Русский рубеж На присвоение городу Ряжску Рязанской области почётного звания «Рубеж воинской доблести» Салют в Москве Берлин затеял рано, Ведь надо было Ряжск ещё пройти. Но танковый кулак Гудериана Упёрся в неприступные пути. И в это время Сталин вспомнил Бога, И Кремль икону поднял в синеву — Рязанская железная дорога Не пропустила немцев на Москву. Она тогда на них взглянула косо, Отдав, что было лучшее, в горсти: Как ураган бессмертные матросы Сметали нечисть на своём пути. Про этот бой страна тогда не знала, Но вот отсюда начала она Из крупповского падшего металла Ковать своим героям ордена. А Ряжск не пал, его железный узел Врага за горло плотно взял тогда, Чтобы мужик рязанский – косопузый, Не знал господ на Хупте никогда. Есть рубежи, наверное, и круче, Есть города, где были пыль и прах. Но Ряжск мой жив, и помнит он, и учит, Что русский дух не знает слова страх. И пусть враги не верят в эти сказки, Мы в бой идём с Отчизной на устах, И точно знаем, в сорок первом в Ряжске, Задолго до Победы пал Рейхстаг. «А стихи-то ни о чём…» А стихи-то ни о чём, Как мы, в общем жили-были… «Кто придёт на Русь с мечом…» И случалось, приходили. А стихи-то ни о чём — Никакого в строчках прока, Всё не тает снежный ком — Всё идут к нам издалёка. «Ещё луна совьёт гнездо над крышей…» Ещё луна совьёт гнездо над крышей, Заглянет в гости ранняя звезда, Когда сквозь стон я голос твой услышу, Издалека добравшийся сюда. На батарее кончились снаряды, Ушли «вертушки» и когда их ждать? Небритый снайпер рыщет где-то рядом, Не разучившись в русских попадать. Смотрю туда, где чей-то ватник тлеет, Где чьё-то тело начинает тлеть. Здесь никого никто не пожалеет, Лишь потому, что некому жалеть. Вон закопчённый остов бетеэра, И лейтенант, повисший на броне. Всё, что осталось, это только вера, Что нас свои не бросят на войне. А ты кричишь, и я тебя услышу, И в полушаге проползёт беда… Ещё луна взойдёт над нашей крышей, Заглянет в гости ранняя звезда. Жене друга
Прошедшей ночью не стреляли По взводу мужа твоего. Мы никого не потеряли, Мы не убили никого. Кричит петух в Урус-Мартане, Встаёт, не выспавшись, рассвет. Но завтра здесь кого-то ранят Или убьют… А, может, нет. Тебе опять приснились горы, Бинты, впитавшие войну. Ты хоть во сне забудь, что горе Тебя постигнет не одну. Поспи ещё, пока мы живы, Пока ни снайперов, ни мин, Ведь ранним утром после взрыва В живых останусь я один. Жёны интернационалистов Коляски ставят рядом, Вязанье достают, Поскольку с детским садом Ещё непросто тут. Ещё с работой туго И с привозной водой. И катятся по кругу Рассказы чередой. Что долго писем нету, Что отпуск не дают, Что их мужья с рассветом Под пулями встают. Кричат младенцы в зыбках, И ветерок свежей, И в скомканных улыбках Тревога за мужей. Инвалидная коляска Скрип надрывный летит по свету От колясочки от его. И страшней того скрипа нету В мире песенном ничего. Вроде, встречных не замечая, Катит, катит себя солдат, Но глаза его чуть печально На идущих вокруг глядят. Но случится, ресницы вздрогнут, Скрип такой же услышит вдруг, Может, рядышком на дороге Кто знакомый иль даже друг? Так и съедутся две коляски, Два молчания, две судьбы. В землю взгляд, словно сдвинут каски На свои усталые лбы. Постоят, скажут два-три слова, И разъедутся кто куда. И завидев их, вдовы снова Возвратятся в свои года. В довоенные, где по двадцать, Где рябина в лесу горька, Где ребята учились драться, Чтоб до крови, наверняка. Не успели, ушли негаданно, Пухом русская им земля. И калекам им были рады бы, Как вот этим, что вдаль пылят. Не пропавшие, с горькой метою, Не винящие никого, С давней песней своей не спетою Века страшного моего. Интервью – Вы позволите? – Садись… Хлопни форточку, продует. Ты, писатель, не сердись, До сих пор не отойду я. У тебя сейчас одно — Выдать бой на перевале, И тебе, видать, «окно» Для моих ответов дали. Мол, поярче опиши, Дай динамики и света, Чтоб величие души Отпечатала газета. Я тебе не стану врать, Не ищи во мне Героя. У меня жена и мать Да ещё детишек двое. И когда я там упал, (И подумать жутковато!), Промелькнуло: всё, пропал! Как они там без меня-то?! Знаю, думаешь про долг, Но тогда, на перевале, Думал, как приду без ног, Что домой дойду едва ли. В бетеэре рвал бинты, И в бреду орал: «В атаку!» Ну, скажи, а смог бы ты Пережить такую драку? Ты прости, я не в упрёк, Я к тому, что сердце ноет: На мучения обрёк Мать и мальчиков с женою. Я, конечно, не слабак, Голова как надо варит. Но не думал, что вот так Жизнь возьмёт да и ударит. Мы, конечно, поживём… Может, слышал, город Шуя? Не пиши ты ни о чём, Как солдат тебя прошу я. Ни к чему, одна возня, Ни к чему, что в схватке где-то… Не пиши, майор, с меня Современного портрета. Всё как надо, на посту, По закону и по долгу… Отвернулся, пустоту Простынёй прикрыл, как ногу. |
