Но злило меня теперь буквально все. Я пнула дворовую собаку с такой силой, что она, завизжав, откатилась назад. Жестокость не вязалась с моим характером – я до этого дня просто не умела так ненавидеть. Но теперь могла. Всех! Бабка в троллейбусе получила порцию оскорблений за то, что только взглянула на меня, учителя диву давались, с чего вдруг я огрызаюсь по каждой мелочи. Мне легче было молчать, чем открывать рот и не говорить гадости. Вернувшись домой, я избила подушку до перьев – проще не стало, но хотя бы измоталась физически.
Так и жила. Понимая, что рано или поздно сорвусь. Вся сила воли уходила на то, чтобы не взять нож и не отправиться в гости к вечно недовольной соседке. Та годами изводила подъезд, но люди предпочитали с брюзгой не связываться. А у меня в голове все чаще мелькала мысль, что пора ее поставить на место. Если выживет, то уже не посмеет снабдить кого-то вслед нелицеприятными эпитетами. Теперь я стала не просто злостью – я превращалась в справедливость с кулаками. И чувствовала достаточную силу и решимость, чтобы сделать мир лучше.
Это были два месяца ада, за которые я успела сменить четыре подушки, разругаться с друзьями, родителями, ухудшить положение в школе. Мама однажды осторожно подняла вопрос о психологе. И как я ее не задушила после этого? Ошеломительный самоконтроль! Но ад становился все темнее. Я уже едва держалась, зацепившись пальцами за край бездны. И только постоянный самоанализ помогал мне избежать непоправимого.
Ад неожиданно закончился, когда в моем сне умерла прекрасная Лия. Ее лица я тоже не разглядела, но сразу полюбила. Лия страдала острой формой аутизма, поэтому все люди снаружи попросту не знали, что внутри у нее целая вселенная, которой ей с лихвой хватает. Любящие родители неустанно пытались вытащить ее из себя – оттого детство она провела в обществе психиатров, но никакого положительного эффекта не наступило. Лие был нужен только покой. Она могла десять часов кряду рассматривать край занавески и восхищаться сложностью сплетения нитей, но все вокруг это считали отклонением. На самом деле в Лие господствовал такой совершенный мир, что она не могла себя заставить нарушать его – ненужными словами или действиями. И чем старше Лия становилась, тем крепче убеждалась, что права она, а не все остальные. Это они не видят полной гармонии, царящей вокруг. Это они наводят суету там, где без их вмешательства была бы идиллия. Год назад Лия перестала разговаривать, а потом и вообще реагировать на людей. Ей казалось, что это лучший способ спрятаться от назойливого внимания и продолжать созерцать мир без помех. Но выяснилось, что после этого ее отправят в клинику на интенсивный курс, и все станет гораздо хуже, чем прежде. Они сами вынудили бедняжку украсть у медсестры таблетки и покончить с затянувшейся суетой.
Смерть Лии я тоже оплакивала. Существа прекраснее я представить себе не могла и не встречала никого, кто пусть отдаленно был бы таким же совершенным. Она являла собой сущность самодостаточную и заканчивающуюся на границах своего тела. А остальные понять этого так и не смогли. На месте Лии я тоже сделала бы такой выбор, но ее жалела.
И как только слезы по ней высохли, я ощутила, что стало легче дышать. Уже привычная ярость покрылась умиротворением. Нет, Чон Со во мне никуда не исчез, но теперь, в присутствии Лии, вел себя сдержаннее. Я облегченно рассмеялась – и на то были причины! Теперь во мне будто жили два посторонних человека – Чон Со, который мог постоять за себя и которому было под силу все на свете, и Лия, которая озарила меня изнутри гармонией, мудростью и умиротворением. И еще пришло понимание: сами по себе они были обречены, и только соединившись во мне, уравновесились. Теперь мерзкая соседка виделась такой же мерзкой, но сразу заслужила право быть такой, как ей заблагорассудится.
Следующие два месяца у меня ушли на восстановление утерянных связей и репутации. Все-таки семнадцать лет – хороший возраст для тех, у кого внезапно меняются модели поведения: взрослые быстро находят объяснения, а ровесники еще быстрее забывают обиды.
Оказалось, это было только начало, хотя очередная странность всплыла только в выпускном классе. Я училась неплохо, а по некоторым предметам считалась лучшей, но вот английский язык мне был неподвластен. Учительница нам попалась принципиальная и справедливая – к концу года она собрала отстающих и предложила сдать своеобразный экзамен, чтобы исправить оценки. Последняя, как она выразилась, возможность улучшить средний балл в аттестате. На самом деле, это был акт милосердия – например, для меня, которой эта единственная тройка была лишней. Я усердно готовилась – зазубривала короткие опусы по списку, даже не пытаясь вникнуть в их суть. И надеялась, что получу утешительный приз хотя бы за старания.
В итоге я так переволновалась, что на экзамене и русский подзабыла. Учительница, уловив мое состояние, поддержала и предложила не спешить. Но это не помогло – я занервничала еще сильнее. И после этого начала отвечать.
О, я выдала подробный рассказ на тему «The Best Film I Have Ever Seen1», припомнив пару десятков виденных фильмов и разбавив рассказ пространными рассуждениями о тенденциях мирового кинематографа. Без запинки, только успевая подумать, о чем сказать, я находила нужные слова и правильные речевые обороты. Это был прекрасный ответ! Возможно, лучший из тех, что звучали в стенах нашей школы. Если бы не на французском.
Учительница только глазами лупала да рот открывала все шире и шире. Она же, вторым языком которой в институте был как раз французский, оповестила меня, что с таким произношением я спокойно могу французской армией командовать, но издеваться над ней – не лучшая стратегия. Из последнего-то она и сделала вывод, что я и с тройкой по английскому просуществую. А с такой наглостью вообще не пропаду.
Эту сцену случайные свидетели мусолили еще долго, но внятных объяснений от меня так и не добились. Какой-то олух, успевший заснять эпическое выступление на телефон, даже вывалил видео в интернет. Терпеть не могу людей, которые лезут не в свое дело! И даже не знаю, эта черта пришла ко мне вместе с Чон Со или я всегда такой была – к тому моменту я уже не помнила свой изначальный характер без последствий странных снов. К счастью, выпуск был не за горами, поэтому и терпеть пришлось недолго.
Поступила я туда, куда и мечтала – на физико-математический факультет. И наконец-то оказалась в среде людей, которые мыслили похожим со мной образом. Тут словно на входе стоял фильтр против идиотов. И никому не было дела до твоего знания английского и сможешь ли ты по памяти цитировать Булгакова. Другие критерии оценки знаний, которые мне подходили. Конечно, сразу же появились и друзья, и приятные собеседники. Среди них со временем обозначился один, с которым мы с тех пор неразлучны.
Сейчас, на третьем курсе, я могла бы назвать Даниила Романова самым близким другом. Он был уникумом, поэтому мне оставалось только недоумевать, каким образом он нашел во мне то, что я находила в нем. Невероятно умный – по некоторым дисциплинам зашкаливающе умный, но при этом не имеющий проблем и с гуманитарными науками, что для нашего антигуманитарного коллектива выглядело нонсенсом. Короче, гений. Но при этом простой, веселый, без капли высокомерия. Дипломат с сильным характером – он всегда выступал в роли арбитражного судьи при любых конфликтах. Даня не мог пройти мимо несправедливости, считал своим личным делом, если вдруг видел, что у кого-то, даже незнакомого, возникали проблемы. Поэтому его имя было известно всем студентам вуза, независимо от факультета.
Даже такие замечательные люди вызывают в ком-то недовольство – так устроено общество. Уже на первом курсе Даниил ввязался в драку, заступаясь за дрыщеватого новичка. Обидчики того потом впятером встретили моего друга на выходе из института и потащили за угол. Я же растерялась поначалу, но бросилась следом – Чон Со во мне был уверен, что справится со всеми пятерыми. Но к тому времени, когда я завернула за угол, противники Даньки уже валялись на земле, а он только рубашку поправлял. И был при этом спокойным – никакой эйфории или радости от победы, как это когда-то было со мной. Да и никто из них не пострадал заметно. Даня, насколько я могла судить, просто обозначил парням их место – и если они не полезут это утверждение перепроверять, то и он к ним никаких претензий иметь не будет.
