Можно предположить также, что по своей религиозности Людеры не отличались от других людей той же эпохи и того же социального статуса – и, следовательно, к Богу и к Церкви относились очень серьезно. По всей видимости, в доме их имелась домашняя часовня, посвященная святой Анне – женщине, которую не Библия, но христианское предание называет матерью Марии и которая со временем стала считаться святой покровительницей горняков. Причина этого в том, что, как говорили благочестивые верующие, во чреве ее зародились два бесценных сокровища. Из чрева Анны вышла Мария, а из чрева Марии – Иисус. Кто же лучше подойдет на роль святого покровителя людей, чья работа – поиск сокровищ во чреве земли?[8]

Мощный толчок лютероведению дали в последние годы археологические открытия в городе Мансфельде, где жил Лютер с шести месяцев и до поступления в школу в Магдебурге. Вот самое примечательное из них: раскопки, начатые в 2003 году, показали, что маленький скромный домик, в течение столетий демонстрировавшийся в Мансфельде как «дом Лютера», на деле представляет собой лишь треть настоящего дома, где жила его семья. Это еще раз подтвердило: когда сам Лютер, уже взрослый, называл своих родителей «поселянами» или «бедными горняками» – это была лишь типичная для него смесь смирения и преувеличения. Вопреки мифам, выросшим из такой самохарактеристики и продержавшимся добрых пять веков, Лютер рос во вполне зажиточном доме. Насколько зажиточном – можно судить по еще одному (2008 год) археологическому открытию во время раскопок на месте этого дома. В том году была обнаружена «прежде неизвестная комната с кирпичными стенами», относящаяся ко времени лютерова детства; а в ней – такое множество разного бытового мусора, что для археолога рядом с этой сокровищницей бледнеет и гробница Тутанхамона. Тщательное исследование этого мусора открыло для нас повседневную жизнь Лютеров в те годы. Явились на свет давно погребенные в толще веков вещи, которыми пользовались Мартин и его семья – и объем и широта находок оказались поистине разительны. Находки подтвердили: перед нами не дом бедных, скромных крестьян – напротив, это дом богатой и уважаемой семьи, одной из первых в городе.

Анализ не менее семи тысяч костей животных показал, что 60 процентов мясного рациона семьи Лютера составляла свинина. Фрагменты костей в основном принадлежат «молодым животным», мясо которых стоило дороже, чем жесткое мясо старых боровов. Тридцать процентов костей принадлежат овцам и козам, оставшиеся десять – крупному рогатому скоту. Также идентифицированы более двух тысяч костей домашней птицы, в основном гусей – а гусятина в то время тоже стоила дороже прочего. Также на столе у Лютеров регулярно бывали цыплята, «изредка попадались утки или голуби». В некоторых гусиных костях просверлены дырочки – кости превращены в манки для птиц: мелкие певчие птицы много столетий были в немецких домах обычной частью повседневного рациона. Наконец, внимательно изучили археологи и рыбьи кости – и идентифицировали такую пресноводную рыбу, как «карп, лещ, плотва, жерех, судак, окунь и угорь». Обнаружилось, однако, и значительное присутствие привезенной издалека морской рыбы – в том числе «сельди, трески и камбалы»; эта рыба, очевидно, попадала в дом Лютеров сушеной или соленой[9].

Еще больше информации принесло обнаруженное в том же 2008 году собрание кухонной утвари. Здесь нашлись Grapen, глиняные горшки о трех ногах – такие ставили прямо в огонь, – а также куда более редкие металлические Grapen, в ту эпоху столь ценные, что их даже упоминали в завещаниях. Найдены были и черепки от причудливых Igelgefässe (горшков-«ежиков»), и осколки стеклянных бокалов, кубков и рифленых винных чаш. Рукоятки ножей и все прочее также свидетельствуют, что семья Людеров принадлежала к верхушке среднего класса.

Археологи обнаружили и множество игрушек, которыми играли маленький Мартин и трое его братьев. Среди них – семь шариков, неровных и разного размера, возможно, сделанных вручную и обожженных в очаге фрау Людер. Говяжья кость с просверленной в ней дыркой: в дырку, скорее всего, заливался расплавленный свинец, и такие утяжеленные кости использовались как кегли. Игра в такие кегли изображена на заднем плане на знаменитой картине Брейгеля (Старшего) «Детские игры». Найден и Pfeifvogel (свисток) – «его можно было наполнять водой, и он начинал издавать трели». Найден даже любопытный предмет, который ученые считают миниатюрной копией «ореха» – части спускового механизма арбалета. Должно быть, он от игрушечного арбалета, с которым играли Мартин и его братья. Если так, к многочисленным образам Лютера в нашей культурной памяти можно прибавить еще один – маленький Мартин гоняется за братьями с игрушечным оружием: «Падай, ты убит!» Разумеется, у сыновей «бедных крестьян» таких сложных и дорогих игрушек не было и быть не могло[10].

Однако настоящая загадка этой огромной мусорной кучи – в том, что среди малоценных предметов в ней разбросаны и весьма ценные. Понятно, зачем выбрасывать рыбьи кости; но как оказались в груде мусора латунные пуговицы и наконечники шнурков, расшитый пояс с кошельком, даже несколько серебряных монет? Одна из современных теорий гласит, что около 1505 года, сразу после того, как Лютер вопреки отцовскому желанию постригся в монахи, в Мансфельд – как не раз случалось в те столетия – пришла чума. Считается, что она унесла жизни двоих братьев Мартина[11]. Согласно врачебным рекомендациям того времени всю одежду и белье человека, умершего от чумы, следовало сжечь. Из комнат мертвецов торопливо выносили все, что там было – и при этом ценные предметы могли смешаться с мусором и вместе с ним отправиться на помойку, чтобы много веков спустя загадать загадку археологам.

Еще одна басня, репьем прилипшая к истории Лютера, гласит: отец его, мол, был невероятно суров, вечно сердился на сына, так что в конце концов Лютер взбунтовался не только против земного, но и против Небесного Отца. Не приходится сомневаться, что не раз, когда сын выводил отца из терпения (а какому мальчишке не случалось выводить родителей из терпения?), Ганс Людер награждал его затрещинами – такой способ воспитания был в то время, как и почти во все времена и во всех культурах мира, обычным делом. Придавать этому какое-то особое значение было бы анахронизмом. Если бы телесные наказания такого рода в самом деле производили на детей столь глубокое впечатление, наш мир был бы полон Лютеров. Но нет: судя по всему, что нам известно, воспитывали Лютера точно так же, как всех мальчишек в то время и в тех краях. Наоборот, если бы стало известно, что отец Лютера жалел розог для сына – это был бы примечательный факт, на который стоило бы обратить внимание. Известно, что однажды отец наказал Мартина очень сурово, так что некоторое время юный Мартин – от страха или от обиды, это нам неизвестно – прятался от отца. Но и в этом, по тогдашним нравам, ничего необычного нет; герр Людер был не единственным суровым отцом своего времени – и уж точно не самым суровым. Сам Лютер позднее вспоминал о том, как дорогая и любимая матушка однажды избила его «до крови» за страшное преступление: он стащил со стола орех.

Упорное стремление изображать отца Лютера суровым, безжалостным человеком восходит почти исключительно к «Молодому Лютеру» – известному биографическому сочинению психоаналитика Эрика Эриксона, полагавшего, что именно отождествление собственного отца с мрачным Богом-судией вызвало предсказуемый и бессознательный приступ Эдипова комплекса, разорвавший западный христианский мир надвое. Эта идея Эриксона на десятки лет затуманила разум биографов Лютера; однако нет никаких причин считать эти измышления венской психоаналитической школы чем-то большим, нежели исторический курьез, место которому – рядом с книгами доктора Спока. То, что книга Эриксона, вышедшая в 1958 году, получила восторженные отзывы Маргарет Мид и Рейнгольда Нибура, лишь свидетельствует о стойкости предубеждений, распространенных в середине прошлого века. Об интеллектуальной и душевной жизни Лютера нам известно намного больше, чем о ком-либо из его современников – от Васко да Гамы до Генриха VIII, – так что все попытки навязывать ей подобные дурацкие интерпретации пригодны лишь на то, чтобы оставаться памятником псевдоинтеллектуальному вздору.