Эта задумчивая заминка и спасла меня. Или меня спас Чон Со, который сначала делает, а потом уже думает. Треск сверху заставил меня отскочить в сторону и с ужасом наблюдать, как тяжелая балка с грохотом рушится вниз. Сверху летели щепки ломающегося дверного проема, я упала и отползала дальше.

Буквально через минуту меня окружила толпа – грохот тут же собрал студентов, оказавшихся неподалеку. Многие с открытыми ртами наблюдали картину разрушения, кто-то боялся подойти ближе, и только Даня тут же подлетел ко мне, испуганно ощупывая ноги:

– Вик! Ты в порядке?

– Нормально, – отмахнулась я и с его помощью встала. – Меня не зацепило. Что это вообще было?

Штефан тоже стоял рядом с остальными, но даже не изображал испуг или сочувствие. Просто смотрел на меня пристально темными глазами, как будто мысли пытался прочитать.

Тут же рядом обозначился и преподаватель с синим от страха лицом. Неудивительно, если представить, чем могло все закончиться. Не остановись я, чтобы оглянуться, не сработай приобретенный от Чон Со инстинкт, то руководство и прочая челядь этого вуза по миру бы пошли. Профессор дышать-то начал только после того, как убедился, что я самостоятельно стою на ногах. Но все равно потащил в медпункт и бесконечно переспрашивал, не вызвать ли скорую.

Из ранений у меня обнаружилась только неглубокая царапина на руке, да пятая точка ныла от неудачного падения. Я же оставалась спокойной – в таких ситуациях на первый план выходила личность Лии, которая подсказывала, что паника никогда и ничему не помогает. А в отсутствии опасности вообще лучше избегать лишних телодвижений. Поэтому произошедшее никакой внутренней тревоги во мне не оставило. Но ровно до той секунды, пока я не начала анализировать.

Балка вряд ли крепилась непрочно. И такие объемные сооружения не рушатся за одну секунду – если бы там образовалась трещина, то обвал произошел бы после провисания. Вероятно, настолько длительного, что это бы заметили. Конечно, место теперь тщательно осмотрят – и, насколько я могла судить, обнаружат или рычаг, или трос, который и позволил обрушить заранее подготовленную конструкцию за мгновение.

Я молчала о своих подозрениях, пока не получила подтверждение – так оно и было. Балку распилили и зафиксировали деревянной планкой. Кто-то дернул за трос и сорвал планку как раз в тот момент, когда я оказалась в эпицентре. После этого в институт вызвали полицию, но под подозрением оказались десятки человек, которые были поблизости. А поскольку найденная веревка была длинной, то провернуть это могли и из актового зала, и из коридора, и из операторской будки.

Данька не отходил от меня ни на шаг, постоянно успокаивая. Наверное, моя заторможенность наталкивала на мысль о необходимости моральной поддержки. На самом деле я думала. О том, что рядом со мной незадолго до эпизода был только Штефан. Странный и подозрительный Штефан, у которого, как и у десятка других, тоже не нашлось железобетонного алиби. Конечно, полиция не выделяла его, но сама я чувствовала, знала, что меня хотели убить или покалечить. Не кого-то случайного, а меня. И главным подозреваемым логично стал тот, поступки которого до сих пор были непонятны.

Кто знает, насколько я преувеличивала, называя его маньяком? Он преследовал меня с первой минуты знакомства. Потом состоялся бессмысленный разговор – словно ему хотелось поболтать, но темы он так и не придумал. И сразу затем – балка, подготовленная заранее. Мысли я озвучила только Дане. Он обдумал, кивнул, согласился, но предостерег, чтобы я об этом не распространялась – ведь если нет стопроцентной уверенности, то я могу оклеветать невиновного. В любом случае мне стоит держаться подальше от новичка и быть осторожной. Этот совет был лишним: теперь я до ужаса боялась, что Штефан в самом деле окажется маньяком.

Даня же мне подкинул и другую мысль: если некто хотел меня убить, то гораздо проще было организовать покушение вне института. С этим сложно было спорить – такая подготовка не оправдывалась результатом. Напрашивались два возможных вывода. Первый – цель не я. Какой-то психопат долго готовился, чтобы просто посмотреть, что выйдет. Второй – маневр был направлен на меня, но не для обязательного причинения вреда – это можно сделать более простыми способами. Тогда для чего? Испугать? Посмотреть, как я реагирую? Показать кому-то, как я реагирую? На этом я логические цепочки закончила, а то так, неровен час, и до паранойи недалеко. А я и без нее сумасшедшая.

Следующие дни все в институте ходили словно балкой пришибленные и строили теории заговора. В деканате меня слезно умоляли не писать жалобы во всевозможные инстанции – я и не собиралась. Институт я любила, да и у полиции сложилось мнение, что все было подстроено, а не стало следствием чьей-то безалаберности. Так какие у меня могут быть претензии к любимому учебному заведению? Сама я к Штефану не подходила на пушечный выстрел, да и он меня оставил в покое.

Правда, через два дня он уверенно направился к нашему с Данькой столу перед началом очередной пары.

– Больше я ни о чем с тобой разговаривать не буду! – уверенно заявила я, до сих пор не определившаяся со своим отношением к произошедшему.

– Я не к тебе. Даниил, мы можем поговорить?

Перевела удивленный взгляд на друга, но тот остался невозмутимым. И поскольку уже раздался звонок, кивнул:

– Поговорим. После пар. Вик, доберешься сама сегодня?

– Без проблем.

Одного часа и двадцати минут вполне достаточно, чтобы разработать план и воплотить его в жизнь. Как только преподаватель попрощался, я вскочила с места и схватила свою сумку.

– Ну все, Дань, до завтра. Разговаривайте тут, а потом мне все перескажешь, лады?

– Лады.

Я знала, что друг себя в обиду не даст. Даже маньяку. Но и сомневалась, что он мне обо всем расскажет. В отношениях этих двоих присутствовало что-то, чего я не понимала. Поэтому и решила не полагаться на дружескую искренность. Лучше потом извиниться перед Данькой и пережить терзания совести, чем остаться в неведении, если меня решат именно там и оставить.

На следующий день я зашла в ту же аудиторию, чтобы забрать свой телефон. Вчера, когда Данька выходил отвечать доклад, я прилепила мобильник скотчем под крышку парты. Конечно, теперь он разряжен, но зарядки и объема памяти должно было хватить на то, чтобы записать даже двухчасовой разговор. Сам Даня на расспросы ответил только: «Кажется, он полный псих!». И больше ничего.

Прослушать запись я смогла вечером. И после этого поняла, что вовсе не сумасшедшая. Похлеще меня экземпляры найдутся.

– Зачем ты пытался убить Вику? – голос Дани.

В аудитории стих шум, и лишь после того они заговорили. К счастью для меня. Ведь могли и другое место найти – в этом случае я ничего бы не узнала. Вероятно, они не доверяли друг другу настолько, чтобы куда-то вместе уходить. Все-таки в институтской аудитории, если кто-то и начнет швыряться дверными проемами, то выпутаться и привлечь свидетелей проще.

– Я не пытался, – ответил ему Штефан. – И почти уверен, что это сделал ты.

–Зачем? Мы проводим столько времени вместе, что если бы мне пришла такая мысль в голову… Неважно. В любом случае сама Вика уверена, что это ты.

– И ты наверняка приложил к этому руку, – усмехнулся Штефан. – Почему тебе так важно, чтобы она боялась меня? Не станешь же ты отрицать, что мешал моим попыткам поговорить с ней. И не ты ли предупредил одногруппников, чтобы не давали ее номер?

– Я, – неожиданно признал Данька. – Потому что думаю, у тебя не все в порядке с башкой. И мне не нравится, что в этой твоей больной башке засела мысль о моей подруге. Считаю себя обязанным защищать ее.

Штефан, кажется, тихо смеялся:

– Допустим, так и есть. Допустим, вы правда друзья, а я все себе придумал.

– Что придумал? – задал Даня тот вопрос, на который я сама хотела бы узнать ответ. – Что вообще происходит, герр Беренд?

Голос того стал слышен отчетливее – наверное, пересел ближе или наклонился: