их соотношении друг с другом. Сакральное составляет сверхценность, но непосвященные не имеют права прикасаться к нему без определенных предписаний. Нарушение табу, как правило, карается смертью или безумием. Этот запрет с одной стороны поддерживает его статус, а с другой стороны –оберегает профанов от могущества священных сил. Поэтому священные вещи всегда надежно защищены от профанных. (Может быть, здесь разгадка тщетности поисков Золотой колыбели, о которой пойдёт речь в дальнейшем?)
О жёсткой отграниченности сакрального от профанного писал немецкий культуролог Эрнст Кассирер. Сакрализация начинается с выделения в пространстве определенного участка, отличного от других, как бы обнесённого некой оградой. Он показал это на примере слова «храм». Латинское слово templum восходит к корню tern– «резать», то есть обозначает «отрезанный», ограниченный участок (Кассирер 2001, с. 114). Сакральность храмов часто лежит в основе легенд у всех народов. Крымские легенды свидетельствуют о том, что даже разрушенный храм продолжает свою жизнь в культурной памяти населения.
Как это ни странно, святое и скверна в различных языках обозначено одним словом. Французский социолог Марсель Мосс одним из первых заметил их связь. Скверное, проклятое, нечистое в наших легендах встречается редко. Оно присутствует в основном в современных городских легендах или же в легендах, близких к быличкам и меморатам (страшным рассказам от первого лица). Часто с этим понятием в легендах граничит антиценность греха. С нечистым и проклятым связано упоминание об этническом или религиозном чужом. Подробно об этом речь пойдёт в разделе «Сакральная география».
Нужно также оговорить, какое место занимает проклятое и нечистое в структурировании пространства. Кайуа описал принцип локализации сакрального: четкий центр чистоты и святости, тогда как нечистая периферия обычно не имеет границ и размыта (Каюа 2003, с. 72). Это положение чрезвычайно распространено, однако оно не учитывает некоторых существенных моментов.
Наличие разных священных мест связано с различными сферами деятельности. За сакральным центром поселения может находиться как профанное, так и нечистое. Однако в лесу могут существовать и другие святые места: сакральные маршруты, связанные как с охотничьими тропами, так и с посещением каких-то святилищ, водные источники, места проведения обрядов. Во всех этих случаях центр может не быть жестко противопоставлен периферии. Вопрос о границе в таком случае остается проблемным.
На одной территории может располагаться много святых мест, принадлежащих разным народам. Это создает проблему полицентричности. Для враждующих культур характерна инверсия сакрального и нечистого по принципу противоположности своё/чужое. Для Крыма с его поликультурностью это означает вопрос: как воспринимает один народ священные места другого народа? Известен и ответ. Сакральные места в Крыму пользуются уважением независимо от конфессиональной принадлежности населения. Мы вернемся к этому в третьей части нашей книги.
Многие исследователи объясняли связь святого, профанного и скверны посредством обряда жертвоприношения.4 Эта связь проявляется даже в этимологии слова профанный. В древнем Риме profanus – та часть мяса жертвенного животного, которую выносили за пределы храма, для поедания её людьми, тогда как основную жертву приносили богам.
Рене Жирар считал, что жертвоприношение играет важную роль в формировании единства в обществе. После жертвенного убийства наступает мир. Священное отделяет насилие от общества, потому что насилие приписывается божествам, и никто не чувствует себя виноватым, «жертвоприношение по этому принципу роднится с сакральным – это пагубное насилие, которое перевоплощается в насилие благое» (Жирар 2000, с. 312).
По мнению Жирара, насилие и священное имеют одинаковые динамики. Они тождественны как две двойные силы: пагубная и благая (Жирар 2000, с. 315). Жирар привёл пример с отношением к металлу – он биполярен. С одной стороны, он помогает в работе, с другой – это смертоносное оружие. С этим связано отношение к кузнецу на ранних этапах человечества. Он пользуется привилегиями, но общения с ним избегают, поэтому он живет за пределами общины. Стоит случиться какой-либо беде – обвиняют кузнеца (Жирар 2000, с. 316). В крымском материале встречается пример подобного отношения. В «Легенде о горе Демерджи» кузнец живет на горе, в отдалении от поселка. Он куёт оружие для поработителей, его обвиняют в исчезновении воды, убийстве девушки Марии, которое становится причиной землетрясения. Гибель Марии и гибель кузнеца в равной мере оказываются увековечены каменными изваяниями, чудесно появившимися в результате всех этих событий.
За границами общины находится «дикая сакральность», по выражению Р. Жирара, а именно: боги, мертвые, природа, космос и люди, например чужеземцы (Жирар 2000, с. 323). Этим объясняется, почему жертв выбирают не из общества – часто это животные и чужестранцы, они как бы попадают из священного в священное (Жирар 2000, с. 327). Об этом говорят легенды о жертвоприношениях чужестранцев, которые в Крыму приписываются Ифигении. Хотя пример с Ифигенией не самый лучший, потому что это поздняя переделка мифа в легенду, попытка привязать текст мифа к реальному месту в Крыму. Древнегреческие драматурги при обработке этого мифа придали ему гораздо более глубокий смысл.
Нужно отметить, что жертвоприношение часто остаётся за рамками сюжета легенды. Крымские легенды изначально столько раз были отредактированы, что наиболее архаичные элементы почти стерлись, и в них практически отсутствуют описания жертвоприношений как ритуального действа. Однако сам мотив не исчез.
В мировом фольклоре очень популярны легенды о жертвоприношениях при строительстве значимых зданий (крепостей, церквей) или закладке мостов (важных стратегических объектов). В одном из вариантов легенды «Семь колодезей» обряд жертвоприношения присутствует латентно. Упорно рывший колодцы человек истратил последние силы и бесследно исчез, а на месте его предполагаемой гибели возникли семь полноводных колодцев. Здесь смерть – это не исчезновение, а скорее преображение. Для безводных районов Крыма колодец не менее важен, чем крепостная башня. Еще один пример находим в легенде о Джаныке. Героиня умирает, добыв для своего народа воду. Её гибель очень похожа на самопожертвование.
Повествуя об определенном месте или человеке, легенда сакрализует их. Выделяет из обычных, наделяет их значимостью, делает ценными для того общества, где легенду рассказывают. Нужно помнить, что степень сакральности может меняться со временем, подниматься и падать. Очень важно отметить, что сакральное не связано только с религией, возникло до нее, а также продолжает жить после того, как религия теряет свои позиции в современном обществе. И обе приведённые выше легенды о добывании воды сакрализуют героическое усилие, человеческую волю, а мотив жертвоприношения в них блекнет. Новая культура сместила акценты.
