На новом месте жизнь сразу же началась беспокойная и хлопотливая. Отец с утра до позднего вечера пропадал в полях. Новой матери, жившей до этого с родителями в пристанционном поселке городского типа «как у Христа за пазухой», с ходу пришлось окунуться в деревенскую жизнь. К тому же требовалось налаживать контакт с детьми. Это тоже оказалось непросто. Младшая Маринка то и дело капризничала, а то и вовсе бунтовала, пытаясь настоять на своем. У строгой учительницы Зои Максимовны был не менее твердый характер, поэтому всяких «историй» хватало.

Когда Натке исполнилось семь лет, на ее день рождения (а на самом деле, на смотрины) съехалась многочисленная родня со стороны первой жены отца – ее братья с женами, сестра с мужем. Вторжение родственников первой жены на семейную территорию новой семьи вряд ли порадовало бы любую женщину, но, очевидно, это было необходимо Алексею Михайловичу, всю жизнь пытавшемуся связать две половины своей жизни, прошлую и настоящую.

Отчасти ему это удавалось. Время от времени Черновцы всей семьей приезжали в Новосибирск в гости к холмогоровскому «клану», а его члены, в свою очередь, находили теплый прием в сельском доме директора совхоза. Несмотря на некоторые шероховатости, эта связь продолжалась на протяжении почти всей жизни родителей Наты и Марины.

Еще теснее дружили между собой дети бабушки Нюры: дочь Аля, сыновья Нестор и Михаил. Все они, за исключением старшего брата Алексея, рано оторвавшегося от родного причала, жили под крылом своей неугомонной матушки. К концу ее земного пути они и вовсе поселились со своими семьями на одной улице. Наталья Алексеевна на всю жизнь запомнила веселые родственные посиделки, затевавшиеся по любому поводу.

Хотя жизнь не баловала плюшками ее родственников, у них всегда находилось время пообщаться друг с другом. За праздничным столом, вокруг нехитрой магазинной снеди и вкуснейшей бабушкиной стряпни собирались все – от бабули до самых младших внучат. Когда Натке с Маринкой удавалось попасть в этот мир добра, сердечности и веселья, их радости не было предела. Став взрослой, обзаведясь собственным семейством, кругом друзей и знакомых, Наталья Алексеевна хранила душе память о тех минувших встречах, как одно из самых драгоценных воспоминаний.

Столь же дружелюбно встретили родственники новую жену Алексея Михайловича, приглашая ее войти в их тесный круг. Встречи получались нечастыми, сказывалось разделявшее семьи расстояние. Но когда доводилось увидеться, разговорам, воспоминаниям не было конца. Проницательная, повидавшая виды бабушка скоро поняла: молодая учительница Зоя, хоть и держится несколько сдержанно, но человек исключительно добросовестный и воз семейной жизни тянет честно, ответственно, не жалея ни сил, ни здоровья.

В любом явлении Зою Максимовну больше всего раздражали фальшь, вранье, показуха. От этого в семье всегда царила атмосфера некоторой фронды к официальному курсу, проводимому властями, партией и правительством. Отец, будучи убежденным коммунистом, принимал на веру провозглашаемые партией лозунги. «Баба Зоя», как ее стали звать в старости, с рождением внучек, всегда обладала реальным взглядом на вещи. Когда она слышала, как «большие дяди» обещали людям красивую жизнь в туманном будущем, то оценивала их речи одним коротким словом: «чесуны». На протяжении всей жизни Зоя Максимовна не стеснялась давать яркие характеристики разнообразной дури, сопровождавшей слова и действия власть имущих.

В материальном плане семья директора совхоза не отличалась высоким достатком, находясь на уровне остальных обитателей поселка. Несколько позже, в разгар эпохи Брежнева стало в порядке вещей, если человек, занимавший то или иное руководящее положение, получал ряд определенных привилегий. При этом «блага» строго регламентировались. Например, Алексей Михайлович, ставший к тому времени первым секретарем райкома партии в одном из районов Новосибирской области, получил право пользоваться обкомовским буфетом. Здесь он получал к каждому празднику традиционный набор: палку копченой колбасы «сервилат», пару килограммов яблок или апельсинов, коробку конфет «Птичье молоко», банку растворимого кофе и банку зеленого горошка.

В наше время дворцов, яхт и миллиардных состояний, полученных мутным путем, трудно представить, что именно так выглядели пресловутые «привилегии». Те самые, с которыми начали рьяно бороться на следующем витке жизни государства, когда к власти прорывались «вторые секретари» – новое поколение руководителей во главе с Ельциным.

Изменение морали, нравственности в советском обществе происходило весьма постепенно, почти незаметно. Просто в какой-то период оказывалось: «Вообще-то этого нельзя, но… можно». Назавтра наступала вторая стадия: «Да, можно. Но не всем». Послезавтра все понимали: говорить можно одно, думать другое, а делать третье. От года к году нарастали ложь, фальшь, пофигизм – вплоть до того момента, когда все окончательно прогнило, и страна рухнула в тартарары.

* * *

В целинный совхоз семья, не успевшая оправиться от бед, приехала в разгар хрущевской оттепели, в 1960 году. Страна дышала романтикой, надеждами, была полна верой в собственные силы. Первый человек в государстве – смешной колобкообразный товарищ Никита Сергеевич Хрущев уверял подданных: «Нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме!» Многие ему верили. Бесплатный хлеб на столах в столовых казался первым шагом на пути к обществу всеобщего изобилия и счастья.

В каждом общественном здании, будь то клуб, школа, больница или баня, на видном месте висели стенды, на которых огромными буквами было написано: «Моральный кодекс строителя коммунизма». Дальше шло изложение двенадцати принципов, таких как «Каждый за всех, все за одного», «Человек человеку друг, товарищ и брат» и т. д., вплоть до непримиримости к несправедливости и врагам коммунизма.

Натка не знала, как следовали изложенным на стендах заповедям рядовые граждане, особенно в вопросе непримиримости к врагам коммунизма. Пресса же с недругами светлого будущего боролась непримиримо, не щадя живота – ни своего, ни идеологических противников. Особенно преуспели в этом карикатуристы Кукрыниксы. Регулярно на страницах «Правды» они изображали пузатых капиталистов в цилиндрах – с крючковатыми носами, коротенькими кривыми ножками, ракетами и бомбами в корявых руках, грозящих светлому лагерю социализма. Иногда рядом с этими уродцами рисовали статного красавца в рабочем комбинезоне и надписью «СССР» на груди. Мускулистой рукой он сгребал иностранную шелупонь и запихивал в мусорную корзину – очевидно, на свалку истории.

Став много старше, много чего повидав, а еще больше перечитав, Наталья Алексеевна поняла, что неприязнь к Западу сопровождала Россию на протяжении многих веков. До Октябрьской революции неудачи царского правительства привычно объясняли словами: «Англичанка гадит». Злокозненная англичанка «гадила» задолго до Наткиного рождения, затем в годы ее детства, молодости, зрелости, упорно не прекращая своего пахучего занятия ни на миг. Эта странная леди жива до сих пор и, по утверждениям отечественных СМИ, не оставляет своих гадких привычек, хотя никто никогда ее в глаза не видел…

Знаменательные события, исторические решения и свершения, о коих вещали центральные газеты вроде «Правды» или «Известий», происходили, как правило, где-то в столицах. До глухих уголков советской империи доходил лишь слабый невнятный гул. В семье Черновцов с материнской подачи царили деловитость и практицизм. Другими словами, здесь, как в любой среднестатистической сельской семье, велась неустанная борьба за выживание.

На посту директора совхоза Алексей Михайлович получал на первых порах девяносто рублей. Зарплата молодой учительницы, с учетом всех основных и дополнительных часов, классного руководства и т. д., не дотягивала и до этого скромного уровня. Жизнь семьи, где подрастали двое маленьких детей и намечался третий ребенок, начинать приходилось практически с нуля.