Бабушка, которую чаще называли Нюрой, к тому времени одиноко жила в небольшом деревянном домишке. Центром жизни поселка были относительно крупная железнодорожная станция и военный завод, помимо другой разнообразной военной продукции изготовлявший обычные гвозди. Благодаря этому у местного населения завод проходил под названием «гвоздильный».
С семи утра на весь поселок начинал дурниной орать заводской гудок, вытряхивая из сладких объятий сна всевозможных рубильщиков, вальцовщиков, заточников и прочих «гвоздильщиков». Какой была основная продукция предприятия, трудно сказать. Конечно же, там производилось что-то важное для упрочения оборонительного щита Родины. Непонятно только, зачем шесть дней в неделю ни свет, ни заря надрывался гудок. К шестидесятому году прошлого века будильник наверняка уже имелся почти в каждой семье. Был он и у бабушки Нюры. Огромный пузатый повелитель времени стоял на подоконнике, грозно растопырив черные усы. Когда хозяйки не было дома, громкое тиканье успокаивало сестер, внушало чувство безопасности.
В домике отцовской бабушки имелась всего одна настоящая небольшая комната. Вторая – та, что побольше – служила одновременно прихожей, кухней, столовой и спальней. Слева от входа у стены громоздилась огромная неуклюжая деревянная кровать. Много лет служила она верой и правдой своей хозяйке. Натка нередко ночевала в ней вместе с бабой Нюрой, испытывая неудобство от соседства с тяжелым горячим телом.
Справа от входа прямо у порога таился серый чугунный умывальник, стыдливо прикрытый пестрой ситцевой занавеской. Под ним громоздился на табуретке примятый сбоку цинковый таз. Следом за рукомойником вдоль стены, разделявшей прихожую и комнату, находилась печка с потрескавшейся от времени и угольного жара плитой.
В комнатушке, гордо именуемой спальней, стояли углом друг к другу две металлические кровати с кружевными подзорами, пышными подушками и гобеленовыми ковриками на стенах. Судя по парадному виду кроватей, предназначались они для редко появлявшихся в доме гостей. Около окна громоздился большой черный комод, накрытый кружевной накидкой. На нем стоял одеколон «Кремль» в красивом стеклянном пузырьке, изображавшем одну из кремлевских башен. Рядом лежала круглая картонная коробочка пудры «Рашель» с изображением профиля носатой цыганки с розой в волосах. Девочка ни разу не видела, чтобы бабуля пользовалась своим косметическим богатством. Скорее всего, это добро подарил хозяйке дома на восьмое марта кто-нибудь из ее детей.
Однажды тетка Аля, бабушкина дочь, подарила и Натке нечто подобное. Красивая картонная коробка с надписью «Мойдодыр» содержала в себе небольшое круглое мыло, детскую зубную пасту, щетку и флакончик детского одеколона «Колокольчик». Радость девочки оказалась недолгой. Гигиенический набор тут же был реквизирован строгой бабушкой и водружен на комод. Внучке разрешалось лишь время от времени открывать яркую коробку с изображением сказочного Мойдодыра на крышке и любоваться содержащимися в ней сокровищами. Зубы приходилось чистить противной мятной пастой, от которой еще долго щипало язык.
Рядом с комодом на небольшом столике стояла швейная машина и постоянно лежало что-то недошитое. Бабушка не только неплохо шила, но весьма искусно вышивала всевозможные салфетки, шторы, скатерти. Прорезанные в белой ткани затейливые узоры она при помощи машинки обметывала по краям и так создавала изделия, которые в то время назывались «выбитыми». В доме самой бабы Нюры ее творений имелось очень мало – пожалуй, лишь занавески-задергушки, украшавшие небольшие подслеповатые окна. Все, что она делала, шло, как правило, на продажу.
Обладая страстным прямым характером, вечно резавшая всем в глаза «правду-матку» баба Нюра была невероятно стойкой, мужественной женщиной. Одна, без мужа, без специальности, получавшая сущие копейки на самых низкооплачиваемых черновых работах, она умудрилась вырастить и поставить на ноги четверых детей. Трудилась Анна Николаевна техничкой в небольших конторах. После выхода на заслуженный отдых приходилось довольствоваться пенсионными грошами и небольшими денежными переводами, которые присылали ей выросшие сыновья.
Главным источником доходов бабе Нюре всегда служил огород – небольшой по площади, отличавшийся ухоженностью и щедрой урожайностью. Особенно славились у покупателей ее помидоры – крупные, мясистые, сладкие. Она не раз замечала с гордостью:
– Обо мне на базаре говорят: лучше помидор, чем у Черновчихи, во всей округе не найдешь!
Осенью баба Нюра продавала их свежими, зимой солеными. В ту зиму, когда внучки жили у нее, каждое воскресенье рано утром, пока дети еще спали, бабушка нагружала своим товаром пару больших эмалированных ведер, пристраивала на санки-ледянки и отправлялась на привокзальный базар.
Быстро расторговавшись, бабуля возвращалась домой с полной сумкой продуктов – с хлебом, крупой, сахаром, подсолнечным маслом. Внучкам в качестве лакомства покупалось сто граммов дорогих конфет «Красная шапочка». В кульке из плотной серой бумаги помещалось шесть или семь штук нереально вкусных лакомств. Конфеты эти являлись как бы парадными. Выдавались они строго по счету за какие-либо особые заслуги или во время болезни для поднятия боевого духа сестер.
Конфетами более обыденного характера являлись обсыпанные пылинками какао коричневые «подушечки» или тоже коричневые, но круглые шарики с начинкой из повидла с красивым названием «Орион». Они хранились в небольшом посудном шкафу, стоявшем в большой комнате рядом с дверью в спальню. Такие конфеты можно было втихушку потаскивать, не опасаясь крупных разборок.
Возле шкафа ютился небольшой деревянный сундук, где лежало белье, а далее между окон громоздился солидный деревянный стол с пузатыми резными ножками, покрытыми черным лаком. На нем готовили пищу, за ним же завтракали, обедали и ужинали, водрузив в центр столешницы, покрытой выцветшей клеенкой, огромную сковородку, наполненную отварной картошкой. Для вкуса и сытности Анна Николаевна поливала ее растопленным свиным салом, посыпала хрустящими шкварками. Мысли о вредности для здоровья такой жирной тяжелой пищи тогда никому и в голову не могли прийти. Холестерина, по-видимому, тогда еще не было…
…Лежа на вагонной полке, Наталья Алексеевна с неприязнью взглянула на пакеты быстрорастворимого супа, лежащие на ваго н ном столике между стаканами. При воспоминании о восхитител ь ной бабушкиной еде засосало под ложечкой. Чтобы унять внезапно подступивший голод, она нашарила на столике яблоко и прин я лась потихоньку жевать, вспоминая все новые подробности своего дал е кого прошл о го…
Нередко на ужин захаживал кто-нибудь из младших детей бабы Нюры, живший неподалеку своим домом. Усевшись вокруг стола, семейство дружно поедало нехитрую снедь из разномастных тарелок. Главным «приварком» к вечной российской кормилице-картошке служили соленья, на приготовление которых бабушка также была великая мастерица. Хрусткая янтарная капустка, тугие розовые, лопавшиеся от сока помидоры, ароматные огурчики – все это заготавливалось в конце лета бочками и поедалось с большим аппетитом зимой.
На людей молчаливо взирало мутное, засиженное мухами зеркало в темной деревянной раме, украшенной грубой резьбой. Зеркало висело прямо над столом. Заглянуть в него можно было не без труда, только вплотную приблизившись сбоку. Но и тогда увидеть в тусклых недрах свое изображение являлось делом довольно проблематичным. Сей предмет домашнего обихода предназначался скорее для декоративных, нежели для утилитарных целей. Для разглядывания собственных лиц, причесывания и прочих надобностей использовалось небольшое круглое зеркало на подставке, стоявшее на подоконнике рядом с будильником.
Судя по тяжеловесной неуклюжести деревянных изделий, населявших бабушкину обитель, все они – и массивный стол, и пара таких же стульев, и огромная деревянную кровать, занимавшая едва ли не треть помещения, – делались каким-то народным умельцем. Возможно, кем-нибудь из дальних родственников, с которым хозяйка дома расплачивалась, скорее всего, не звонкой монетой, а плодами собственного труда: к примеру, затейливо вышитой скатертью с добавкой для верности бутыли самогона.
