— Не знаю…

— Ладно тебе, ты точно можешь отдохнуть пару дней. Прошлой ночью ты говорил, что не работаешь сейчас. Я могу выделить несколько дней для отдыха, и я была бы рада компании. Всего пару дней, — она с мольбой посмотрела на него. — Пожалуйста?

Лорелей видела, как Тайлер обдумывал это. Если надо, она очарует его, и ему придется идти за ней, но она не спешила выпускать похотливого монстра раньше времени.

— Думаю, несколько дней можно. У меня сейчас нет лишних денег, так что в дорогие места мне ехать нет смысла, — сказал он.

— Не переживай, — сказала Лорелей. — Я возьму на себя расходы. И я не планирую ничего вычурного.

— Нет, я не хочу, чтобы ты платила за меня, — он сделал паузу. — Есть идея. Может, не такая спонтанная, как ты любишь, но у моей семьи есть домик в горах в Северной Каролине. Папа брал меня туда рыбачить, когда я был ребенком. Места там мало, но зато там красиво в это время года. Если ты не против, можно поехать туда.

— Там есть океан? — спросила она.

— Нет, он в другой части штата.

— Отлично. Ты уверен, что нам туда можно?

— Да, у меня есть ключ. Только Хэнк использует тот дом, и он не будет против. Ехать туда почти день.

— Звучит прекрасно. Думаю, так мы и сделаем, если ты этого хочешь, — Лорелей была рада. Другие сирены не узнают, что они поехали туда, и расстояние от океана делало место безопасным. Приятным было и то, что решение принял Тайлер в здравом состоянии.

— Я не против. Можно побыть там пару дней. Я позвоню Хэнку и скажу, что мы поедем туда…

— Обязательно ему говорить? — спросила она. Им не нужны следы. Если Лорелей смогла найти Тайлера через Хэнка, и остальные смогут.

— А что? — спросил он. — Будет грубо уехать, не сказав ему.

— Можешь сказать, что уезжаешь, но не обязательно говорить, куда, так ведь?

— Наверное… — Тайлер нахмурился. — Мне кажется, ты чего-то мне не рассказываешь. И эта поездка — куда больше, чем ты описала, но и это ты мне не рассказываешь.

— О, это глупо, — руки Лорелей потели. — Ты же взрослый. Ты можешь ехать, куда хочешь, и я не понимаю, зачем тебе разрешение дяди.

— Не так, Лорелей. Мне не нужно его разрешение, но после катастрофы он переживает за меня, и я не хочу тревожить его сильнее. Я просто скажу ему, что уезжаю, но не скажу, куда, хорошо? — Лорелей кивнула. — Я приму душ, а потом придется проехать мимо дома, чтобы я захватил вещи для поездки.

Она смотрела, как мышцы его груди двигались, пока он снимал футболку и бросал на кровать, его тело было идеальным от плеч до пояса. Другие девушки завидовали бы ей, но Лорелей боялась, хоть и подавляла чувства к нему. Она не могла позволить эмоциям взять верх. Он прошел в ванную, зашумела вода.

Телефон Лорелей зазвонил, она взглянула на экран. Мама. Серьезно? Именно сейчас? Что она могла хотеть? Лорелей, конечно, хотелось услышать голос мамы, но она не хотела говорить с ней, так что не трогала телефон, он переключился на голосовую почту. Что сказала бы ее мама, если бы она взяла трубку? Как она объяснит, что произошло с ней за эти полгода? Или то, что было сейчас? Может, она позвонит ей потом, чтобы мама знала, что она в порядке. Может. Телефон звякнул новым сообщением, Лорелей робко открыла его и включила прослушать. От голоса матери грудь сдавило.

— Лорелей, это твоя мама. Послушай меня. Знаю, мы долго не разговаривали, но это зашло слишком далеко. Ты в беде сильнее, чем думаешь, и тебе нужно вернуться домой. Тебе нужно прекратить то, что ты делаешь, и лететь в Денвер. Позвони мне, когда прослушаешь это сообщение. Я люблю тебя, и нам нужно поговорить, ладно? Пока, — Кассандра была прямолинейна, как всегда. Но Лорелей не нужны были сообщения Дейдре и указания матери. Она выключила телефон и сунула его в сумочку.

— Готова? — спросил Тайлер.

— Ты быстро, — Лорелей обернулась, Тайлер вышел из ванной. Его волосы были еще мокрыми и спутанными на голове.

— После жизни на корабле, где с тобой пятнадцать ребят пару месяцев, привыкаешь все делать быстро, — он схватил футболку и надел через голову. — В путь? — он открыл дверь и показал, чтобы она шла первой.

Они прошли по фойе до парковки. Весенний день был теплым и солнечным. На небе были большие белые облака.

— Эй, лучше веди ты, — она бросила ему ключи. Тайлер открыл дверцу машины для нее, она села и бросила вещи на заднее сидение. Он включил радиостанцию с классическим роком, и они поехали на север города, попали на окраину, которую Тайлер звал «Окованной железом». Улицы маленьких деревянных домиков, кирпичных церквей и редких магазинов мелькали за окнами. Тайлер повернул в переулок и остановился у серого дома с голубыми ставнями, окруженного небольшим газоном и оградой.

— Можешь войти, если хочешь, — сказал Тайлер. — Я возьму немного вещей и оставлю записку Хэнку.

— Он здесь? — спросила Лорелей.

— Его машины нет, так что он, видимо, на работе.

Тайлер вышел из машины и направился к дому. Лорелей старалась успевать за его быстрыми шагами, почти бежала за ним. Он отпер дверь, она скрипнула. В доме было мало мебели, пахло затхло. Потертый зеленый ковер и разномастная мебель не обновлялись с семидесятых. Старый диван стоял перед старым телевизором. Несколько картин висело на стенах — семейный портрет пары и их двух маленьких детей, свадебная фотография юного Хэнка и его невесты, а еще фотография Тайлера в форме. Над очагом стояла картина побережья с огнями города над ним. От темно-синего желтые огни выделялись на картине, цвет воды напоминал Лорелей море под полной луной.

Тайлер перепрыгивал через две ступеньки, поманил Лорелей за собой. Она нервно прикусила губу, волоски на шее встали дыбом. Это был его дом, не нейтральная территория гостиницы, и что-то пугало ее. Может, то, как спокойно и уверенно он двигался, пока она ощущала себя уязвимой и маленькой рядом с ним. Ей нужно было взять себя в руки. Они будут много времени одни в пути и потом, и если ей неудобно с ним сейчас, как она справится дальше? Она глубоко вдохнула и завернула за угол после лестницы.

Дверь спальни Тайлера была открытой, Лорелей осторожно вошла. На стене напротив было большое окно с видом на улицу внизу. Комнату заливал свет солнца, попадающий на кровать и стены. Почти на всей вертикальной поверхности были масляные картины, скромно висели без рамок. Там были и сцены улиц людного города, лица людей не были четкими, и пейзажи природы, и портреты отдельных людей. Лорелей разглядывала картины в комнате.

— Это все сделал ты? — спросила она.

— Да, нарисовал. Это мое хобби.

— Тайлер, это не просто хобби. Рисунки прекрасны, — ее пальцы коснулись портрета женщины. Она обвела ее шею, изящно изогнутую у ее плеч.

— Это отвлекает. Там, — он указал на стену над кроватью, — некоторые города, где я побывал. Роттердам, пляжи Джоя-Тауро в Италии.

Красочная картина людей в широкополых шляпах на лодках с фруктами и овощами привлекла внимание Лорелей.

— Кто это? — спросила она.

— О, это рынок на воде в Бангкоке. Это круто. Люди продают все, что можно, и лодок невероятно много.

— Ты очень талантлив. Ты был во всех этих местах?

— Мне повезло увидеть столько в мире. Некоторые даже городок свой не покидают. А мир так красив, что стыдно его не посмотреть.

— Они просто невероятны. Эти краски, разные места и люди, — она посмотрела на него. — Ты не говорил, что любишь рисовать.

— Не было повода сказать, — он пожал плечами, — и я не хвалюсь этим всем. Я делаю это для себя, а не ради выгоды.

— Но картины хорошие. Их стоит где-нибудь показывать.

— Не знаю… они нравятся мне здесь: это воспоминания из всех мест, что я посетил. Это отличается от фотографий, понимаешь? Фотографии ловят картинку, но не ощущение места. Для меня важнее ощущения там. Краски, толпы, пейзаж — это воспоминания, и, раз я больше не плаваю, это все, что у меня осталось.

Лорелей потрясли его слова. Тайлер был невероятно честным, он сказал вчера, что у него никого нет, нет смысла жить, но он создавал такие эмоции простыми линиями картин, и их вид лишал ее возможности дышать. Она была очарована тем, как он изображал воспоминания на холсте: пятна краски и мазки кисти создавали изображения и детали городов, которые она и не мечтала увидеть. Это отличалось от ее пения: певец направлял эмоции в ритм и мелодию, чтобы слушающий понял чувства песни. Музыка — линии и точки на странице, если ее не могли превратить исполнением в нечто прекрасное.