Психика у меня организована таким образом, что я способна подстроиться под любые обстоятельства – лишь бы было время для осмысления. Мой мозг умело отметал любые аргументы, если они не вписывались в общую логическую цепочку. Все субъективное в анализ не включалось. На том и держимся. И благодаря тому, я собственное сумасшествие так умело скрывала от окружающих и справлялась с возникающими проблемами. Все, что не поддается логике, искажает объективность восприятия, поэтому должно быть исключено. Но если нелогичных выводов становится слишком много, значит, пора пересмотреть объективность. И этот печальный факт не позволил мне полностью позабыть все свои сомнения.
И так как попытка понять происходящее через Штефана с треском провалилась, я решила сосредоточиться на других персонажах истории. Тут кстати вспомнился повышенный интерес Штефана к Данькиной биографии. Казалось бы, я все это уже слышала многократно, но почему бы не проанализировать этот вопрос, раз остальные пока недоступны? И уже через несколько часов в моем арсенале странностей заметно прибавилось.
Вот кто бы в здравом уме начал проверять данные, которые не подлежали сомнению? Тебе говорит какой-то знакомый, что приехал из такого-то города, или рассказывает о других событиях своего прошлого – ты принимаешь это как факт. Если бы не Штефан со своим интересом и необходимость занять хоть чем-то мозги, то я бы и не стала искать. А когда начала – удивилась. Отец Даньки, по его рассказам, был успешным бизнесменом: владел текстильной фабрикой и парой крупных магазинов. Мама – домохозяйка. Насколько я поняла, при доходах мужа она могла себе позволить круглосуточно заниматься маникюром и пустой болтовней. А уж когда единственный сын решил поступать в столичный институт, то родители тут же купили ему квартиру в центре, очень недешевый автомобиль, да и расходы не ограничивали – и я тому была свидетелем: хоть Данька никогда показательно не шиковал, но его благосостояние было очевидно любому выходцу из семьи со средним доходом.
Так вот, в родном его городе обнаружилась единственная фирма, похожая по описанию. Я просматривала все статьи и упоминания о ней, но нигде – ровным счетом нигде – ни разу не промелькнула его фамилия. Генеральным директором и основателем назывался некий Доржиев. Вот про него-то я много чего нашла и даже откопала информацию о семье и двух дочерях. Конечно, я пыталась обнаружить хоть какую-то привязку к Даньке, но фотография пятидесятилетнего Доржиева, который оказался бурятом, однозначно свидетельствовала, что он вряд ли мог быть биологическим отцом светловолосого и сероглазого Даньки.
Дальше я уже искала упоминания любых лиц по фамилии Романов. И хоть фамилия эта очень распространенная, никого подходящего не нашла. Или Даня преувеличил состоятельность родителя, или тот предпочитал не светиться в СМИ. Ладно, предположим.
Но когда в процессе поиска я наткнулась на заметку четырехлетней давности, то обмерла. Там рассказывалось о некоем выпускнике интерната №2 для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, Данииле Романове, который выиграл грант со стипендией на годовое обучение в США. Победа в таком конкурсе, да еще и сироты, настолько впечатлила общественность, что муниципалитет отвесил ему с барского плеча ноутбук и грамоту. Без подробностей и фотографий, просто заметка, которую, к моей удаче, не удалили из архива местного сайта. И эта новость рушила сразу несколько легенд. Из школы-интерната? В принципе, Данька мог и не желать распространяться о трудностях детства – такое случается. Погибли его родители или отказались от него, были алкоголиками или недееспособными инвалидами – причин, по которым подросток мог оказаться в интернате, множество. И далеко не каждую из них можно легко озвучить. Пусть так. Но никакая из подобных причин не смогла бы объяснить, откуда взялась московская квартирка и вполне себе немецкая машинка! Грант грантом, но это не «живые» деньги, которые раньше объяснялись донельзя богатеньким отцом. Данька говорил, что бывал в Америке с родителями, но никогда не упоминал об учебном гранте. И если после школы он целый год учился заграницей, то должен быть старше нас. Или он по каким-то причинам не поехал? У меня дрожали руки от волнения.
Если тот и этот «Даниил Романов» – одно лицо, то Данька мне врал. Всем врал. Но, возможно, мы не имеем права осуждать за ложь. Или заметка о другом человеке. Больше ничего не нашлось, поэтому я постаралась не спешить с выводами.
На следующий день предложила Даньке на зимних каникулах вместе съездить к его родителям, мол, горю желанием познакомиться. Он с радостью согласился. Опасения утихли.
Вечером сказала, что хочу пообщаться с его матерью хотя бы по телефону. Он ответил, что как раз сегодня та занята в благотворительном фонде. Через три дня я повторила вопрос – он опять привел аргумент для отказа. Опасения разгорелись с новой силой. А что если он несерьезен в наших отношениях и поэтому не хочет даже по телефону говорить обо мне родным? Это Данька-то несерьезен? Хм… А что если нет у него никаких родных, и история про школу-интернат и грант – чистая правда?
Поступил Даня по бюджетному набору – и тут ничего удивительного: он был самым умным в нашей группе и, возможно, на факультете. По всем предметам, включая английский язык и прочие гуманитарные направления. Что-то я сомневаюсь, что в интернатах для сирот дают подобное образование. Даже если предположить, что некий одаренный парень, несмотря на все сложности, смог изучить английский на таком уровне, что его выбрали из сотен претендентов, то откуда отличные знания по физике, математике, информатике и даже истории отечества? Да интернат №2 должен был бы стать самой элитной гимназией в стране с такой-то подготовкой! Но больше ничего хорошего я про учебное заведение не нашла, если она и гремела другими блестящими результатами, то тихонько так гремела. Или это просто полный тезка, совпадение. Ведь Данька на каждые каникулы уезжал домой к родителям. Домой ли? А откуда вообще я могу быть уверена, что он уезжал из Москвы? Не настолько уж маленькая деревенька, чтобы была нужда специально прятаться от знакомых. Почему его мама сюда ни разу не приезжала? Моя бы уже раз четыреста навестила. А та имела и финансовые возможности, и время для таких путешествий. Судя по последним событиям, занятой его мама оказывалась только в те моменты, когда мне приспичивало с ней пообщаться. Теперь вообще ни один аргумент к другому не клеился.
Данька заметил изменение моего состояния:
– Вик, у тебя ничего не случилось? Несколько дней уже ходишь как в воду опущенная.
Я до сих пор не определилась, имею ли право задавать вопросы в лоб. Не разозлится ли он, узнав, что я с очевидным недоверием копалась в его прошлом? Я бы разозлилась. Особенно если он не хотел пока в это прошлое посвящать. И не закончатся ли на этом вопросе наши отношения? Мы два года были близкими друзьями, но даже другу не все можно рассказать. Девушкой его я стала недавно. Вдруг он сам планирует признаться? Тогда лучше потерпеть, чтобы не испортить что-то важное в угоду любопытству.
– Да нет, – отмахнулась я. – Переживаю из-за Славы. Ладно, если он только Штефану накостыляет, но не сделал бы ничего Ольге…
Данька нахмурился, но комментировать не стал. Мы и без того старались Олю в одиночестве не оставлять, но бывшего мутного больше ни разу не видели. Я понадеялась, что такая причина достаточна для объяснения моего пришибленного состояния.
Со Штефаном я практически не общалась. То есть он, естественно, постоянно находился неподалеку от Оли, но никаких важных разговоров между нами не случалось. Так только, ни о чем или об учебе. Надо признать, что теперь он вел себя сдержаннее – и с остальными кое-как, но взаимодействовал. Зато вся наша группа потихоньку училась материться по-немецки. Ну как училась – сначала просто повторяли, потому что звучало забавно. Быстро выяснили: когда Штефан переходит на родной, то ничего приличного не выдает. Посмеялись и подхватили. И раз уж на нерусском, то можно и при дамах, и при преподах. К Штефану привыкали – быстро и основательно. Теперь ему не было нужды притворяться лучше, чем он есть на самом деле.
