Только одно слегка смущало и настораживало. Эта странная девушка с лицом Рукии, но совершенно не свойственным для подруги выражением виноватой растерянности – Хисана – вызывала у подростка то ли оторопь, то ли легкое раздражение. Она тенью бродила за Рукией, кротко улыбалась и все время норовила чем-нибудь угодить девочке. Дошло до того, что подруга стала прятаться от своей новообретенной сестры.
Правда, длилось это недолго. Мудрая Фумико-сан, понаблюдав пару дней за Хисаной и детьми, улучила момент и тактично вправила девушке мозги. Хисана сначала расстроилась, но потом вынуждена была признать, что матушка права. Скрепя сердце, которое требовало не выпускать сестренку из виду, она переключила внимание на домашние дела, стала понемногу искать общий язык с мальчишками и даже заслужила некоторое доверие младших пацанят, рассказывая им сказки и угощая вкусностями. Рукия выдохнула с облегчением, а Ренджи признал, что онее-сан подруги может быть терпимой. Между сестрами установились ровные, хоть и не слишком теплые отношения. Фумико-сан иногда гладила Хисану по голове, утешая, и говорила, что девочке надо дать время.
***
К своему удивлению Хисана стала замечать, что чувствует себя очень неплохо. Это было странно и непривычно, потому что всю свою жизнь в Обществе Душ она была слаба, моментально утомлялась и бо́льшую часть времени пребывала в каком-то полуобморочном состоянии. Относительно бодрый период пришелся на то время, когда Хисана познакомилась с молодым аристократом и бегала к нему на свидания, а потом и жила с ним целый месяц в снятом сразу за стенами Сейретея домике. Но тогда девушка думала, что силы ей придает любовь. Теперь же считала, что бодрость тела и духа – заслуга найденной имото и ее сорванцов-приятелей, забота о которых заполняла все дни с утра до вечера.
Сил у Хисаны и правда прибавилось. Она легко просыпалась, ее не тянуло поваляться – напротив, едва открыв глаза, девушка подхватывалась и спешила на кухню. Уж если добрые старики Такеши приняли ее и Рукию, а заодно и друзей девочки, в семью, то грех не отплатить им хотя бы минимальной помощью. Только когда Фумико-сан вслух изумилась, что девушка успевает наготовить еды на завтрак для всех, - а их теперь в доме обитало семь человек! – Хисана обратила внимание на перемены в себе. Но слишком долго задумываться о них не вышло: лепешки собирались пригореть, вода в кастрюльке – перекипеть, а фрукты – увянуть, поэтому девушка рассмеялась, ответила старушке, что это от счастья, и поспешила вернуться к добровольно взятым на себя обязанностям.
Через месяц она обнаружила, что практически ведет дом, незаметно отстранив от этого хозяйку. Также ей хватало времени, сил и запала на сказки и ненавязчивое обучение малышей, на необременительное рукоделие и даже на прогулки по саду. К слову, Рукия, так же молча и незаметно, присоединилась к старшей сестре в ее заботе о доме и членах их такой большой семьи. Как-то вечером они разговорились. Выяснилось, что девочка чувствует неловкость оттого, что о ней заботятся, а она ничем не отвечает. Хисана посмеялась, признаваясь, что ею движут те же мотивы. Так, за нарезкой овощей и сервировкой стола, сестры сами не заметили, как перешагнули через формальности и стали немного ближе.
Размеренную рутину иногда разбавляли визиты выросших детей четы Такеши. Статная красавица Кимико приходила три раза, приносила родителям деликатесы и кривоватые рисунки – творчество ее собственных детей, собранных по всему Руконгаю за последние полвека. Верткий и шумный Арата заявился в новеньком шихакушо и с порога гордо объявил, что его повысили до восьмого офицера. Пришедший с братом насмешливый и скромный Мишико, поглаживая рукоять занпакто, ехидно комментировал хвастливые речи в том плане, что разница между девятым и восьмым – это, конечно, да, это наше все! Фумико-сан всплескивала руками и уговаривала своих малышей не лезть на рожон и быть поосторожнее. «Малыши», оба на две головы выше матушки и в два раза шире в плечах, серьезно обещали беречь себя, чтобы уважаемая каа-сама не волновалась.
На новых членов семьи посматривали с любопытством и одобрением. Разумеется, мальчишки пиявками впились в шинигами и не слезали с тех практически до их ухода. Мишико даже показал Рен-тяну несколько простеньких ударов, правда, на палках, а не катанах, но парень был доволен, как стащивший целую рыбину кот. Мелюзга отчаянно завидовала.
Чем дольше Хисана жила с милой пожилой парой, тем легче становилось у нее на сердце. Боль от разлуки с любимым никуда не делась, но уже не давила так, как в первое время. Она вспоминала Бьякую каждый день и даже иногда могла всплакнуть, однако ее печаль была светлой, не ввергала в отчаяние. Вероятно, думала девушка, это оттого, что в ее жизни молодой аристократ оставил не только мимолетный след, но и часть себя. Она клала руку на еще плоский животик и тихо разговаривала со своим малышом.
Раз в две недели неизменно являлся Маюри – чуть ли не единственный из всех приемышей, кто носил собственную фамилию, а не называл себя Такеши. Дети его появления ждали с некоторым трепетом – никто никогда не знал, в каком настроении будет капитан двенадцатого отряда, что расскажет, что сделает. Один раз, пребывая в добром расположении духа, это чудо природы – а кем он еще может быть, с синими-то волосами и желтыми, как у волков, глазами? – измерило реацу у всех новых детей и обнадежило Ренджи и Рукию: мол, эти двое смогут стать шинигами. Хисана испугалась, Фумико-сан посмеялась, а подростки задумчиво переглянулись. В другой раз, злой и взъерошенный, Маюри-сан пригрозил малышне страшными карами, если будут мешаться под ногами. И схлопотал от матушки полотенцем пониже спины. Обиделся, долго ворчал, но принял к сведению и на детей больше не шипел.
А приходил он затем, чтобы обследовать Хисану. Измерял уровень реацу, снимал показания работы сердца и легких, долго и внимательно слушал, прижав к животу девушки длинную трубку с широким раструбом на конце. Через два месяца Хисана перестала от него шарахаться, через три – воспринимала, как неизбежное, а через полгода стала даже волноваться, если брат запаздывал.
Когда живот округлился, девушке пришлось всерьез заняться собственной осанкой. Ходить, скромно потупившись, было неудобно и тяжело. Теперь Хисана передвигалась неспешно, немного откинувшись назад и расправив плечи. Фумико-сан улыбалась и повторяла, что такую поступь надо будет сохранить и после рождения малыша.
Очень удивляли соседи. В дальних районах Руконгая не принято было заводить дружбу с теми, кто жил рядом: там каждый сам за себя, в лучшем случае – за свою компанию (читай, банду). А тут, в пятом районе, и толстый трактирщик, и щуплый книжник, и даже мама-сан чайного домика, что располагался по другую сторону пруда, стали приходить в гости с подарками и угощением. Старики Такеши привечали всех, всем были рады. Хисана же долго удивлялась, с чего вдруг незнакомые люди приносят распашонки ее еще не рожденному ребенку, вспоминают, как растили своих детей в Генсее (кто помнил) и ведут отстраненные разговоры о погоде, при этом с умилением посматривая на будущую маму. Ясность внес Маюри, походя заметив:
- Так дети в Обществе Душ рождаются крайне редко. Мы же все тут проводим свое посмертие, значит, наши души появились давно. А ты родишь новую душу, чистую, без хвоста из грехов, ошибок и прочих «радостей». Когда-нибудь он проживет жизнь в Генсее, но у него уже будет некоторый опыт взаимоотношений, это значит, есть шанс, что в мире живых он не наделает глупостей… слишком много.
Хисана покивала, потом спросила:
- Думаете, будет мальчик?
- А кто ж еще? – удивился капитан. – Будь это девчонка, она б из тебя остатки жизненной силы вытянула. Тут, понимаешь, плюс на минус выходит, а там был бы минус на минус, и в результате – минус. Математика, чтоб ее… никуда от ее законов не денешься, даже в биологии срабатывают.
- Маюри-нии, - засмеялась девушка, - я ничего не поняла, но уже привыкла верить вам на слово.
