Агрессия – самый физически сильный элемент Системы. Отличается автоматичностью поведения, неадекватностью оценки собственных и чужих действий. В обычной жизни выглядит излишне озлобленным и неконтролируемым. Склонен к насилию. Из-за характерных особенностей обычно погибает одним из первых.

Умиротворение – самый физически слабый элемент Системы. Пассивный созерцатель. Часто религиозен и замкнут. Не способен сопротивляться внешнему воздействию, поскольку не видит смысла в любом сопротивлении. Возможны суицидальные наклонности. Потенциальная жертва преступников. Из-за характерных особенностей обычно погибает одним из первых.

***

Я всегда подозревала, что сумасшедшая. Но логика подсказывала, что об этом лучше не распространяться. Теперь же считаю, что шизофреников куда больше, чем заявлено в официальной статистике, только самые умные из них делают все возможное, чтобы окружающие об этом не догадывались. А может быть, нормальных людей не существует вовсе. Изучи и соблюдай правила социума, оправдывай ожидания – и вуаля – ты признаешься образцом нормальности.

Однако у меня это осознание обозначилось чуть позже, чем возникла необходимость. Первый странный эпизод произошел еще в раннем детстве, когда я ни с того ни с сего набросилась на отца. Он пожурил меня за какую-то проделку, но для детей любое ограничение – катастрофа. В общем, в моем тогда еще неокрепшем уме что-то перемкнуло от такой несправедливости. Я кинулась на отца и стала его бить. Он этого не ожидал, да и подобной силищи в шестилетнем ребенке не подозревал. Самое смешное, что о произошедшем родители мне потом рассказали – сама я ни черта не понимала. Они же и назвали это аффектом, не поднимали больше неприятную тему, посторонних не посвящали, ну а сломанная папина рука зажила. Наверное, именно родители и подали мне первый пример того, что о странностях лучше лишний раз не упоминать. Этот урок я усвоила задолго до того, как начались странности в полном смысле слова.

Подобные приступы агрессии не повторялись, и неприятный момент из моего детства благополучно забыли. Вспомнила я о нем гораздо позже – тогда мне было уже шестнадцать. Соврала родителям, что ночую у подруги, а сама прекрасно провела вечер в компании этой подруги и еще десятка веселых ребят. Немного пива и гитара в приятном обществе делают времяпрепровождение волшебным – в такие вечера легко влюбляться и творить глупости. Подруга умудрилась совместить то и другое, поэтому неожиданно для меня исчезла без обратной связи в темноте с бойфрендом-новобранцем. Потому-то мне пришлось посреди ночи возвращаться домой, сочиняя на ходу для родителей причину отмененной ночевки.

Оказалось, что пятница в тот день приключилась не только с нами, но и с другими людьми, для которых немного пива и гитара – недостаточные атрибуты веселья. На таких-то двух молодчиков я и нарвалась, когда пыталась побыстрее миновать уже темный парк. Сначала они увязались за мной, а когда я, сообразившая о возможных последствиях, побежала – догнали. И после этого возможные последствия в самом негативном смысле были уже очевидны. Мужики успели утащить меня подальше от освещенного места, два раза треснуть по лицу, чтобы перестала орать, и принялись усердно ухаживать. Я поначалу оцепенела от ужаса. Вот, везде пишут о поведении жертв – мол, сопротивляйся. Видимо, пишут это только те люди, которые ни разу в такой ситуации не оказывались! Там не то что сопротивляться, даже дышать толком не можешь, а от страха конечности перестают слушаться. И в этот момент, когда окаменевший мозг уже почти смирился с неизбежным, в него снова будто бес вселился.

Но на этот раз я все помнила. Помнила, как вцепилась зубами в плечо неудачливого насильника и выдрала кусок ткани с мясом. Выплюнула. Он кричал так забавно, что мне захотелось смеяться. Второй опешил – и заминка ему стоила парочки ребер. Тогда я ничему не удивлялась, а только радовалась, что нога так уверенно пинает в самую нужную точку, что руки сжимаются в кулаки непроизвольно. Одному удалось убежать, тогда я била второго, пока не устала. И лишь потом выпрямилась и пошла своей дорогой, даже не задумываясь о том, остался ли он жив.

Чуть позже меня отпустило – и снова накрыло страхом. Разбитые костяшки ныли, а правую ногу заметно тянуло. И все равно я радовалась своему бесу, который в этот вечер пришелся очень кстати. А кто бы на моем месте не радовался? По пути домой завернула в кафешку, там в туалете смыла с рук и обуви кровь, поправила юбку, улыбнулась отражению и отправилась жить дальше.

После того случая я уже не могла не задумываться о своем безумии. И хоть оно пришло мне на выручку, сама его природа пугала. Но тогда утешала мысль, что настигает оно меня только в случае крайнего стресса – и если так, то все терпимо. Больше я в такие ситуации не попадала, потому и жестокость не проявлялась.

Увы, сумасшествие мое заключалось не только во всплесках агрессии. Еще были сны. И если уж об очевидных странностях лучше не говорить посторонним, то упоминать о снах – верх тупости. В первом таком сне умер Чон Со.

Случилось это через несколько месяцев после нападения в парке. Но сон оказался даже пострашнее тогдашней реальности. На этот раз я потеряла нечто по-настоящему ценное. Любимого человека. Не видела его раньше, не знала его лица, но полюбила сразу, как только встретила во сне.

Чон Со не везло с самого рождения, начиная с того момента, когда он явился в мир из утробы матери-наркоманки в беднейшем районе Сеула. Он не был ни плохим, ни хорошим ребенком – он выживал. И не дожил бы до наших семнадцати лет, не будучи таким агрессивным. Когда я впервые увидела его в драке, то сразу поняла – Чон Со и был моим злым бесом, который спас меня. Выдуманный мальчик, который в страшный момент пришел на помощь, а дальше действовал так, как привык. Он был молчалив, он бил вместо того, чтобы вести пустые разговоры. Чон Со не задумывался о нравственности своих поступков, да и жил он в такой среде, где об этом некогда задумываться. Зато у него были свои понятия о справедливости. Первого человека он убил в двенадцать – мелкого наркодилера, который любил изощренно наказывать уличных шестерок. И после этого Чон Со уже не сдерживался. Возможно, он и был рожден для чего-то подобного – оттого и чувствовал полное удовлетворение только тогда, когда противник захлебывался кровью. Чон Со не был злым – он сам по себе являлся злостью.

Я наблюдала за основными событиями его жизни, но не оценивала их. Несложно было догадаться, что Чон Со до преклонных лет вряд ли доживет. Так и случилось – закономерно, но от этого не менее печально. Когда его запинывали, когда забивали до смерти арматурой, я не чувствовала физической боли, но рыдала, словно умирала сама. А потом проснулась, но продолжала реветь, оплакивая незнакомого паренька из незнакомого Сеула. Будто в реальности, а не во сне, потеряла родного человека, пусть и заслужившего своей участи.

И уже наутро я почувствовала изменения. Если раньше приступы агрессии включались только дважды, то теперь меня словно разрывало изнутри яростью. Отца, который предложил подвезти меня до школы, вдруг захотелось треснуть кулаком в челюсть. А уж когда мать явилась на кухню и запричитала, что я мало ем, меня затрясло. Нет, я не вознамерилась их убить – мне лишь было нужно, чтобы они заткнулись. Чтобы не лезли с советами туда, куда не просили! Я вскочила из-за стола и под недоуменными взглядами родных силой утащила собственное тело подальше от раздражающих нравоучений.

В своей комнате попыталась обдумать произошедшее – я всегда гордилась рациональным умом. Для этого раздражения не нашлось ни одной стоящей причины, а для подросткового гормонального всплеска уже поздновато. Это была чистая злость – беспричинная, но всепоглощающая. Как у Чон Со. Словно я отдавала дань его смерти, переняв на время характер. Тогда мне едва исполнилось семнадцать, но мозги стояли на месте, поэтому я умело разделяла логичные и нелогичные поступки. И приняла единственно верное решение – держать себя в руках.