МЕЛХИСЕДЕК Как пузырьки отрываются от дна котелка, отрывались эти люди и смыслы с их словами про жизнь, силу и войны, про женщин, банки, путешествия и государственные задачи, а потом рассеивались в воздухе паром, смешивались с туманом, рассеивались без следа, – сказал Мелхиседек, — и добавил, вздохнув: не создав ни одной стоящей песни. БЛЕЙК. ФРАГМЕНТ 4 И пришел ко мне ангел, и был он как черный куб. Я не ковал этот куб, не мыслил, не трогал его перстами. И пришел ко мне другой ангел, и был он как пустота. И в них рождались миры и кричали дети, и рожали женщины, и мочились мужчины у стен. Я спросил – вы ли вестники конца времен? И они ответили – радуйся и плачь, соделай из себя гроб, маленький детский гроб, сегодня закончилось Время, на Поланд-стрит битюг задавил нищенку с младенцем — упокой их и схорони меж звезд, на кладбище за мостом. И пришел Дракон, чтоб меня пожрать, но гроб опалил ему глотку. И черный куб стал моим правым глазом, а пустота – левым. И я иду в свою мастерскую, и пламя от плеч моих достает до кораблей и птиц Небесного Иерусалима, не изменяя ни единой снежинки, ни к кому не взывая, зачиная новые звезды. Ангелы дети снежинки летят нет в целом свете детям преград Буквы и дети — ангельский труд — белые клети поразомкнут Темза ограда белый пустырь пенье из сада и монастырь Лик из-за лика свет от луча миг из-за мига снег и свеча ПТИЧИЙ ПРОРОК Птичий пророк, птичий пророк, бодает воздух как носорог от синевы промок не идет на порог говорит языками тенькает-свиристит птичья яма сердце его честит к небу прибит Баламутит простор крутит свою карусель вся его плоть – хрустальная трель Как Товий в рощах хоронит птиц с Ильей воскрешает детей и дев и плачет в воздушную глину ниц как соловей и рычит как лев Невесом невесом по рощам катится колесом с горем луковым ест пирог птицей заморскою говорит в синеву потолок голубятни его открыт — для птичьих речей для ангельских стай от тех кто ничей до тех, кто за край от вещих слепцов до подлых отцов для мальчиков-девочек-бубенцов Не говори ему ничего взглядом одним озари чело и как пламя поймешь человечью речь что любовь это синее небо с круч и что правда – кирпич домовитых туч говоренье губ воскресенья луч для привставших плеч И как в воду войдешь ты в собачий лай в соловьиный хрип и в касаткин рай сладкий хлеб жуешь с медом кровь живешь среди вещих предвечных сердечных стай Ах ты воздух в дантовом колесе ! легких уст занебесная чехарда верный пес подыхающий на росе в синеву плывущие города! Говори пророк за пятак за воздуха кипяток за правду дрозда за красную грудь клеста за краткую жизнь за долгий ее глоток за полет листа – не умолкай браток «Дельфин безбородый…»
Дельфин безбородый простор бороздит и слезной породой дороги мостит Как термос насущный он вывернул свет вовнутрь и несущей изнанкой одет Продольная мышца слепого пятна — подобие мысли в прорыв полотна И кем кто играет — то ль оком дельфин, то ль око без края изгибом глубин «Запредельного неба брус…» Запредельного неба брус, я тебе, зернистому, раб, словно ров по тебе слоюсь, неразрывному телу рад. Окружило меня зерно, то звезда, а то вещий глаз, и стою я, веретено, в узком небе, где двое нас. Как, рождаясь, трещит по швам в четырех лучах позвонок! Нераздельная синь и срам — не уйти от тебя за порог. А зайдешь, так станешь звездой, синим зверем, жестким ручьем, белой бабой с кривой косой, рыжей тварью, слепым огнем. И трещит во мне позвонок, и выламывается, гремя, из себя самого, как глоток из глотка своего, из огня. Из себя самого – белый сам, из куста и плеча – черный куст, и лазурь словно Лазарь глазам, что воскреснет без тела и уст. Из разлома – разлом, рот живой — изо рта, словно удалено небо небом в тебе и тобой, и единою птицей черно. |
