Он записался к врачу и рассказал на приеме о своих симптомах. Время от времени в мозгу словно случается короткое замыкание: он перестает узнавать знакомых и близких, понимать, что происходит вокруг. Порой даже не понимает, где он, или забывает собственное имя. Это длится недолго, однако повторяется все чаще и чаще.

Врач отнесся к его словам серьезно, направил к невропатологу, а тот назначил различные анализы и исследования. Дочери Эрик пока ничего не рассказывал.

Через несколько недель он отправился к невропатологу узнать результаты анализов – и по дороге в кабинет врача, в лифте, у него снова случилось помрачение. На сей раз оно длилось дольше обычного: почти десять минут Эрик бесцельно ездил в лифте вверх-вниз, нажимая кнопки, не в силах сообразить, где находится и как отсюда выбраться. Вскоре в голове у него прояснилось, он нажал кнопку нужного этажа – и вышел потрясенный, дрожа от пережитого испытания. Ощущение полной растерянности и беспомощности, чувство, что рассудок ему отказывает, вселило в него неведомый прежде страх.

В кабинете врача Эрик сообщил: у него только что был очередной приступ. Не умолчал и о том, что приступы стали чаще: теперь они случаются примерно раз в неделю и длятся дольше, по несколько минут. Что же с ним происходит?

– Доктор, у меня опухоль мозга? – с тревогой спросил он, отчаянно надеясь услышать: нет, ничего такого, это просто напряжение и стресс.

Тем более что для стресса имелись причины: в последнее время на работе у Эрика тоже не ладилось. Он не понимал, в чем дело: работал, как всегда, вдумчиво и добросовестно, презентациям уделял даже больше времени и внимания, чем обычно, но почему-то его презентации перестали впечатлять клиентов, и фирма упустила уже несколько выгодных контрактов.

– Нет, опухоли у вас нет, – ответил врач. – Но, боюсь, мне нечем вас порадовать. Исследование вашего мозга показало некоторые отклонения в его функционировании.

– Что же там такое? Может, я перенес инсульт на ногах?

Врач покачал головой:

– Данные указывают на то, что у вас ранняя форма болезни Альцгеймера, или деменции. К сожалению, эта болезнь неизлечима. Я могу выписать вам лекарства, замедляющие ход дегенеративного процесса, но ни повернуть его вспять, ни даже остановить болезнь нам не удастся. Трудно сказать, с какой скоростью пойдет процесс, однако я обязан вас предупредить: рано или поздно вы станете инвалидом.

– Мой отец заболел деменцией в шестьдесят лет, – растерянно пробормотал Эрик, и на его глаза навернулись слезы. – И мне сейчас шестьдесят четыре… Но как же так? Моей дочери всего тринадцать! И вы говорите, что я стану слабоумным? Кто же о ней позаботится?

– Об этом, мистер Уинслоу, вам необходимо подумать, не откладывая, – мягко произнес врач. – Простите, что пришлось сообщить вам дурную весть. Насколько я могу судить, сейчас вы в хорошем состоянии и еще какое-то время останетесь на этом уровне. Но если мой диагноз верен, рано или поздно ваше состояние начнет ухудшаться. Вам следует привести в порядок свои дела.

Он выписал Эрику рецепты на лекарства и предложил прийти через месяц, а если состояние заметно ухудшится, то и раньше.

Эрик вышел от врача как в тумане. Было лишь четверть третьего, он собирался вернуться на работу, но понял, что работать сегодня не сможет. Позвонил на фирму, сказался больным и отправился домой. Дома в кухне хлопотала Елена, и полминуты он мучительно вспоминал, что это за женщина и как ее зовут.

– Мистер Уинслоу, вы не заболели? – с беспокойством спросила она, заметив его странный вид.

Эрик ответил, что, кажется, подхватил грипп, и поспешно скрылся в своей комнате. Там он скинул пиджак, ослабил узел галстука и бросился ничком на постель. Множество мыслей крутилось у него в голове, одна другой страшнее и безнадежнее; и тяжелее всего было думать об Алекс. Что с ней станет? В целом свете у нее нет никого, кроме отца! Положим, кое-что он ей оставит, да и страховки хватит на несколько лет безбедной жизни, но что толку с этого, если еще пять лет она не сможет жить самостоятельно?

Эрик набрал номер своего адвоката, договорился о встрече на следующий день и снова рухнул на кровать.

Пришла из школы Алекс. Елена сказала ей, что отец приболел, лег вздремнуть и просил его не беспокоить. Дверь в свою комнату Эрик запер, чтобы дочь не слышала доносившихся оттуда сдавленных рыданий.

На следующий день Эрик отправился к Биллу Бьюкенену, своему адвокату. Тот выслушал дурную весть с ужасом и глубоким сочувствием. Они с Эриком не были особенно близки, но как адвокат с клиентом общались много лет. Прежде всего Эрик с помощью Билла составил опись своего имущества и активов. Денег было достаточно, чтобы Алекс могла безбедно жить на них несколько лет и получить хорошее образование. Однако оставался главный вопрос: где и с кем она будет жить? Еще много лет назад Эрик назначил Билла своим душеприказчиком и опекуном Алекс в случае своей внезапной смерти, но тогда это казалось простой формальностью. Он был уверен, что проживет лет двадцать, не менее, а если повезет, то и тридцать. Теперь все изменилось. Уже через год-другой он станет беспомощным инвалидом. Забота и уход – и средства на это – понадобятся ему самому. Кто же позаботится об Алекс? Они обсуждали разные варианты, но Эрик ясно понимал, что дочери не подходит ни один.

Адвокат подтвердил готовность стать опекуном Алекс и распоряжаться семейным имуществом в случае, если (точнее, уже не «если», а «когда») Эрик утратит дееспособность. Он согласился с тем, что Алекс заслуживает качественного образования. Сейчас она учится в хорошей частной школе Бостона, в следующем году перейдет в старшие классы, делает большие успехи – так же должно продолжаться и дальше. Но девочке нужно не только образование, продолжил Билл, кто-то должен за ней присматривать, когда это не сможет делать отец.

Жить в отцовском доме одной, без родственников или опекунов, девочка-подросток не может. Нет, и с экономкой тоже. Это запрещено законом. Пожалуй, лучший выход – школа-интернат. Там Алекс будет проводить учебный год, а на каникулы пусть ездит домой к друзьям.

Но Эрик сознавал, что это не выход. Алекс – домашняя девочка, в интернате она будет чувствовать себя как в клетке. И вряд ли близко сойдется с кем-либо из сверстников, чтобы с радостью проводить с ними весь год: она больше привыкла общаться со взрослыми, а постоянные разговоры с отцом сделали ее не по годам серьезной и вдумчивой. Ей будет трудно влиться в обычную подростковую компанию.

– И все же иного выхода я не вижу, – покачав головой, заметил адвокат.

А выход нужно было искать немедленно. Прописанные врачом лекарства поначалу, казалось, улучшили состояние Эрика, но вскоре приступы возобновились. Теперь они случались уже каждый день, иногда по несколько раз. Работать становилось сложнее, и через два месяца после постановки диагноза Эрика вызвал к себе начальник отдела кадров и попросил объяснить, что с ним происходит. Эрик пробормотал что-то про плохое самочувствие, начал уверять, будто скоро придет в норму, однако кадровик заявил сочувственно, но твердо: у вас, мол, через год наступает пенсионный возраст, так, может, не ждать и выйти на пенсию уже сейчас?

– Почему бы вам не отдохнуть, не насладиться жизнью? – сказал он. Эрик ясно сознавал реальность, стоявшую за этими сладкими словами: фирма хочет от него избавиться.

Через несколько недель его проводили на пенсию. Проводили торжественно, вручили памятный подарок. Но, перестав работать, Эрик словно оказался в пустоте. Целыми днями он бродил по дому, не понимая, чем себя занять. Даже любимые детективы перестали приносить радость, теперь они казались слишком запутанными и скучными. Эрик уходил из дома, часами гулял по городу, думая обо всем и ни о чем, и порой не сразу понимал, как вернуться обратно. Обычно он находил дорогу домой, но однажды заблудился. Какая-то женщина, проезжавшая мимо на машине, заметила растерянного пожилого человека, остановилась и спросила, не нужна ли ему помощь. Эрик смущенно ответил, что не может найти свой дом. Она усадила его в автомобиль и повезла на поиски; в какой-то момент он начал узнавать знакомые места – и поразился тому, как далеко забрел.