Когда они приехали, Алекс была уже дома и увидела, что отец выходит из машины и благодарит какую-то женщину, молодую и симпатичную.

– Папа, кто тебя подвез? – поинтересовалась она.

«Может, отец завел роман? – думала Алекс. – Вот хорошо бы: ведь он места себе не находит с тех пор, как вышел на пенсию!»

– Да так, ничего особенного… встретил старую знакомую, – торопливо ответил Эрик и поспешил к себе в комнату. Ни за что не признался бы он дочери, что заблудился в родном городе, а чужая добрая женщина привезла его, словно ребенка, домой.

Все чаще и чаще Эрик, взрослый и сильный мужчина, ощущал себя беспомощным… Это выводило его из себя, и порой он делал то, чего желал меньше всего на свете, – срывался на Алекс. Эрик начал кричать на дочь – подобного никогда прежде не случалось, но изумление и обида в ее глазах останавливали его и наполняли жгучим стыдом.

Постепенно Алекс стала подозревать, что с папой что-то неладно. Выглядел он совсем не так безупречно, как раньше, сделался раздражительным и забывчивым, и хуже того – перестал читать. По-прежнему покупал новые детективы своих любимых авторов, однако теперь бросал их, едва прочитав несколько страниц.

– Папа, ты не заболел? – с тревогой спрашивала Алекс.

– Что ты, милая, со мной все в порядке! – с улыбкой отвечал он, но сам понимал: дела его идут хуже и хуже.

В августе, перед новым учебным годом Алекс с отцом отправились на три недели отдохнуть в Мэн, и на третий же день Эрик заблудился в лесу. Пришлось высылать за ним поисковую группу. Нашли его в двух шагах от отеля. Эрик смущенно и сбивчиво объяснял, что у него сломался компас и он не смог сориентироваться на новом месте. Он был пристыжен. Остаток поездки прошел без происшествий, если не считать того, что несколько раз Эрик растерянно смотрел на дочь и обращался к ней: «Э-э-э…», словно пытался вспомнить, как ее зовут.

Теперь Алекс все яснее понимала: с папой что-то не так. Она по-прежнему сочиняла рассказы и складывала в папку, но Эрик больше не читал их и не обсуждал с ней. А первого сентября не повез ее на машине в школу. Много перемен, мелких, однако каждую из них Алекс замечала. Может, у него депрессия? – думала она. Или его что-нибудь беспокоит? Отец постоянно выглядел рассеянным, когда они вместе выходили на улицу, уже не шагал уверенно вперед, а предоставлял дочери выбирать дорогу. Несколько раз Алекс видела, что он как будто не может сориентироваться в квартале, где прожил всю жизнь. Однажды, вернувшись из школы, она застала отца в гостиной в одних трусах – никогда прежде такого не бывало. Елена сказала, что перед этим он целый день проспал. Поведение Эрика менялось понемногу, но неуклонно, день за днем, словно какое-то невидимое чудовище откусывало по кусочку от папы, которого Алекс так любила.

К октябрю она уже не могла скрывать от себя правду: было очевидно, что отец теряет рассудок.

Утром, когда он отказался вставать, не понимал, где он, и не мог вспомнить, как ее зовут, Алекс вызвала семейного врача. Тот объяснил ей, что́ происходит, не умолчал и о том, что состояние Эрика будет ухудшаться, и, похоже, уже скоро придется отправить его в специальный пансионат. Алекс выслушала врача спокойно и собранно, с самообладанием, удивительным для четырнадцатилетней девочки, и ответила, что никуда «сдавать» папу не собирается. Пока это возможно, он останется дома, и она будет ухаживать за ним сама.

Врач помог ей нанять медбрата, чтобы ухаживать и приглядывать за отцом в рабочие дни; по выходным, сказала Алекс, она будет все делать сама.

Впрочем, тщательно следить за Эриком не требовалось. Он быстро терял силы, интерес к жизни и хотел теперь только спать. Сидя у его постели, Алекс читала отцу отрывки из любимых книг, но он, кажется, вовсе их не узнавал и не понимал. Отец превратился в беспомощного ребенка, и это разрывало ей сердце; но она разговаривала с ним так, словно он по-прежнему все понимает, и прилагала все силы, чтобы сохранять его достоинство и обращаться с ним с уважением.

Болезнь быстро прогрессировала: к Рождеству Эрик уже никого, кроме дочери, не узнавал. Алекс больше не справлялась с уходом за ним, и пришлось нанять еще одного медбрата. Разум Эрика был полностью помрачен: он уже почти не говорил, несколько раз в пижаме убегал на улицу, а однажды вышел в кухню, где находилась Елена, и с идиотской ухмылкой скинул с себя всю одежду. Елена ахнула, прижав руку ко рту, зарыдала и выбежала вон.

Алекс бросила писать, времени сейчас едва хватало на то, чтобы кое-как делать домашние задания. Все силы, физические и душевные, уходили на заботу об отце.

В рождественские каникулы Эрик перестал есть и вставать с постели. Неделю его кормили внутривенно, а затем отвезли в больницу, чтобы поставить желудочный зонд. Глядя, как отца увозят на «скорой помощи», Алекс горько плакала, а Елена и Пэтти тщетно старались утешить ее.

Остаток каникул Алекс провела в больнице, у его постели. К Новому году отец перестал узнавать и ее. Разум превратился в чистый лист, сам он – в младенца. Теперь Эрик только спал, когда его что-то беспокоило – плакал. Порой смеялся без причины и махал руками. Зонд свой постоянно выдергивал, так что в конце концов пришлось связать ему руки.

Всю оставшуюся неделю каникул Алекс почти не выходила из больницы – даже ночевала на кушетке рядом с кроватью отца, хотя он ее не узнавал. В первый день отправилась из больницы в школу, а затем снова вернулась к отцу и увидела, что палата пуста. Она подумала, что его куда-то перевели – или, может, отвезли на осмотр. Заметив, что Алекс стоит посреди палаты и растерянно озирается, вошла старшая медсестра – и по ее лицу Алекс поняла все.

– У меня печальные новости, – сказала медсестра и обняла ее. Как и все в отделении, за эту неделю она успела хорошо узнать и полюбить девочку, тихую, не по годам серьезную, безупречно воспитанную и преданную отцу.

Алекс замерла. Слова медсестры о том, что отец скончался тихо и мирно, во сне, доносились словно откуда-то издалека. «Зачем я пошла сегодня в школу? – думала она. – Я ведь так и не попрощалась с ним… даже не попрощалась». И при мысли, что прощаться, в общем, было уже не с кем, что Эрик Уинслоу, ее обожаемый папа, покинул этот мир, становилось еще горше.

Из больницы ее забрала Елена. Билл Бьюкенен организовал заупокойную службу и похороны. Церковь была полна – пришли старые друзья и сослуживцы Эрика, все, кто знал и уважал его при жизни. На кладбище Алекс поразилась, увидев могилу матери. Эрик не говорил ей, что Кармен тоже похоронена здесь, на семейном участке. Теперь они снова вместе, думала Алекс.

Поминок не было – лишь несколько ближайших друзей Эрика заехали после похорон к нему домой, чтобы выразить дочери соболезнования. Всю ночь Алекс просидела без сна в кабинете отца, в его любимом кресле, представляя, что он сейчас с ней.

На следующий день к ней пришел Билл Бьюкенен. Сообщил, что, согласно воле отца, теперь он ее опекун. Опекунство предстоит утвердить в суде, но это чистая формальность. Рассказал, что финансово Алекс вполне обеспечена, у нее есть возможность получить образование и жить безбедно, пока она не начнет работать. Однако есть серьезная проблема, которую отец при жизни решить не сумел. Где и с кем ей теперь жить?

– Разве я не смогу остаться тут с Еленой? – прошептала Алекс.

Мягко и сочувственно Билл объяснил, что это невозможно. Закон запрещает детям до восемнадцати лет жить без надзора взрослых. И Елена здесь не помощница: у нее свой дом и семья, по вечерам она уходит домой, по выходным не работает, значит, Алекс будет находиться одна. Нет, это не выход. Дом останется за ней, однако Эрик сам предложил Биллу на эти несколько лет сдавать его внаем, чтобы подзаработать денег и сохранить дом в хорошем состоянии. А Алекс эти несколько лет придется прожить где-то еще.

– Я не хочу в интернат! – решительно заявила девочка, словно прочитав его мысли.

Билл лишь пожал плечами. Он и сам понимал, что это не лучший вариант, но иного выхода не видел. Родных у нее нет. А жить четыре года под присмотром экономки и добрых соседок – невозможно.