Его империя буквально кишмя кишит европейцами; в своё время здесь обосновались португальцы, а теперь к его богатствам подбираются и жители туманного Альбиона, стремясь вывезти из Индии как можно больше золота и слоновой кости. Между нами говоря, Акбар неспособен твёрдо держать в руках бразды империи. Львиную долю своего бюджета он тратит на строительство новых резиденций, но это не крепости, а просто дворцы, утопающие в зелёных насаждениях. О том, как легко их захватить и разграбить, не хочу даже упоминать. Я рта лишний раз не раскрою, помня о своём унизительном положении. Впрочем, при таком богатстве он может себе позволить любую блажь».

Сарнияр дочитал письмо до конца и принялся за другое.

« Наш сын Зигфар пытается ухаживать за своей юной невестой, таскает за ней игрушки и книжки, ловит для неё бабочек, словом, ведёт себя, как влюблённый дурачок. А вчера я оказался случайным свидетелем совсем не детской сцены ревности. Зигфар подкараулил принцессу в саду и учинил ей разнос за то, что она кокетничала с учеником художника. Похоже, он чересчур всерьёз воспринимает их помолвку. А юная проказница смеётся ему в лицо, чем доводит его всякий раз до истерики. Мои дети пытаются с ней подружиться, но она воротит от них свой маленький носик. Девчонка развита не по годам и уже сейчас доставляет кучу хлопот своим родителям. Оба сбились с ног в поисках лучших учителей, дабы воспитать из своего чада ходячую премудрость. На мой взгляд, девочке незачем забивать голову наукой, которая вряд ли пригодится ей в замужней жизни, а родительское тщеславие должно иметь определённые границы. Но я держу при себе своё мнение, помня о том, что мы чужаки в этой стране и нежеланные гости».

– Ну, вот опять, – расстроился Сарнияр, – каждое письмо отца пронизано горечью и стыдом за своё зависимое положение.

Он с досадой убрал письмо обратно в шкатулку и достал самое последнее, присланное в ответ на его сообщение о том, что дядя Муса надёжно заперт в тюрьме.

« Сын мой, у меня нет слов!!! Не знаю, как благодарить судьбу за это чудо. Сознаюсь, что не принимал всерьёз твои намерения скинуть моего брата, изложенные во многих посланиях, справедливо считая тебя слишком юным для подобной авантюры. Ты – гордость и свет очей моих, мой мальчик! Султан Акбар шлёт тебе свои поздравления. Ты даже не представляешь, насколько возрос наш престиж в его стране после известия о развенчании Муселима. Но ты написал, что мы разорены, а посему мне придётся ещё задержаться здесь, чтобы предпринять кое-что для поправки наших дел.

Зигфар закатил страшную истерику, не желая расставаться со своей суженой. Пришлось объяснить ему, для чего был придуман этот ловкий ход. А султан Акбар сказал, что теперь скорее отдал бы свою дочь за его старшего брата-героя, не будь она сущим ребёнком. Но, похоже, наши увещевания влетели твоему брату в одно ухо, а из другого вылетели. Он никак не хотел верить, что его помолвка была ненастоящая. Надеюсь, его увлечение принцессой вскорости пройдёт».

– В каждом своём письме отец упоминает о дочери Великого Могола, – с удивлением обнаружил Сарнияр. – Чем объяснить его повышенный интерес к этому избалованному созданию? Что обозначают эти слова «предпринять кое-что для поправки наших дел»? Уж не задумал ли он устроить мою свадьбу с принцессой Раминан? Конечно, султан Акбар позаботится о том, чтобы семья его зятя ни в чём не нуждалась. Какая гадость! Неужели отцу не надоело собирать крошки с чужого стола, и он намерен до конца жизни пользоваться его щедротами?

В эту минуту в дверь кто-то постучал.

– Кто там? – спросил Сарнияр с ноткой недовольства в голосе.

Дверь открылась, и в комнату с поклоном вошёл Рахим.

– Я искал вас, ваше высочество. Чем вы тут занимались?

– Пересматривал свой архив. Меня тревожит, почему отец до сих пор не вернулся. Ума не приложу, что могло задержать его в Индии.

Рахим молча взял письмо из рук царевича и положил его обратно в шкатулку.

– И вы старались найти ответ на этот вопрос в его письмах? – с отечески-покровительственной улыбкой погладил он юношу по плечу. – Давайте-ка лучше прогуляемся за ворота. Там вас ожидает приятный сюрприз.

Молодые люди сошли во двор, битком набитый стражей, и, пробившись через толпу, выбрались за ворота дворца. Здесь царевич также обнаружил большое скопление придворных и челяди. Глаза всех собравшихся были прикованы к дворцовой площади, запруженной городскими зеваками.

Сарнияр на голову возвышался над этим человеческим морем и потому сразу разглядел в конце площади группу всадников, вслед за которыми медленно катились закрытые пароконные повозки. Сердце его учащённо забилось в груди, когда в голове процессии он заметил высокого статного мужчину лет сорока пяти, гарцующего на вороном коне.

– Это ваш батюшка, – шепнул Рахим. – Я узнал его.

– Отец! – вскрикнул Сарнияр и бросился навстречу кавалькаде.

Аль-Шукрейн молодцевато спрыгнул с коня и заключил сына в объятия.

– Мой дорогой мальчик! – повторял он. – Мой дорогой мальчик!

Следом за царём спешились немногочисленные придворные, разделившие с ним тяготы изгнания. Дверцы повозок распахнулись, и на мостовую высыпали детишки, сопровождаемые строго одетой женщиной с серым от пыли и усталости лицом. Её фигура, несмотря на частые роды, прекрасно сохранилась. На голове у неё была тёмная повязка, свисающие концы которой прикрывали нижнюю часть лица. Она держала за руку свою младшую дочь, прелестную девочку лет шести-семи. Стоявшая рядом няня прижимала к пышной груди плачущего младенца. Из последней повозки выбрались ещё три женщины, плотно закутанные в тёмные покрывала, но Сарнияр не удостоил их вниманием, решив, что это прислужницы матери.

Двое других детей: мальчик лет девяти и девочка лет двенадцати робко жались к юбкам царицы Хафизы. Сарнияр с любопытством оглядывал своих младшеньких, легко угадывая их по возрасту. Самый старший из группы – Малек Амиран, родившийся у царской четы в ещё относительно спокойные времена, надменно держался в стороне от сестёр и братьев. Сарнияр с трудом припоминал своего товарища по играм; сейчас ему, должно быть, лет пятнадцать-шестнадцать. Над верхней губой у него уже пробивались усики, и всё его хмурое неулыбчивое лицо было покрыто лёгким юношеским пушком. Он неприязненно косился на Сарнияра, испытывая к нему почти враждебные чувства. Причина их была ясна: он родился вторым у родителей, был ближе к трону, чем младшие братья, но между ним и троном стоял его старший, первородный брат.

Мальчишка помладше, это, безусловно, Зигфар. Его легко было узнать по орлиному носу, выгнутым лукам бровей и прекрасным оленьим глазам, затенённым длинными бархатными ресницами. Он тоже смотрел на брата волчонком, его взгляд словно говорил: «Из-за тебя меня разлучили с принцессой». Сарнияр почему-то почувствовал себя виноватым, как будто и вправду отнял у одного из братьев трон, а у другого невесту, и решил, невзирая на разницу в возрасте, поближе сойтись с ними обоими.

Обе царевны отчуждённо поглядывали на Сарнияра, однако меньшая, Марджин всё же приветливо улыбнулась, когда он провёл ладонью по её темноволосой головке. С другой сестрой, царевной Сухейлой он потерпел сокрушительную неудачу. После того, как он поцеловал её, девчонка повернулась к нему спиной и демонстративно вытерла щеку рукавом.

Словно в награду за недружелюбие детей на юношу пролился щедрый ливень материнской любви. Царица Хафиза завладела им и долго не отпускала от себя, осыпая поцелуями, которые были обильно сдобрены слезами и вздохами. Когда он, наконец, освободился от её благоухающих амброй объятий, дворцовая площадь уже почти опустела. Толпы горожан, повозки, всадники – всё исчезло, как по волшебству.

Увлекаемый людским потоком, Сарнияр оказался в тронном зале один на один с отцом, который сгорал от желания познакомиться с ним поближе.

– Наконец-то мы одни, сынок! – воскликнул Аль-Шукрейн, усаживая его на ступеньку трона. – Дай мне, как следует наглядеться на тебя. О Аллах, как же ты возмужал, мой мальчик!