Ведение натурального хозяйства требовало от родителей постоянных огромных усилий, масса времени тратилась на тяжелый физический труд. Основная тяжесть падала, разумеется, на плечи Зои Максимовны. Работу в школе для нее никто не отменял. При этом в отличие от некоторых других педагогов «ботаничка» вела свой предмет интересно, увлекательно, знала много того, о чем не говорилось в школьных учебниках. Она не относилась к разряду «добрых» учительниц, с классом вела себя просто, естественно, спрашивала строго, но ни на кого не кричала, любимчиков не заводила. За честность и справедливость ученики ее уважали. К тому же в классе все видели, что и Натке поблажек не делалось. За промахи ей доставалось не меньше, чем другим.

Не раз случалось: заметив, что учебник по биологии дочь накануне ее урока не открывала, к занятию не готовилась, педагог на другой день вызывала халявщицу к доске. Ученица пыталась вылезти на «бла-бла-бла», но этот номер не проходил, в журнал летела жирная «пара». Потом, естественно, приходилось учить, исправлять «неуд», нагонять пропущенное. Тем не менее, больше четверки по биологии в аттестате зрелости Натка получить не смогла. По нынешним временам всеобщего кумовства и семейственности такое просто немыслимо.

Зоя Максимовна не только прекрасно знала свой предмет. По сельским меркам, она обладала обширным кругозором. Интересовалась событиями, происходившими в мире, историей литературы и музыки, любила русскую художественную классику, в доме имелось несколько альбомов по искусству. Замотанная бесконечными делами и заботами женщина умудрялась выкраивать минутки для общения с книгами. Они хранились у нее под подушкой до последних мгновений жизни. Когда после ее ухода из жизни, случившегося буквально через несколько месяцев после смерти мужа, сестры не без робости вошли в опустевшую родительскую спальню, на каждой из прикроватных тумбочек лежали раскрытые тома. У отца это были военные мемуары, мама в последние часы перед попаданием в больницу, из которой уже не вернулась, читала Бунина.

При воспоминании об этом моменте у Натальи Алексеевны всегда комок подкатывал к горлу. Сразу приходили на память сиротливо стоявшие в углу прихожей одинокие синие тапочки Алексея Михайловича. Квартира, в которую они зашли с сестрами после смерти родителей, казалась колбой, из которой выкачали воздух, и в ней некоторое время невозможно было дышать…

* * *

Только прожив большую часть собственной жизни, Наталья Алексеевна стала понимать многое из жизни родителей – их самоотверженность в деле воспитания детей, умение противостоять жизненным невзгодам, сохраняя чувство собственного достоинства. При этом нужно признать: несмотря на трудности, их семье все-таки приходилось полегче, чем многим другим обитателям поселка. Отец не пил, не обижал жену и детей, отдавал себя без остатка делу, а не пошлому блуканию по бабам или иным мужским безобразиям. В скольких домах домочадцы ожидали со страхом вечернего возвращения хозяина! Нередко среди ночи в дверь директора совхоза тарабанила очередная растрепанная полуголая баба, голося во все горло:

– Алексей Михайлович, спаси! Мой паразит совсем свихнулся, с топором по двору бегает, все крушит!

Отец наскоро одевался и отправлялся на усмирение буяна. Напрасно Зоя Максимовна просила:

– Алеша, не лезь к пьяному под руку, попадешь, не ровён час, под нож или топор. Пусть проспится, потом поговоришь с ним.

Но муж не слушал или говорил: «А вдруг там дети с ним?» – и спешил на выручку очередной жертве насилия. Богатырский рост, немереная силушка не раз пригождались ему в таких случаях. Так что в поселке молодому руководителю приходилось не только директорствовать, но и выполнять время от времени обязанности участкового милиционера.

Его недюжинная физическая мощь проявлялась и на мирном поприще. Когда отец вскапывал весной огород или, выкроив несколько часов из своего плотного графика, выкапывал осенью картошку, черенки лопат и вил трещали в его руках, обламываясь, как прутики.

Зоя Максимовна в таких случаях говорила:

– И на что тебе такая силища? Чтоб в кабинете сидеть или по полям на машине ездить? Это баб природа должна так одаривать. Всю домашнюю-то работу мы на себе везем. Попробуй, натаскай столько ведер угля в дом. А для скотины зимой сколько сена, воды требуется? Нет, все-таки бабья доля – лошадиная доля!

Отец виновато оправдывался:

– Зоечка, я ведь стараюсь помогать тебе!

– Стараешься! Только когда мы тебя дома видим? Приходишь, когда уже все сделано. А как в этот свой обком в город закатишься на несколько дней, просто хоть соседа на помощь вызывай!

– А вот это хорошая мысль, мать.

– Конечно! Только ты мне зачем тогда нужен будешь?

Алексей Михайлович виновато вздыхал, а потом неуверенно спрашивал:

– Может, нам в город перебраться? Мне не раз предлагали пойти инструктором в какой-нибудь райком партии.

– На сто двадцать рублей? И чем я там, в городе этом, всех вас кормить буду?

– Другие как-то живут.

– Вот пусть и живут! А ты привык сметану ложками есть, молока по банке зараз выпивать. Долго ты в том городе продержишься?

На сём пикировка прекращалась. Жена еще некоторое время ворчала, давая выход остаткам пара, муж отправлялся прилаживать новый черенок к искалеченному орудию труда, дело потихоньку двигалось дальше.

Когда подросли девчонки, часть домашних работ легла на их неокрепшие плечи. В седьмом классе Натка научилась доить корову. Зоя Максимовна к тому времени уже работала завучем, ее школьная нагрузка возросла многократно. После уроков в обязанности семиклассницы входило напоить и накормить домашних животных, ближе к вечеру принести угля из сарая, затопить печь и сварганить к приходу родителей с работы нехитрый ужин в виде хотя бы жареной или вареной картошки.

Самой утомительной процедурой являлось поение коровы, теленка и коз. Хотя холодная вода дома текла из крана, в хлев, где содержались животные, приходилось притаскивать по два-три, а то и по четыре ведра. У коровушки, как говорили взрослые, молочко на языке. А это значило, что ее требовалось не только вволю кормить сеном, но и давать ей вдоволь напиться.

Физический труд составлял неотъемлемую часть повседневной жизни всех сельских ребятишек. В меру своих детских силенок и умений они занимались уходом за огородом, животными, домом. Когда родители первый раз взяли Натку с сестрой в поле на посадку картошки, ей не исполнилось семи лет, а Маринке и вовсе было четыре с половиной года. Несмотря на более чем юный возраст, маленький «клоп» упорно ползал с детским ведерком по вспаханной земле, старательно кидал разрезанные картофелины в борозды, стараясь не отставать от взрослых. День выдался теплый, почти летний. Родители постоянно нахваливали помощниц, и это подогревало детский энтузиазм.

Управились к обеду. Глава семьи развел костер из сухих веток, хозяйка, достав из сумки клеенку, разложила нехитрую домашнюю снедь – вареные яйца, хлеб, перышки молоденького лука-батуна, молоко в термосе, варенье в небольшой стеклянной банке. Получилось настоящее пиршество, обильно сдобренное свежим воздухом, красотой расцветающей природы, осознанием важности выполненной работы. Жизнь деревенских детей полна такими простыми радостями до краев. Потому, наверное, став взрослыми, они обладают более устойчивой нервной системой, легче адаптируются к трудностям, обладают большим здравым смыслом.

Летом жизнь становилась легче. Целый день скотина находилась на пастбище, а подоить корову, когда ее пригоняли с выпаса, труда не составляло. Натке нравился этот процесс. Приятно было видеть, как пахучие белые струйки с дзиньканьем ударяются о стенки подойника, а на дне шапкой вспухает густая пена. Но вот отца в весенние, летние и осенние месяцы дети практически не видели. Когда просыпались, его уже не было. Вечером урчание машины, привозившей Алексея Михайловича с полей, слышалось им сквозь сон.