- Но!..

- … без охраны. И не спорь. Я приказываю.

Если бы это не было произнесено мягким тоном, Анеко, возможно, поломалась бы для приличия. А так она только вздохнула и кивнула.

Мужчины заговорили об усилении охраны поместья: сейчас, когда внутри находятся две мишени неизвестных злоумышленников, можно ожидать нападения даже на усадьбу Кучики. Вымотанная и расстроенная, Анеко поднялась, с трудом изобразила вежливый поклон – при Гинрее она старалась не игнорировать старинные традиции, чтобы старик не ворчал.

- Я сегодня ночую с братом, – сказала девушка. – А то неизвестно, когда эти успокоительные травки перестанут действовать, проснется – опять будет истерика. Хисана, ты со мной или останешься?

- С тобой! – девушка подхватилась и, только тут вспомнив, что должна, вообще-то, получить разрешение, оглянулась на мужа. Бьякуя кивнул и тепло улыбнулся. Обеим.

Анеко обнимала спящего под убойной дозой успокоительного Року и думала. Может быть, и не появится никогда хозяйка тела, которое сейчас занимает девушка? Может быть, ее – настоящую Анеко – отравили на свадьбе, и совпавшая с этим моментом смерть Ани в мире живых каким-то неведомым образом совершила странную рокировку? И теперь она, как бы ни назвала себя, действительно стала частью клана Торами, частью семьи, от которой остались только они с напуганным, растерянным мальчишкой? И частью семьи Кучики, женой Бьякуи, подругой и сестрой Хисаны, внучкой сварливого Гинрея тоже стала она, а не та, что родилась княжной Великого Дома?

Она не рассказала Бьякуе всей правды о себе. Как такое расскажешь? Как признаешься, что недоговариваешь и лукавишь?

Анеко закрыла глаза…

- Ну наконец-то! – услышала девушка язвительный женский голос. Вскинулась, завертела головой. Оказывается, вокруг не было темноты спальни – простиралась саванна. Низкая зеленая трава, редкие деревья, высокое яркое небо с кучевыми облаками, проблеск водной глади вдалеке, плоские голые скалы на горизонте. – Чего башкой вертишь? Здесь я, – проворчал тот же голос откуда-то сверху.

Анеко подняла голову. Прямо над ней было дерево, сквозь листву которого просачивалось солнце. На толстой ветке лежала тигрица. Белая.

Насмешливые желтые глаза с вертикальным зрачком уставились на девушку с легким прищуром.

- Привет, – мурлыкнула тигрица.

- Здравствуй, – ответила Анеко.

Грациозное, прекрасное, смертельно опасное животное не выказывало признаков агрессии. Более того, разговаривало. Следовательно, не было повода истерить, бежать, спасаться – короче, совершать все те глупости, которые свойственны человеку, оказавшемуся наедине с дикой природой.

Тигрица встала на ветке, потянулась всем телом, запустив внушительные когти в древесину, дернула хвостом – и спрыгнула. Красиво спрыгнула, как-то так извернувшись в воздухе, что приземлилась прямо перед девушкой, лицом к ней. Или все-таки мордой? Нет, раз разговаривает, значит – лицом.

- Хм, – воздух вокруг завибрировал от раскатистого мурчания. – Давненько я тебя поджидаю. Ну, и где ты шлялась?

Анеко скривила уголок рта. Манера общения ее умиляла. Девушка неторопливо уселась под деревом, прислонилась к стволу. Склонила голову на бок, рассматривая красавицу-кошку.

- Да так, – ответила небрежно, словно вести ироничные беседы с хищниками – обычный пункт в распорядке ее дня. – Дел много было.

Тигрица фыркнула, уселась, как статуэтка, обвила задние лапы хвостом. Пристально уставилась на Анеко. Та ответила тем же. Где-то когда-то Аня читала, что открытый, уверенный взгляд может если не отпугнуть зверя, не стремящегося напасть и убить тебя, то хотя бы убедить его отступить.

Гляделки продолжались долго. Так долго, что не моргать было уже почти больно. И когда Анеко готова была сдаться и почти открыла рот, чтобы заговорить, тигрица отвернулась. Раздраженно ударил по жесткой траве хвост, досадливо дернулось ухо. А потом хитро прищурилась и протянула девушке правую лапу:

- Тора! – представилась она.

Аня, повинуясь выработанному в земной жизни рефлексу, без раздумий пожала шершавые подушечки огромной лапы:

- Анеко.

Тигрица снова хмыкнула, задрожали усы, наморщился нос. Она опять отвернулась, повела головой, зевнула – продемонстрировала розовую пасть с внушительными, острыми, как лезвие катаны, клыками. Анеко заинтересованно вытянула нос, не пробуя, впрочем, сунуть его в пасть. Тора удивленно захлопнула челюсти.

- Что, не страшно?

- Не то, чтобы совсем, но и не так, чтоб очень, – призналась девушка.

Тигрица закатила глаза и покачала головой. Как мамаша, которую достало тугодумие любимого, но глупого чадушки.

- Ну хотя бы признала наконец, что ты – наша! – проворчала огромная кошка.

- Чья это?

- Фыр! – Тора взрыкнула. – Ну подумай сама, включи мозги! Меня зовут Тора, ты – Торами. Связь не улавливаешь?

- Ну теперь, когда ты так доходчиво объяснила,.. – Анеко шкодливо улыбнулась, вызвав еще одно фырканье, на этот раз маскирующее смешок.

- Хвала ками, дошло!

- Только, Тора… Я ведь… не совсем Анеко.

- М-да? Ты так уверена? – тигрица дернула кончиком хвоста, искренне удивляясь. – Ты интересная. Решительная. Мне это нравится. Ну подумаешь, душа бродячего типа… Зато любопытный подход к жизни после смерти! Но вообще-то, не настолько ты не Анеко, как думаешь. Я ведь не каждое поколение иду к кому-то из Торами в занпакто, а к тебе пошла. Это кое-чего, да стоит. И вообще, что ж мне теперь, развоплощаться, если Торами Анеко немножко встряхнули и вывернули?!

- А можно с этого места поподробнее? – прищурилась девушка.

Эта ночь была долгой. Тора объясняла некоторые нюансы существования занпакто и их связи с душами шинигами. Анеко задавала вопросы – и отвечала тоже, куда ж без этого. Утром, когда зареванный Рока еле-еле разбудил сестру, девушка непонимающе хлопала глазами и пыталась соотнести интерьер своей спальни с вечерней саванной – они с тигрицей проболтали до заката. А потом Анеко обняла младшего брата, очень крепко, очень горячо, и долго шептала слова утешения. Сегодня она в полной мере осознала себя старшей сестрой этого мальчишки.

Комментарий к Любовная лодка и быт Момиджи – традиция любования красными кленами

Токономе – альков или ниша в стене традиционного японского жилища, является одним из 4 основных составляющих элементов главного помещения японского аристократического дома

Нагината – японское холодное оружие с длинной рукоятью овального сечения и изогнутым односторонним клинком. Рукоять длиной около 2 метров и лезвие около 30 см.

====== Штаны на лямках и иже с ними ======

Хисана наблюдала за Анеко и чувствовала себя последним ничтожеством. Красивая и самоуверенная аристократка ворвалась в жизнь девушки в середине лета, чтобы изменить ее до неузнаваемости. Заявила, что Бьякуя-сама совсем себя извел переживаниями о покинутой возлюбленной, и она, законная супруга, считает, что ситуацию надо исправлять. Каким образом Анеко удалось соорудить для Хисаны приличную родословную и сделать так, чтобы «родовое древо Курохана» органично вплело свои ветви в меносов лес сейретейского высшего общества, младшая жена дайме так и не поняла. Однако она уже четвертый месяц являлась женой горячо любимого Бьякуи-сама! И испытывала самые теплые чувства к его старшей жене.

Пожалуй, впервые за всю жизнь в Обществе Душ у Хисаны появилась подруга. Поэтому несчастье, случившееся с семьей Анеко, вызывало у девушки такую же горечь, как если бы погибли ее близкие. И напоминало о ее собственной беде. Хисана наблюдала, каким вниманием и заботой Анеко окружила маленького брата, представляла себя на ее месте – и чувствовала, как черная, злобная, пожирающая душу зависть захватывает с головой. И ощущала себя человеком, недостойным даже просто находиться рядом с такими благородными душами.

Хуже всего было от мысли, что собственное счастье на несколько месяцев вытеснило из головы и из сердца все, что составляло до этого смысл жизни. Хисана стыдилась собственной натуры, ругала себя последними словами и уже начала потихоньку себя же ненавидеть. От изматывающих переживаний ее слабенькая реацу снова начала чудить, то всплескиваясь неровными выбросами, то практически полностью затухая. Несмотря на занятость и полное погружение в новые заботы, господин любимый муж и госпожа его старшая жена изменения в девушке не оставили без внимания. Наверное, если бы не жгучее чувство вины, если бы не сомнения и расстроенные нервы, если бы не искреннее беспокойство во взгляде Бьякуи, если бы не тревога на лице Анеко, Хисана и дальше продолжала бы изводить себя и молчать. Но старшие Кучики подобрались в момент очередного сеанса самобичевания, и девушка не выдержала. Размазывая по щекам слезы и судорожно всхлипывая, она рассказала, как оставила собственную сестренку на пороге какого-то дома. Как, измученная голодом и безнадежностью, в тумане полузабытья, положила сверток с младенцем внутри на пыльные доски незнакомой энгавы и побрела, сама не зная куда. Как пришла в себя на берегу лесного озера, где-то за пределами Руконгая, и едва не умерла второй раз – от осознания чудовищности собственного поступка. Как металась по пыльным жарким улицам в поисках того самого дома, но не могла не только найти его, но и вспомнить, по какой именно части Инудзури скиталась в тот злополучный день.