Комната была такой, как она ее бросила. Грязные вещи лежали грудой на полу. Тело Лорелей устало от полета и эмоций, и она невольно ощущала себя ужасно за то, что ослушалась маму и повела себя как неблагодарная эгоистка. Она вытащила телефон и написала:

«Прости».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Не дави так сильно! — рявкнула профессор Камден. — Так ты напрягаешь голос, а этим мелизмам нужно быть легкими. Еще раз с начала страницы.

Лорелей посмотрела на ноты на стойке, они жались на странице. Быстрые упражнения довели ее до максимума ее голоса, пение кружилось, становясь ниже. От одного вида нот голова болела. Пение мелизмов было тренировкой мышц, чтобы ноты получались почти инстинктивно. Она знала, что перегибает, поет ноты с лишним нажимом, а потом стала излишне исправлять себя, и ноты стали неуклюжими. Профессору это явно не нравилось.

— Что ты делаешь? Нет, нет, нет. Вернись и пропой «а» снова, — профессор Камден была одной из самых сложных профессоров, и обычно Лорелей нравился вызов в ее кабинете, но сегодня она злилась на себя, на то, что не стала лучше. С каждым повторением Лорелей казалось, что она поет только хуже.

Пианино заиграло еще раз, и Лорелей стиснула зубы и закрыла глаза.

«Хоть в этот раз, — подумала она, — спой правильно», — она глубоко вдохнула и начала, выдавливая мелодию, горло сжалось. Она не ожидала быстрых нот, сбилась, попыталась догнать, и голос сорвался на высоких нотах. Лорелей перестала петь и стукнула рукой по пианино, сдавшись, плечи опустились.

— Что такое, Лорелей? — спросила профессор Камден.

— Простите, — сказала Лорелей. — Не знаю, почему не выходит. Клянусь, я работала над этим вчера, но не могу правильно исполнить.

— Сделаем сегодня перерыв, — сказала профессор Камден. — Прогресса я не вижу, но и не хочу, чтобы ты навредила себе.

— Я не знаю, почему не могу с этим справиться. Наверное, сегодня я не в себе.

— Лорелей, не хочу, чтобы ты не так это восприняла, но ты была не тут последние пару недель. Ты не так связана с музыкой с тех пор, как вернулась. Твой легкий голос, каким он был в начале семестра, с тобой не вернулся. Ты чересчур стараешься. Это звучит механически.

— Я не знаю, почему не справляюсь. В голове я знаю, как нужно делать, но не получается.

— Лорелей, я знаю, месяц был для тебя сложным. Я не хочу, чтобы ты думала, что я пытаюсь тебя задеть, ведь я на самом деле сочувствую тебе, но радость пропала. Я не слышу страсть в твоем голосе, ту свободу, что у тебя была. Не знаю, осталось ли это где-то в тебе. Такое не пропадает просто так, но ты не связана с этим. Может, тебе поможет небольшой перерыв, чтобы ты снова отыскала свое счастье.

— Я в порядке, обещаю. Я буду больше тренироваться.

— Не в том проблема. Я не сомневаюсь в том, что ты трудишься над программой. Я уважаю твой труд, но ты будто заставляешь себя делать это, чтобы забыть то, что с тобой произошло, и это слышно в голосе. Ты напряжена, и тебе лучше не давить на себя, а выделить немного времени себе, все обдумать и связаться с тем, что вызывает у тебя любовь к пению.

— Вы хотите, чтобы я не занималась до конца года? — спросила Лорелей.

— Не обязательно. Ты — талантливая девушка, и твое место будет ждать тебя, когда ты будешь готова вернуться.

Лорелей запаниковала. Если профессор говорила ей сделать перерыв, куда ей отправиться? Точно не домой, поджав хвост. Ее мама будет издеваться, Лорелей этого не выдержит.

— Не нужно решать сейчас, но обдумай это, ладно?

— Да, я подумаю над этим.

— Хороших выходных.

— Спасибо, профессор, — Лорелей схватила свои книги и сунула в рюкзак. — До встречи.

Дверь за ней закрылась, она вышла из студии. Она лишилась воздуха. Она не могла скрыть факт, что голосом управлять было сложнее, чем раньше. Желание проявить себя заставляло ее нервничать на личных занятиях по вокалу, и стресс мешал ей петь музыку, которую от нее ждали. Лорелей в тумане проживала эти дни, но каждое утро просыпалась с надеждой, что в этот день жизнь станет нормальной. Пока что она просто делала все, не присутствуя полностью в теле.

Она укуталась в черное пальто и надела серую вязаную шапку на волосы, покинула здание. Тяжелые снежинки падали на ветви вечнозеленых деревьев и таяли на щеках Лорелей. Она подняла воротник пальто и попыталась спрятать им уши, но без толку. Голые пальцы мерзли. Лорелей шла среди снега, билась с холодным ветром. Ее ноги оставляли новые следы на белой пыли на дорогах, снежинки слепили ее, пока она шла к краю леса возле кампуса.

Узкая тропа, укрытая снегом, вела по рощам голых деревьев и поднималась на утес, спускаясь оттуда к реке. Лорелей замерла на берегу реки и смотрела, как она бурлила под коркой льда, а потом склонилась и осторожно коснулась пальцами твердого льда. Он был холодным, но она ощущала движение воды под ним, будто это был спящий великан. Она почти каждый день приходила к воде. Она была спокойной, тут ее мысли утихали. Лорелей вспомнила, как прах ее отца уплыл по течению с горы, она ощущала тут связь с ним. В этом месте она была снова живой, как река под оболочкой льда.

Лорелей встала на ноги и сунула руки в карманы. Она пошла по лесу к зданиям студенческого городка. Стряхнув с обуви снег, она вошла в здание. Лорелей вытащила ключи из кармана и нашла свой почтовый ящик. Она открыла его, забрала стопку писем и сунула в промокший рюкзак.

Лорелей повернула к столовой, схватила миску густого сырного супа с брокколи и сухарями, нашла столик у окна. Снег лишил пейзаж красок, превратил его в палитру серого, белого и коричневого, студенты боролись со снегом, шагая между зданиями. Она видела Челси и Тони в другой части комнаты, они ели и смеялись, Челси почти висела на Тони, ее красивые светлые волосы не пострадали от зимней погоды. Они не заметили, как Лорелей вошла, но она не стала идти к ним. Она не хотела сидеть с ними, им было хорошо вдвоем, и Лорелей не хотела сейчас болтать.

Она оглядела столовую. Группы студентов сидели отдельно, обедая. Все казались счастливыми, но она ощущала себя пустой и чужой. Она повернулась к окну, не слушала голоса в столовой. Зима проглотила все. Лорелей смотрела на поле за деревьями, стена снега скрыла все, и ее разум уплывал туда. В белую бездну меланхолии, которую она пыталась подавить в груди. Она доела суп и вышла наружу, под снег. Было холодно, но она заметила и тишину. Не было ничего и никого, только звук ее шагов, пока она шла к общежитию.

Тепло спальни было приятным. Лорелей сняла мокрую одежду, переоделась во фланелевые штаны и старую толстовку. Она решила притвориться заболевшей на истории музыки и провести остаток дня за мыльными операми, поедая «Принглз», сжавшись в любимом одеяле. Она включила телевизор, вытащила письма из рюкзака и села на кровать, скрестив ноги.

Почти вся почта была мусором: реклама, купоны — и она положила их слева. Были и счета, которые она положила справа. За всем этим был синий конверт, подпись от руки была адресована Лорелей с маркой из Массачусетса. Лорелей нахмурилась, провела пальцем по конверту, осторожно открывая его. Она вытащила белый лист и развернула его, увидела письмо, написанное красивым почерком.

Дорогая Лорелей,

Меня зовут Хелен Делуа, я твоя тетя по стороне матери. Я выражаю глубокие соболезнования насчет смерти твоего любимого отца. Он был хорошим, его смерть — большая потеря. Больно лишаться родителей. Твой отец питал тебя с детства, и с его смертью ты быстро лишилась части невинности. Надеюсь, со временем ты сможешь спокойнее воспринимать его потерю, вспоминать только теплые моменты, когда вы были вместе.

Я видела тебя на похоронах твоего отца, знала? Я была рада увидеть, какой красивой и уверенной юной леди ты стала. Ты очень похожа на свою бабушку, мою сестру Люсию, пусть она покоится с миром. У нее было то же ангельское лицо и яркие глаза, и у тебя есть дар, как я поняла. Я видела тебя до этого крохой, и мне больно думать, как долго я отсутствовала в твоей жизни. Надеюсь, мы скоро встретимся и узнаем друг друга.